Главное воспоминание Джексона о детстве: «Это бесконечная тяжелая работа»

Это книжку Джексон писал еще в 80-е годы, уступив уговорам очень тепло относившейся к нему Жаклин Кеннеди Онассис. В 1988-м она вышла тиражом 450000 экземпляров и была мгновенно сметена с прилавков, став безусловным бестселлером года. Недавно книга Джексона была переиздана у нас — издательством «ЭКСМО». В «Лунной походке» артист рассказывает о своем детстве, о первых успехах семейной группы The Jackson 5, в которой он был солистом, о том, как записывались его знаменитые альбомы Off The Wall, Thriller и Bad, а также о своем видении мира. Эта книга, написанная в радостных тонах, включает в себя 6 глав. Майкл посвятил ее Фреду Астеру. ГЛАВА 1. ПРОСТО ДЕТИ, У КОТОРЫХ БЫЛА МЕЧТА Мне всегда хотелось уметь рассказывать истории… знаете, такие истории, которые рождались бы в моей душе. Я мечтал сидеть у костра и рассказывать людям сказки, заставлять их видеть удивительные картины, плакать и смеяться, погружать их в мир эмоций с помощью обманчиво простых слов. Я хотел рассказывать истории, чтобы трогать души людей и менять их. Я всегда хотел это уметь. Иногда мне кажется, что я это могу. Представьте, что должны чувствовать великие писатели, зная, что наделены такой властью. Это нечто такое, что мне хотелось бы обрести. В некотором роде создание песен сродни искусству рассказчика. Автор песни тоже затрагивает эмоциональную сторону души человека, но история — это история, нечто ускользающее, как ртуть. Очень мало книг посвящено искусству рассказчика. Трудно научить человека умению приковывать внимание слушателей, собирать людей вместе и удивлять их. У рассказчика нет костюмов, нет грима, нет ничего, кроме его голоса и способности увлекать людей за собой, изменять их жизнь, пусть даже всего на несколько минут. Начиная свою историю, я хочу повторить то, что обычно говорю людям, которые спрашивают меня о начале выступлений в составе «The Jackson 5». Когда мы начинали выступать, я был так мал, что почти ничего не помню. Большинство людей начинает карьеру в достаточно взрослом возрасте. Они прекрасно понимают, что и зачем делают. Со мной все было по-другому. Другие певцы и актеры помнят все, что с ними происходило, а мне было всего пять лет. Ребенок в шоу-бизнесе еще слишком мал, чтобы понимать, что происходит вокруг него. Его жизнь определяется другими людьми. Так что же я помню? Помню, как пел изо всех сил, как с удовольствием танцевал, как работал слишком много и напряженно для ребенка. Конечно, многое я забыл. Я помню, что «The Jackson 5» прекратили выступать, когда мне было всего восемь или девять лет. Я родился в городе Гэри, штат Индиана, поздней летней ночью 1958 года. Я был седьмым из девяти детей в нашей семье. Мой отец, Джо Джексон, родился в Арканзасе. В 1949 году он женился на моей матери Кэтрин Скруз, родом из Алабамы. В следующем году родилась моя сестра Морин. Ей досталась тяжелая роль старшей в семье. Следом за ней на свет появились Джекки, Тито, Джермейн, Латойя и Марлон. После меня родились Рэнди и Дженет. Когда я был совсем маленьким, мой отец работал на сталелитейном заводе. Это была тяжелая, изматывающая и нудная работа, и отец спасался только музыкой. Моя мать работала в универмаге. Родители были музыкальными людьми, и в нашем доме всегда звучала музыка. Отец с братом организовали группу «Falcons» в стиле R&B. Отец и дядя играли на гитарах. Они исполняли отличные рок-н-роллы и блюзы — Чака Берри, Литтл Ричарда, Отиса Реддинга и многих других. Это была удивительная музыка, которая оказала влияние на Джо и на всех нас, хотя мы тогда были слишком малы, чтобы это понять. «Falcons» репетировали в гостиной нашего дома в Гэри, так что я буквально вырос на R&B. У нас была огромная семья: у нашего отца было девять детей, у его брата — восемь. Главным нашим развлечением была музыка. Музыка объединяла нас и делала настоящей семьей. Так родилась наша группа «The Jackson 5» (позднее нас стали называть просто «The Jacksons»). Музыкальные традиции нашей семьи вошли в мою плоть и кровь и стали основой моего собственного стиля. Главное мое детское воспоминание — это работа. Впрочем, мне нравилось петь. Меня не тащили на сцену силком, как это делали родители Джуди Гарленд. Я выступал, потому что мне это нравилось. Это было для меня так же естественно, как делать вдох, а за ним выдох. Я пел, потому что сам хотел этого, а не потому, что этого желали мои родители или родственники. Я жил музыкой. Бывали времена, когда я возвращался домой из школы, и мне хватало времени только на то, чтобы бросить учебники и тут же мчаться в студию. Там мы записывали диски до глубокой ночи. Я ложился спать гораздо позже большинства моих сверстников. Напротив студии Motown был парк. Помню, как смотрел на играющих в парке детей. Я смотрел и удивлялся: такая свободная и беззаботная жизнь была мне незнакома. Мне страшно хотелось обрести такую же свободу, иметь возможность пойти куда угодно и быть таким же, как другие дети. Да, в моем детстве были печальные моменты. Это знакомо любому ребенку, ставшему звездой в раннем детстве. Элизабет Тейлор говорила мне, что чувствовала то же самое. Когда ты еще ребенок, но должен работать, мир кажется тебе ужасно несправедливым. Меня не заставляли быть «маленьким Майклом», солистом семейной группы. Я сам делал это, и мне нравилось. Но работа все равно оставалось работой. Например, когда мы записывали диск, то уезжали в студию сразу после школы. Иногда я успевал перекусить, а иногда и нет. Порой на это просто не хватало времени. Совершенно измотанный, я возвращался домой около полуночи и думал лишь о том, как добраться до постели. Поэтому я хорошо понимаю всех, кому приходилось работать в детстве. Я понимаю, как тяжело им было, знаю, чем они пожертвовали, чему научились. Уже в детстве я понял, что с возрастом мне станет еще труднее. Я чувствовал себя старым. Я действительно чувствовал себя пожилым человеком, который многое видел и многое испытал. Я так давно работаю, что трудно поверить, что мне всего лишь 29 лет. Я выступаю на сцене уже 24 года. Иногда мне кажется, что моя жизнь приближается к концу. Мне кажется, что мне уже 80, и люди толкают меня в спину. Вот что это такое — начать выступать в раннем детстве. Когда я впервые начал выступать со своими братьями, нас называли «The Jacksons». Потом мы стали называться «The Jackson 5». А еще позже, когда мы покинули Motown, мы снова стали называться «The Jacksons». Все мои альбомы и альбомы нашей группы были посвящены нашей матери, Кэтрин Джексон, с того самого момента, когда мы начали собственные карьеры и стали записывать собственную музыку. Первые мои воспоминания: мама держит меня за руку и поет «Ты — мое солнце» (You Are My Sunshine) или «Хлопковые поля» (Cotton Fields). Она часто пела мне, моим сестрам и братьям. Хотя мама некоторое время жила в Индиане, выросла она в Алабаме. В этой части страны чернокожие постоянно слышат по радио музыку в стиле «кантри» и «вестерн». Она для них столь же естественна, как и спиричуэлс в церкви. Мама до сих пор любит Уилли Нельсона. У нее всегда был хороший голос. Думаю, я получил свои певческие способности от матери и, конечно, от Господа Бога. Мама играла на кларнете и рояле. Она учила музыке моих старших сестер — Морин, которую все называли Ребби, и Латойю. Мама с самого раннего возраста знала, что никогда не решится исполнять свою любимую музыку перед другими людьми. Но не потому, что ей не хватало таланта или способностей: в детские годы она перенесла полиомиелит, ей удалось поправиться, но хромота сохранилась на всю жизнь. В детстве мама часто пропускала школу. Она всегда говорила нам, что ей повезло, ведь она поправилась, а многие умерли. Я помню, какое значение она придавала тому, чтобы всем нам сделали прививки от полиомиелита. Однажды она даже заставила нас пропустить концерт в молодежном клубе — вот насколько важны были прививки для нашей семьи. Мама знала, что ее болезнь — не проклятие, а испытание, посланное Господом для того, чтобы она сумела его преодолеть. Мама внушила мне любовь к Богу, которая осталась в моей душе навсегда. Она объяснила мне, что талант к пению и танцам — это дар Божий, точно такой же, как прекрасный закат или снегопад, после которого дети могут играть в снежки. Хотя мы постоянно репетировали и путешествовали, мама всегда находила время, чтобы сводить меня в молитвенный дом свидетелей Иеговы. Обычно с нами отправлялись Ребби и Латойя. Спустя много лет после того, как мы покинули Гэри, нам довелось выступать в «Шоу Эда Салливена». Это вечернее воскресное шоу идет в прямом эфире. Именно здесь впервые выступали «Beatles», Элвис, «Sly» и «Family Stone». После шоу мистер Салливен похвалил и поблагодарил каждого из нас, но я думал только о том, что он сказал мне перед выступлением. Я бродил за кулисами, как малыш из рекламы «Пепси», и наткнулся на мистера Салливена. Он, похоже, был рад меня увидеть. Он пожал мне руку и, прежде чем отпустить ее, сказал очень важную вещь. Это случилось в 1970 году, когда лучшие рок-музыканты покинули этот мир из-за наркотиков и алкоголя. Старшее, более мудрое поколение шоу-бизнеса было не готово терять таких молодых талантливых музыкантов. Многие говорили, что я напоминаю Фрэнки Лаймона, замечательного молодого певца 1950-х годов, который погиб из-за пагубных пристрастий. Наверное, Эд Салливен вспомнил его, потому что сказал мне: «Никогда не забывай, кто дал тебе этот талант. Твой талант — дар Божий!». Я был благодарен ему за доброту, но мог бы сказать, что мама не позволит мне забыть об этом. У меня никогда не было полиомиелита — танцовщику даже страшно подумать о чем-то подобном. Но я знал, что Господь испытывал меня и моих братьев и сестер по-другому. В нашей жизни было много испытаний — большая семья, крохотный дом, необходимость вечно сводить концы с концами, злые соседские дети, которые швыряли камнями в окна нашего дома, когда мы репетировали, и кричали, что у нас ничего не выйдет. Думая о матери и о нашем детстве, я могу сказать, что мы получили награду, несравнимую ни с деньгами, ни с публичным признанием, ни с высокими премиями. Моя мама — замечательный человек. Заметив, что у кого-нибудь из детей появился интерес к чему-то особенному, она помогала нам всем, что было в ее силах. Когда я, например, начал интересоваться кинозвездами, она принесла домой множество книг об известных актерах. Хотя у нее было девять детей, она к каждому из нас относилась как к единственному. Никто из нас не забыл, как напряженно она работала и как была добра ко всем нам. Это естественно: каждый ребенок считает свою мать лучшей в мире, но мы, Джексоны, сохранили это чувство на всю жизнь. Моя мама всегда была доброй, надежной, внимательной. Я представить себе не могу, каково это — расти без материнской любви. О детях я знаю только одно: если они не получают от родителей той любви, в какой нуждаются, то стремятся получить ее от кого-то другого и тянутся к этому человеку — к дедушке, бабушке, другим людям. Но с нашей матерью нам не нужно было никого искать. Ее уроки были бесценны. Возглавляли этот список доброта, любовь и внимание к другим людям. Не причиняй никому боли. Никогда не хнычь. Никогда обманывай. Все это в нашем доме считалось грехом. Мама всегда хотела, чтобы мы умели давать, но не выпрашивали. Такова была и она сама. Помню один случай, который ясно показывает характер нашей мамы. Однажды в Гэри, когда я был еще совсем маленьким, рано утром в наш дом постучался человек. Он истекал кровью. Он стучался во все дома, но никто не впустил его. Наконец он добрался до нашего дома и стал стучать в дверь. Мама сразу же впустила его. Большинство людей побоялись бы поступить так, но это же была наша мама… Помню, как проснулся и увидел на полу кровь. Хотелось бы мне, чтобы в мире было больше таких людей, как наша мама. Мое первое воспоминание об отце… Он вернулся домой со сталелитейного завода с большим пакетом глазированных пончиков для нас. Мы с братьями накинулись на лакомство, и пончики исчезли в мгновение ока. Отец часто водил нас всех на карусели в парк, но я тогда был так мал, что почти ничего не помню. Отец всегда был для меня загадкой, и ему это хорошо известно. Я больше всего жалею, что нам не удалось стать по-настоящему близкими людьми. Он долгие годы окружал себя плотной скорлупой. Когда нас перестал связывать семейный бизнес, ему стало трудно с нами общаться. Если мы собирались все вместе, он просто уходил. Даже сегодня ему трудно общаться со мной как отцу с сыном. Он слишком смущается. А когда я замечаю его смущение, то смущаюсь сам. Отец всегда защищал нас, и это ему дорого давалось. Он всегда старался сделать так, чтобы нас не обманули. Он всегда старался соблюсти наши интересы в лучшем смысле слова. Может быть, он и совершал ошибки, но всегда считал, что делает так, как будет лучше для семьи. Конечно, многое из того, чего нам помог добиться наш отец, было замечательным и уникальным, особенно наши отношения с различными компаниями и людьми, занимающимися шоу-бизнесом. Я бы сказал, что мы оказались одними из немногих счастливчиков, которым детство в шоу-бизнесе дало нечто ощутимое — деньги, недвижимость, инвестиции. Об этом позаботился наш отец. Он следил за нашими интересами и за своими собственными. По сей день я благодарен ему за то, что он не старался забрать все наши деньги себе, как поступают многие родители детей-звезд. Представьте, они воруют у собственных детей! Мой отец никогда не делал ничего подобного. Но все же я очень плохо знаю его. Это весьма печально для сына, который страстно хочет понять собственного отца. Он все еще загадка для меня, и останется таким навсегда. То, что я получал от своего отца, не всегда было Божьим даром, хотя Библия учит нас: что посеешь, то и пожнешь. Когда мы работали вместе, папа говорил об этом по-другому, но смысл был тот же самый. Можно иметь самый огромный в мире талант, но без подготовки и планирования ничего хорошего из этого не выйдет. Джо Джексон любил пение и музыку, как и моя мать. Но он знал, что мир не ограничивается одной лишь Джексон-стрит. Я был слишком мал, чтобы запомнить его группу «Falcons», но они репетировали в нашем доме каждые выходные. Музыка помогала им забывать о нудной работе на сталелитейном заводе, где отец работал на кране. «Falcons» выступали в нашем городе, а также в клубах и колледжах в северной Индиане и Чикаго. Во время репетиций в нашем доме отец доставал из шкафа гитару и подключал ее к усилителю, который стоял в подвале. Отцу всегда нравился ритм-энд-блюз, и эта гитара была его гордостью и радостью. Шкаф, где она хранилась, считался местом почти священным. Не стоит и говорить, что детям было категорически запрещено к нему приближаться. Отец не ходил с нами в молельный дом. Но и он, и мама знали, что музыка способна сплотить нашу семью. А это было очень важно в районе, где все дети возраста моих братьев неизбежно попадали в уличные банды. Трое старших братьев всегда оставались дома, когда собирались «Falcons». Отец давал им понять, что это великая привилегия — присутствовать на репетиции. Он изо всех сил старался удержать их дома. Тито наблюдал за всем происходящим с огромным интересом. В школе он учился играть на саксофоне, но говорил, что у него достаточно большие руки, чтобы брать аккорды и рифы, которые исполнял наши отец. Это действительно было так. Тито был настолько похож на нашего отца, что все мы были уверены: он унаследует его таланты. Чем старше он становился, тем больше было его сходство с отцом. Возможно, отец замечал страсть Тито, поэтому он установил для всех моих братьев строжайшее правило: когда его нет дома, к гитаре никто не прикасается. И точка. Тем не менее, Джекки, Тито и Джермейн выжидали момент, когда мама будет на кухне, и «заимствовали» гитару. Они очень осторожно вытаскивали ее, не производя никакого шума. Потом возвращались в нашу комнату и включали радио или маленький, портативный магнитофон, чтобы спокойно поиграть. Тито пристраивал гитару на животе, усаживался на кровати и начинал играть. Затем он отдавал ее Джекки и Джермейну, чтобы они попробовали аккорды, которые изучали в школе. А потом они играли песню «Зеленый лук», которую часто исполняли по радио. К этому времени я уже стал достаточно взрослым, чтобы меня допускали к такому зрелищу. Мне пришлось пообещать, что я никому не скажу. Однажды мама все-таки застукала нас. Мы были очень напуганы. Мама отругала мальчишек, но сказала, что ничего не расскажет отцу, если мы будем осторожны. Она знала, что гитара надежно удерживает нас дома, подальше от дурной компании, поэтому не собиралась отбирать то, что оставляло детей в зоне видимости. Конечно, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Однажды на гитаре лопнула струна. Братья были в панике. У нас не было времени заменить струну до возвращения отца с работы. Кроме того, никто из нас не умел этого делать. Братья не знали, как поступить, поэтому просто положили гитару в шкаф в надежде на то, что отец решит, что струна лопнула сама по себе. Разумеется, он на это не купился… Он был в ярости. Сестры велели мне держаться подальше и вести себя потише. Я слышал, как рыдал Тито, после того как отец все обнаружил. Конечно же, я пошел посмотреть. Тито плакал в постели. Отец вернулся и заставил его подняться. Тито был напуган. Отец просто стоял и держал свою любимую гитару. Он сурово посмотрел на сына и сказал: «Ну, покажи мне, что ты умеешь». Брат собрался и начал играть то, что успел выучить сам. Увидев, как хорошо Тито играет, отец понял, что тот много тренировался. Он понял, что Тито и все мы не относились к его любимой гитаре, как к игрушке. Ему стало ясно, что лопнувшая струна — это всего лишь несчастный случай. В этот момент вошла мама и сразу же стала хвалить наши музыкальные способности. Она сказала отцу, что у мальчиков есть талант, и он должен нас послушать. Мама постоянно говорила отцу об этом, и, в конце концов, он начал слушать нас и ему понравилось то, что он услышал. Тито, Джекки и Джермейн стали репетировать вместе. Через пару лет, когда мне было около пяти, мама сказала отцу, что я неплохо пою и мог бы играть на бонго. Так я стал членом семейной группы. Примерно в то время отец решил, что семейное музицирование может стать серьезным делом. Постепенно он стал меньше времени проводить в «Falcons» и больше бывать с нами. Мы вместе играли, а он давал нам советы и учил играть на гитаре. Мы с Марлоном были слишком малы, чтобы играть, но смотрели, как отец репетировал со старшими мальчиками, и учились всему, что видели. Нам по-прежнему было запрещено брать отцовскую гитару в его отсутствие, но братьям нравилось играть на ней, когда он был дома. Дом на Джексон-стрит был наполнен музыкой. Папа и мама оплачивали уроки музыки для Ребби и Джекки, пока те были маленькими, поэтому у них уже была хорошая подготовка. Остальные дети учились музыке в школе Гэри. Впрочем, подобных занятий было слишком мало, чтобы реализовать всю нашу энергию. «Falcons» все еще приносила деньги, хотя и нечасто. Все же этот дополнительный заработок был очень важен для нас. Этих денег хватало на пропитание большой семьи, но ничего лишнего мы позволить себе не могли. Мама работала на полставки в универмаге «Сирс», отец по-прежнему работал на сталелитейном заводе. В доме никто не голодал. Но сегодня, оглядываясь назад, я думаю, что наша семья находилась в полном тупике. Однажды отец задержался на работе, и мама начала волноваться. К тому моменту, когда он вернулся, она уже была готова устроить ему скандал. Нам, мальчишкам, было любопытно посмотреть, как он будет «отругиваться». Однако когда отец появился в дверях, на его лице сияла лукавая улыбка, а за спиной он что-то прятал. Нас ждал потрясающий сюрприз: отец принес блестящую красную гитару, чуть поменьше той, что лежала в его шкафу. Мы надеялись, что он отдаст нам старую, но отец сказала, что новая гитара куплена для Тито. Мы во все глаза смотрели на это чудо! Отец сказал Тито, что он должен позволять всем нам играть на новой гитаре, но в школу брать ее нельзя. Это был очень серьезный подарок. Тот день стал поворотной точкой в судьбе семьи Джексонов. Мама была рада, но она прекрасно знала, что за человек ее муж. Она была более чем уверена, что у него уже появились честолюбивые замыслы и планы в отношении нас. Вечером, когда нас уложили спать, отец поговорил с матерью. У него была мечта, и эта мечта не ограничивалась одной лишь гитарой. Вскоре у нас появились инструменты, и это уже был не подарок. Джермейн получил бас и усилитель, Джекки — ударную установку. Наша спальня и гостиная стали напоминать музыкальный магазин. Иногда я слышал, как мама с отцом спорят из-за денег. На инструменты и оборудование уходили немалые суммы, поэтому нам приходилось кое в чем себе отказывать. Но отец умел убеждать и не собирался упускать такой шанс. В нашем доме были даже микрофоны. Для того времени это была настоящая роскошь, особенно для семьи, которая жила на весьма скромные деньги. Но теперь я понимаю, что микрофоны в нашем доме были вовсе не попыткой победить Джонсов или кого еще на конкурсе певцов любителей, а помогали нам готовиться к настоящим выступлениям. Я видел выступления музыкантов-любителей. Наверное, дома они пели и играли замечательно, но, как только оказывались перед микрофоном, тут же терялись. Другие начинали кричать во все горло, словно желая доказать, что никакой микрофон им не нужен. У них не было того, что было у нас: они не умели работать с микрофоном. Думаю, из-за этого многие нам завидовали. Они понимали, что опыт работы с микрофоном дает нам преимущество. Но ради такого преимущества мы жертвовали очень многим — свободным временем, школьными успехами, общением с друзьями. Поэтому никто не имел права завидовать нам. Да, мы выступали превосходно, но ради этого мы работали, как взрослые. Пока я наблюдал за старшими братьями (в том числе и Марлоном, игравшим на барабанах бонго), отец пригласил в нашу группу Джонни Джексона и Рэнди Рансифера, чтобы они играли на барабанах и клавишных. Впоследствии студия Motown заявляла, что они были нашими двоюродными братьями, но это не так. Просто отдел рекламы считал, что будет лучше, если нашу группу станут воспринимать как чисто семейную. Мы стали настоящей группой! Я, как губка, впитывал все вокруг, за всеми наблюдал и старался научиться всему, чему только было можно. Когда мои братья репетировали или выступали на благотворительных концертах и в торговых центрах, я был полностью захвачен их музыкой. Больше всего мне нравилось наблюдать за Джермейном, который пел и был намного старше меня (Марлон был слишком близок мне по возрасту). Именно Джермейн водил меня в детский сад. Именно его одежду я донашивал. Когда он что-то делал, я всегда пытался ему подражать. Если мне это удавалось, братья и отец хохотали. А когда я начал петь, они стали слушать. Тогда я пел совершенно детским голосом и просто подражал братьям. Я был слишком мал и не понимал значения многих слов, но чем больше пел, тем лучше у меня получалось. Я всегда умел танцевать. Я наблюдал за движениями Марлона, потому что Джермейна скрывал от меня огромный бас. Кроме того, мне было легко подражать Марлону, поскольку он был старше меня всего на год. Очень скоро я стал часто петь дома и начал готовиться к выступлениям вместе с братьями. Во время репетиций мы сумели понять свои сильные и слабые стороны. Распределение обязанностей в группе произошло абсолютно естественно. Наш дом в Гэри был крохотным — всего три комнаты, но мне он тогда казался очень большим. Когда ты так мал, мир кажется настолько огромным, что маленькая комнатка может представляться раза в четыре больше, чем на самом деле. Вернувшись в Гэри спустя много лет, мы были поражены тем, каким крохотным оказался наш дом. Я запомнил его большим, но на самом деле достаточно было сделать пять шагов от входной двери, и ты уже оказывался на заднем дворе. Наш дом был размером с гараж, но, когда мы в нем жили, он вполне устраивал нас, детей. В детстве все воспринимаешь по-другому. А вот учебу в местной школе я плохо помню. Помню, как меня высадили перед школой в первый день учебы, и помню, как мне это не понравилось. Я не хотел расставаться с мамой. Я не хотел идти в школу. Со временем я, как и все дети, ко всему привык и даже полюбил своих преподавателей, особенно учительниц. Они всегда были очень добры к нам, а меня по-настоящему любили. Эти учительницы были замечательными женщинами. Я переходил из класса в класс, и они плакали и обнимали меня при расставании. Им не хотелось расставаться со мной. Я так любил своих учительниц, что таскал у мамы украшения и дарил их им. Они были очень тронуты, но мама обо всем узнала и положила конец моей щедрости за ее счет. Представляете, как я полюбил своих учителей, раз захотел подарить им что-то за то, чему они меня научили? Как-то раз в первом классе я участвовал в программе, которая должна была исполняться перед всей школой. Каждый класс должен был что-то показать. Я пришел домой и стал обсуждать свое выступление с родителями. Мы решили, что я должен надеть черные брюки с белой рубашкой и спеть «Climb Every Mountain» из «Звуков музыки». Когда я закончил петь, меня поразила реакция публики. Зрители устроили мне настоящую овацию, многие встали со своих мест, все улыбались. Мои учителя плакали. Я не мог поверить собственным глазам. Я сделал этих людей счастливыми. Это было потрясающее ощущение! Но я был немного смущен, потому что не сделал ничего особенного. Я просто спел — точно так же, как каждый вечер пел дома. Когда выступаешь, то не понимаешь, как звучит твой голос, и как тебя воспринимают зрители. Ты просто открываешь рот и поешь. Вскоре отец стал готовить нас к конкурсам. Он был отличным наставником и тратил на нас много времени и денег. Талант дается исполнителю Богом, но отец сумел развить наши таланты. Думаю, все мы обладали врожденным инстинктом, необходимым для шоу-бизнеса. Нам нравилось выступать, и мы старались на сцене изо всех сил. Каждый день после школы отец встречал нас дома, и мы начинали репетировать. Мы выступали перед ним, а он нас критиковал. Тем, кто ошибался, отец устраивал настоящую трепку: кому доставалось ремнем, а кому и розгами. Отец был по-настоящему строг с нами, очень строг. Больше всего доставалось Марлону. А меня отец бил за то, что происходило помимо репетиций. Мне было очень больно, и я страшно злился. Я пытался отомстить, и мне доставалось еще больше. Я швырял в отца ботинки или просто сжимал кулаки и набрасывался на него. Вот почему мне доставалось больше, чем всем братьям, вместе взятым. Я отбивался, отец распалялся еще больше, и все кончалось очень плохо. Мама говорила, что я отбивался даже когда был совсем маленьким, но я этого не помню. Я помню, как прятался от отца под столом, а он от этого еще больше злился. В общем, наши отношения с отцом были крайне сложными. Большую часть времени мы просто репетировали. Мы репетировали постоянно. Иногда поздно ночью у нас появлялось время поиграть в игры или со своими игрушками. Мы играли в прятки или качались на качелях, но времени на это оставалось совсем немного. Большую часть дня мы работали. Я отчетливо помню, как вместе с братьями мчался домой к тому времени, когда отец должен был вернуться с работы. Если бы мы не смогли начать репетицию вовремя, нам сильно досталось бы. Поддерживала нас только мама. Она первой угадала наши таланты и стала помогать нам реализовать свой потенциал. Трудно представить, что с нами стало бы без ее любви и чувства юмора. Она очень переживала из-за того, что долгие репетиции становятся для нас источником стресса, но мы хотели выступать лучше всех. Да и музыку мы все искренне любили. Музыка играла в Гэри огромную роль. У нас были собственные радиостанции и ночные клубы, которые не испытывали недостатка в посетителях. После наших субботних репетиций отец шел на какое-нибудь местное шоу или даже отправлялся в Чикаго посмотреть интересное выступление. Он всегда старался найти что-нибудь, что было бы полезно в нашей работе. Вернувшись домой, он рассказывал нам о том, что видел. Он всегда был в курсе событий: знал, что местный театр устраивает конкурс, в котором мы можем принять участие, рассказывал о шоу «Кавалькада звезд», откуда можно было скопировать костюмы и движения. Иногда я не видел отца вплоть до возвращения из молельного дома в воскресенье, но, как только он появлялся дома, то сразу же начинал рассказывать о том, что видел прошлым вечером. Он убедил меня в том, что я смогу танцевать на одной ноге, как Джеймс Браун, достаточно мне только попытаться. Так я и жил — из церкви… прямо в шоу-бизнес. Призы за выступления мы стали получать, когда мне исполнилось шесть. На сцене мы выстраивались строго определенным образом. Я стоял вторым слева, а справа от меня стоял Джекки. Тито с гитарой занимал правый фланг, рядом с ним — Марлон. Джекки заметно вырос, он высился над нами с Марлоном. Так мы выстраивались на конкурсе за конкурсом, и это срабатывало. В других группах, с которыми мы соревновались, постоянно возникали споры из-за мест на сцене, мы же сосредоточивались исключительно на выступлении и раз за разом набирались опыта. Жители Гэри, которые регулярно посещали конкурсы молодых талантов, к нам привыкли, поэтому мы постоянно старались совершенствоваться и чем-то их удивить. Нам не хотелось, чтобы публика на наших выступлениях скучала. Мы знали, что перемены пойдут нам на пользу, поэтому никогда не боялись расти и развиваться. Победа на конкурсе певцов-любителей или молодых талантов требует массу энергии. Спеть за десять минут две песни ничуть не проще, чем дать полный полуторачасовой концерт. Я в этом абсолютно убежден. За столь короткое время ты не должен сделать ни одной ошибки. Нужно полностью сосредоточиться на одной или двух песнях, не надеясь отыграться на последующем десятке. Конкурсы талантов стали для нас школой профессионального мастерства. Иногда мы проезжали сотни миль, чтобы спеть всего одну песню, и надеялись на то, что публика не будет настроена против нас только потому, что мы не местные. Мы соревновались с людьми разных возрастов и разного уровня мастерства. В таких конкурсах принимали участие акробаты, комики, а также певцы и танцоры — такие же, как и мы. Нам нужно было привлечь внимание публики и удержать его. Мы ни в чем не полагались на случай. Наши костюмы, ботинки, прически — все должно было быть таким, как хотел отец. Мы выглядели на удивление профессионально. Все было настолько продумано, что, если мы пели наши песни так же, как на репетиции, то премии приходили сами собой. Так произошло даже в районе Уоллес-Хай, где было много собственных артистов, которых активно поддерживали болельщики. Нам пришлось выдержать жесткую конкуренцию. У местных исполнителей всегда были преданные поклонники, поэтому на чужой территории нам приходилось нелегко. Когда конферансье держал руку над нашими головами, определяя уровень аплодисментов, мы хотели быть уверенными в том, что публика знает: мы дадим ей больше, чем кто бы то ни было. Не только Джермейн и Тито, но и все мы испытывали огромное давление. Наш менеджер постоянно напоминал нам, что Джеймс Браун штрафовал своих музыкантов, если те пропускали ноту или движение. Поскольку я был главным певцом, то чувствовал, что на мне в большей степени, чем на других, лежит ответственность за наш успех. Я не мог позволить себе ни малейшей промашки. Помню, как-то мне пришлось выступать совершенно больному: весь предыдущий день я провел в постели. В такие дни было очень тяжело сосредоточиться, но я знал, что мы с братьями должны выступить хорошо, поэтому даже во сне продолжал репетировать свои движения. Когда я чувствовал себя плохо, то напоминал себе, что не нужно искать в зале знакомые или симпатичные лица, потому что это отвлекает молодого исполнителя. Мы пели песни, которые люди слышали по радио. Отец выбирал для нас проверенную временем классику. Любая ошибка оказалась бы на виду, потому что все точно знали, как должны звучать такие песни. Аранжировки мы меняли только в том случае, если были уверены, что они прозвучат лучше оригинала. Городской конкурс талантов мы выиграли, когда мне было восемь лет. Мы исполняли песню «My Girl» группы «Temptations». Конкурс проходил всего в нескольких кварталах от Рузвельт-Хай. С первых вступительных аккордов баса Джермейна и гитары Тито, с первых спетых нами нот, зрители вскочили на ноги и не садились до конца песни. Мы с Джермейном пели, а Марлон и Джекки нам аккомпанировали. Победа вдохновила нас. Это было самое большое наше достижение, и мы были счастливы. Свой приз мы установили на переднее сиденье автомобиля и покатили домой, а отец твердил нам: «Когда выступаешь так, как вы выступили сегодня, не получить приз просто невозможно». Мы стали настоящими чемпионами Гэри, и нашей следующей целью был Чикаго, потому что здесь можно было найти отличную работу и прекрасную рекламу. Стратегию мы начали разрабатывать заранее. Отцовская группа уже выступала в Чикаго, выбрав для себя стиль Мадди Уотерса и Хаулина Вульфа. Но отец был человеком открытым и продвинутым. Он понимал, что нам, детям, нравятся более динамичные и энергичные мелодии. Нам повезло, потому что многие люди его возраста этого не понимали. Мы знали музыкантов, которые считали, что музыка 60-х годов — не для людей их возраста. Но отец был не таким, он умел распознать хорошую музыку, стоило лишь ее услышать. Он рассказывал нам об отличной группе «Spaniels» из Гэри, которая выступала в стиле «ду-уоп»1. Отец считал этих музыкантов настоящими звездами, хотя они были лишь немного старше нас. Когда Смоки Робинсон из группы «Miracles» пел «Tracks of My Tears» или «Ooo, Baby, Baby», отец слушал его так же внимательно, как и мы. В 60-е годы Чикаго играл видную роль на музыкальной сцене. Здесь на тех же площадках, что и мы, выступали известные исполнители — Кертис Мэйфилд, Джерри Батлер, Мейджор Лэнс и Тайрон Дэвис из группы «Impressions». Отец теперь все свое время отдавал нам, а на заводе стал лишь подрабатывать. Мама сомневалась в разумности подобного решения, но не потому, что считала нас недостаточно профессиональными исполнителями. Просто она не знала людей, которые посвящали бы большую часть времени тому, чтобы ввести детей в шоу-бизнес. Еще меньше маме понравилось, когда отец рассказал ей о том, что нашел для нас постоянную работу в ночном клубе Гэри «Мистер Лаки». Выходные дни нам приходилось проводить в Чикаго и других городах. Мы пытались победить в огромном количестве любительских шоу. Такие поездки обходились дорого, и работа в «Мистере Лаки» была нам просто необходима. Публика нас очень любила, и маму это удивляло. Ей было приятно это внимание, она радовалась нашим призам и премиям, но постоянно беспокоилась о нас. Особенно волновалась она за меня: ведь я был самым маленьким. «Такая жизнь не подходит девятилетнему мальчику», — говорила она, укоризненно глядя на отца. Не знаю, чего мы с братьями ожидали, но посетители ночного клуба оказались не такими, как те люди, что приходили слушать нас в Рузвельт-Хай. Мы выступали в промежутках между плохими комиками, заурядными музыкантами и стриптизершами. Мы принадлежали к церкви свидетелей Иеговы, поэтому маму очень беспокоило то, что нас окружают неподходящие люди, и что мы узнаем то, что лучше было бы узнать попозже. Впрочем, она могла не волноваться. Достаточно было взглянуть на некоторых стриптизерш, чтобы напрочь забыть о грехе, по крайней мере, в девять лет мне так казалось! Это была ужасная жизнь, и она заставила всех нас преисполниться решимости вырваться из этого болота. Мы хотели подняться как можно выше, чтобы забыть обо всем, что нас тогда окружало. Работая у «Мистера Лаки», мы впервые показывали целое шоу — пять выступлений за вечер, шесть дней в неделю. Если отцу удавалось найти для нас работу на седьмой день, он никогда не упускал такой возможности. Мы очень много и напряженно работали, и посетители баров относились к нам с симпатией. Им нравился Джеймс Браун, Сэм и Дэйв точно так же, как и нам. Кроме того, мы были приятным дополнением к выпивке, за которое не нужно было платить. Поэтому публика всегда принимала нас на ура. Порой мы даже развлекались вместе с ними. Когда мы исполняли песню Джо Текса «Skinny Legs and All», то где-то в середине я выбегал в зал, забирался под столы и задирал женщинам юбки. Люди хохотали и кидали нам деньги. Во время танца я собирал все доллары и монетки, брошенные на пол, и рассовывал их по своим карманам. Выступления меня не нервировали. Я уже привык к этому во время многочисленных конкурсов. Я всегда был готов выступать, понимаете? Мне просто хотелось петь, танцевать и веселиться. В то время мы работали в нескольких клубах, где показывали стриптиз. Я стоял за кулисами одного такого заведения в Чикаго и наблюдал за стриптизершей. Ее звали Мэри Роуз. Мне тогда было девять или десять лет. Девушка сняла всю одежду и швырнула трусики зрителям. Мужчины подхватили трусики, стали нюхать их и вопить. Мы с братьями все это видели, и отец не имел ничего против. Мы многое узнали раньше, чем следовало бы. В одном заведении в стене гримерки музыкантов была проделана маленькая дырочка, которая выходила прямо в женский туалет. Через эту дырочку можно было подсматривать. Я увидел то, чего не смог забыть никогда. В том шоу выступали такие лихие ребята, что дырочки в стенах женских туалетов появлялись одна за другой. Конечно, мы с братьями постоянно спорили из-за того, чья очередь подсматривать. «Убирайся, сейчас моя очередь!» Мы отталкивали друг друга, чтобы добраться до заветной дырочки. Позже, когда мы выступали в театре «Аполло» в Нью-Йорке, я увидел то, что привело меня в полный восторг. Я даже не подозревал, что такое бывает. Я уже видел многих стриптизерш, но в тот вечер на сцене выступала девушка с потрясающими ресницами и длинными волосами. Она великолепно выступила. И вдруг, в самом конце выступления, она сняла парик, вытащила пару крупных апельсинов из бюстгальтера… и оказалось, что под великолепным макияжем скрывался мужчина! Потрясающе! Я был всего лишь ребенком и даже вообразить не мог ничего подобного, но я смотрел на зрителей и видел, что они восторженно аплодируют и кричат. Я был всего лишь маленьким мальчиком, который стоял за кулисами и наблюдал за этим безумием. Я был в полном восторге.