В Новом театре Эдуарда Боякова — премьера: спектакль «Скупой» с ведущим «Поля чудес» Леонидом Якубовичем в главной роли. О спектакле рассказывает наш обозреватель Денис КОРСАКОВ.
Кто такой Гарпагон? Скряга, сквалыга, скаред, ростовщик, воплощение и эталон скупости, один из самых ярких характеров, придуманных Жаном-Батистом Мольером за его недолгую жизнь. На экране идеальным Гарпагоном в свое время стал Луи де Фюнес — роль в фильме 1980 года стала для него одной из прощальных. Он вертелся, визжал, прыгал по экрану с павлиньим хвостом и в огромных очках, был великолепен и вызывал любые чувства, кроме жалости. Собственно, Гарпагона мало кому приходило в голову жалеть: самодур, влюбленный только в свои деньги и ради денег готовый, не задумываясь, разрушить жизни собственных детей, достоин только хохота и презрения.
В Новом театре Мольера немного переделали, причем на афише написано: «Литературная обработка и монологи Леонида Якубовича». Многие крайне скептически отнесутся к тому, что ведущий «Поля чудес» и сценарист программы «А ну-ка, девушки», взялся за Жана нашего Батиста, но вот — взялся, и кто ему запретит; тем более, руководитель Нового театра Эдуард Бояков заявляет: «Мы предъявляем зрителям интерпретацию, не отменяющую первый смысловой план оригинала».
Мольер в версии Якубовича похудел: пьеса сократилась за счет нескольких не самых принципиальных сцен. Но главное — периодически на сцене приглушается свет, и Гарпагон начинает произносить свои монологи. Он философ, и не случайно полки в его доме уставлены книгами — они там не для красоты, он их читал, занимаясь самопознанием. В отличие от мольеровского персонажа, он в курсе, что фразу «Есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть» первым, пусть в несколько иной форме, произнес Сократ (чей бюст в гостиной тоже присутствует).
Временами Якубович играет Гарпагона как почти трагическую фигуру, человека, который пытается постичь тайну своей любви к деньгам. А все дело в том, что они не предадут и не обманут, в то время, как люди, даже самые близкие, запросто на такое способны.
«Я с детства мечтал о достатке, семья наша была богата, но я хотел сам, сам добиться большего… Я мечтал. Что же в этом дурного? Мечта — словно свет, к которому Бог ведет каждого. Я не стал знатен, у меня нет титула, но я богат, вот моя шкатулочка, полная золотых луидоров. Во-первых, я не скуп, а бережлив, и как говорил Публилий Сир, главная прибыль та, что есть результат бережливости. Скупой? Да, я скуп, но всей прибылью от моей скупости пользуетесь вы! Этот дом, еда и платья, которые вы носите, есть результат моей скупости!» И так далее: в семиминутном финальном монологе заветная гарпагоновская шкатулочка с десятью тысячами предстает воплощением мечты, а что дурного в мечте? «Я молю Господа об одном: может, ты явишь милость свою, и когда ты будешь забирать меня к себе, я буду держать в руках свою шкатулочку. Разве это плохо — быть привязанным к своей мечте? Может, я один из немногих, кто может держать в руках свою мечту? Да, это мой крест, но, может, ты так и задумал, что человек без креста и не человек вовсе?»
Хорошо ли он играет? Да, очень прилично; и практически ни на секунду в его речи не возникают интонации телеведущего, стоящего у барабана. Стоило ли погружать Гарпагона в размышления, какие и не снились Мольеру или например, Шекспиру, придумавшему своего скупердяя, Шейлока? Вопрос, повисающий в воздухе — у меня нет ответа, как нет ответов на самые мучительные вопросы у героя Якубовича. Но монологи эти, по крайней мере, служат отличным контрастом к основному действию, где Гарпагон примерно таков, как все привыкли, разве что более добродушен и трогателен.
Там и сям по спектаклю разбросана забавная отсебятина: когда у пальца с Гарпагона пытаются стащить перстень, он почти орет: «Он не снимается! И моя первая жена пробовала, и вторая, и тещи — не снимается!» И шутки про тещу Мольера на удивление не портят. Вообще, разнузданная, иногда чуть ли не кичевая, рассчитанная, что называется, на широкие народные массы постановка Валентина Клементьева оказалась более веселой, чем собственно «Скупой», когда читаешь его сегодня (как заметил один хороший режиссер, юмор стареет и умирает).
В этой постановке Мариана (Дарья Дуженкова) — не такой уж одуванчик, как в оригинале: она почти готова выйти замуж за старичка Гарпагона, соблазненная а) его шкатулочкой, б) перспективой скорой смерти мужа (ей расписывает эти смачные перспективы Фрозина в исполнении Евдокии Германовой). Финальные откровения, когда половина персонажей внезапно обретает давно потерянных родственников, — откровенное глумление над театром XVII века (и ты вдруг впервые задумываешься — насколько глумлив в этом смысле был сам Мольер). Вот только персонажи все время прикладываются к бутылочке бургундского, выставленной прямо в гостиной — и это большая ошибка: добродушный или злой, простой или философски настроенный, Гарпагон никогда и ни с кем не стал бы вот так запросто делиться своим вином.