Александр Квасьневский: Однажды поляки смогут сказать русским «Прощаем и просим прощения»

Мудрые люди говорят, что смерть – великая сводница. Год назад авиакатастрофа под Смоленском, унесшая жизни Президента Польши Леха Качиньского и еще 95 пассажиров, принадлежащих к высшим «сливочным» слоям польского общества, - потрясла мир, и впервые развернула лицом друг к другу два народа, русский и польский.

То был шанс на примирение двух вечно ссорящихся славянских сестер. Казалось, еще чуть-чуть, и растроганная Польша кинется в родственные объятия России. Но не кинулась и не зарыдала. Историческое объятие не состоялось. Почему? Что помешало нам сойтись в час утраты? На эти вопросы нашего специального корреспондента Дарьи Асламовой отвечает один из самых влиятельных польских политиков, бывший Президент Польши Александр Квасьневский.

- Господин Квасьневский, после катастрофы мера сочувствия россиян к полякам была столь же велика, сколь велико было чувство благодарности польского народа к российскому. Что мы имеем год спустя? Бесконечные дрязги и придирки с польской стороны и ответное раздражение российской. Мы устали от польских упреков. Почему же мы не сошлись тогда?

- Первая реакция народа была, и в самом деле, красивой - с чувством понимания, что мы стали свидетелями одной из ужаснейших мировых катастроф. Столько замечательных, известных людей оказались в одном самолете и разбились в таком символическом месте – в нескольких километрах от Катыни! Поляки были тронуты сочувствием русских.

Я помню, была красивая гражданская инициатива в тот период, - поляки шли с цветами на кладбища, где похоронены советские солдаты, погибшие во Вторую Мировую войну. Но когда в ход пошел и укрепился политический фактор, мы потеряли это прекрасное чувство взаимопонимания первых недель после катастрофы.

- Вы хотите сказать, что Смоленская трагедия стала политическим инструментом в ловких руках?

- Безусловно. В Польше через месяц после катастрофы началась политическая борьба за власть между партией «Право и справедливость», которую возглавляли братья Качиньские, и «Гражданской платформой». Сначала были президентские выборы, а теперь мы ожидаем парламентских. Борьба нарастает. И катастрофа, и ее расследование, и такие символические жесты, как крест перед президентским дворцом, - все стало политикой...

В каждом обществе есть люди, которые любят теории заговора. Самое важное – не создать из катастрофы какой-нибудь очередной «Смоленской Тайны» или «Смоленской лжи». Это было бы ужасно! Хотя я понимаю, что и авторы, и книги «заговорщицких» теорий еще будут появляться. Это неизбежно, но со временем все успокоиться. Очень важной будет встреча президентов Медведева и Коморовского в Катыни, мы ждем от них хороших идей, как развивать польско-российские отношения.

- Простите мне мою откровенность, но мне кажется, принять правду о катастрофе Польше будет трудно, - помешает пресловутый «комплекс жертвы».

- Комплекс жертвы? Но мы и в самом деле много раз были жертвой истории. Это оправданные чувства. 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу, а 17 сентября согласно пакту Молотова-Риббентропа восточная часть Польши оказалась в руках СССР. А после войны никто не спрашивал поляков, хотят ли они быть в советском блоке! Чувствительность к истории очень характерна для ментальности поляков, и это нас спасло. Без страсти к истории не было бы нации.

Вспомните, в конце 18 века Польшу разделили на части три самые мощные страны Европы – Россия, Австрия и Пруссия. Нас не было на карте мира 120 лет! Это три-четыре поколения! Поляки жили в трех империях с разными законами и учились в школах на разных языках. Но наша историческая память и наша католическая церковь помогли нам выжить как нации и сохранить язык и культуру.

А шанс снова создать государство появился у нас только после первой мировой войны. Наше географическое положение между Балтийским и Черным морями – и наше счастье, и проблема. В 15-16 веке мы имели огромное влияние в регионе. Но Польша равнинная страна, и это нас чуть не погубило. Для всех военных плоская местность очень удобна – идешь с армией с запада на восток или с востока на запад, хорошо бы через Польшу. Даже шведы в 17 веке, уж на что спокойный народ, и то шли воевать через Польшу. Такое место.

Для нас, поляков, исторические дискуссии крайне важны. Например, нашим людям трудно было принять правду о тех периодах истории, когда поляки отнюдь не были жертвами. Я имею в виду еврейский вопрос и еврейские погромы, когда поляки убивали своих сограждан-евреев после Второй Мировой. Некоторые люди заявляют: это не может быть правдой и лучше об этом не говорить. Но говорить надо!

Эти дискуссии о неприятном прошлом помогут нам преодолеть то, что вы называете «комплексом жертвы». К чему я это говорю? Каждому народу приятно видеть свою историю в розовом цвете, но история разная. Если народ готов говорить о черной части своего прошлого, значит, он сильный. Это касается и России. Без полноценных дискуссий история для поляков и россиян всегда будет проблемой.

Накануне годовщины крушения под Смоленском Ту-154М Леха Качиньского наш спецкор Дарья Асламова взяла в Варшаве интервью у бывшего президента Польши Александра Квасьневского

- Но мы говорим об общей истории и говорим много, просто полякам всегда мало, - замечаю я, - В отношении прошлого вы ненасытны. Вы переносите проблемы вчерашнего дня в день сегодняшний.

- Да, мы, поляки, другие. Мы не похожи на те страны, которые связаны только с будущим, и идут вперед. Но с русскими нас должно выручить наше общее славянское чувство юмора и наши общие корни.

- Все трагедии в Польше сильно политизированы. Поляки помнят только о Катыни, но не любят говорить о Волынской резне на Украине или литовской бойне в деревне Понары, о которой мир почти ничего не знает. Только в Понарах было сто тысяч погибших поляков и евреев (две Катыни!), однако, вы не предъявляете претензии своим литовским и украинским соседям. Как вы это объясните?

- Волынь – действительно, сложный вопрос. Там было убито более двухсот тысяч поляков, и в свою очередь от рук польских партизан погибли сто тысяч украинцев. Была война. Во многом благодаря Кучме мы смогли примириться с Украиной (с Ющенко трудно было разговаривать на эту тему, он даже сделал Бандеру национальным героем). С литовцами тоже шел долгий процесс примирения. Но почему знают именно Катынь? Трагических конфликтов было много, но трудно сказать, кто конкретно виноват. Что касается Катыни, мы имеем решение Сталина, подписанное членами Политбюро, - расстрелять 20 тысяч польских офицеров как противников СССР. Это правда, они не были союзниками, но расстрел военнопленных – против всех международных конвенций! Это было, прежде всего, политическое решение.

- Однако Россия не делает Польшу заложником трагедии советско-польской войны. Я говорю о гибели от голода, болезней, пыток и казней более 60 тысяч русских красноармейцев в польском плену.

- Но это не было резней! Да, действительно, погибло много ваших военнопленных. Была страшная беда, они лежали беспомощные и больные. Я посетил краковское кладбище, где они покоятся, и положил цветы на могилы. Этим людям, безусловно, надо дать место в истории. Но сравнивать эту трагедию с Катынью нельзя, - здесь не было политической воли.

- Однако для родственников красноармейца, погибшего в польского плену, неважно, убили его по приказу или просто так. Почему я это говорю? В 1965 года польские епископы нашли в себе моральную силу написать письмо немецкой церкви: «Прощаем и просим о прощении». Мне кажется, прощение должно быть взаимным.

Портреты погибших в авиакатастрофе 10 апреля 2010 года президента Леха Качиньского и его супруги развешаны по всей Польше и не дают людям забыть о трагедии.

Портреты погибших в авиакатастрофе 10 апреля 2010 года президента Леха Качиньского и его супруги развешаны по всей Польше и не дают людям забыть о трагедии.

Фото: Мария ПЕТРОВСКАЯ

- Когда вы сравниваете две трагедии, это в российском стиле: одни там погибли, а другие тут погибли. Русские вообще часто говорят: мол, в России не одна Катынь, а миллионы жертв сталинизма. Такое представление типично для больших империй – российской, английской и американской. Но мы, поляки, маленький народ, и Катынь всегда будет нашим большим горем. Это была страшная резня и долгий период лжи.

Я помню в 1989 году Ярузельский полетел в Москву на встречу и взял меня с собой. Был прекрасный обед, правда, безалкогольный. Представляете, икра, селедка – и ничего. (Смеется) И вот Ярузельский говорит Горбачеву: «Михаил Сергеевич, надо что-то делать с Катынью. Людям нужна правда». И помню ответ Горбачева: «Войцех, мы еще не готовы».

Этот долгий период молчания породил катыньские мифы. Но то, что случилось 7 апреля прошлого года, за три дня до авиакатастрофы, когда Путин и Туск вместе почти память жертв в Катыни, - это исторический шаг. Страшный и неумный период нашей общей истории закончился. Мы пришли к цивилизованной форме разговора о трагедии.

Есть ли в Польше такие люди, которые никогда не скажут : мы прощаем русских? Конечно, есть и всегда будут. Для них всю жизнь Россия будет виновата. Но их мало, - не более пяти процентов. Процесс примирения пошел. Чего мы ждем от встречи Медведева и Коморовского в Катыни? Взаимных шагов понимания и примирения. Может быть, тогда поляки смогут сказать: «Прощаем и просим о прощении».

Читайте также на KP.RU:

Все материалы на тему "Катынская трагедия"