Андрей Житинкин, у которого играли Гурченко, Быстрицкая, Козаков: У актеров был тотализатор - кто из них сорвет премьеру

Андрей Житинкин, народный артист России, прячется в тени

Фото: Борис КУДРЯВОВ

Есть режиссеры, чье имя всегда на слуху. Андрей Житинкин, народный артист России, прячется в тени. Он появляется в программе «Приют комедиантов» на «ТВЦ», но там все шуточки и байки. Однако театральный сезон в «Малом театре» начался именно с его постановки – «Большая тройка. Ялта-45».

ПАНДЕМИЯ: МЫ ДОЛЖНЫ УВЕСТИ ЗРИТЕЛЯ ОТ СТРАХА

Мы разговариваем с Андреем по телефону – пандемия, однако. Про это и начнем:

- Андрей Альбертович, как в театре справляетесь с угрозами?

- В основном, это техника. Но моя любимая Вера Кузьминична Васильева, которая играет в двух спектаклях до сих пор (графиню в «Пиковой даме» в Малом театре и «Роковое влечение» в театре Сатиры, которое я поставил еще к ее девяностолетию) была вынуждена пересмотреть все мероприятия, которые были готовы к ее празднованию 95-ти лет .

- Как играются премьеры в нынешней ситуации?

- Я могу сказать, что каждая премьера – праздник. Вот мы выпустили спектакль «Большая Тройка. Ялта-45» 3 сентября. Впервые в моей жизни Малый театр открыл сезон моим спектаклем. Понятно, что 9 мая мы не могли сыграть премьеру, но сохранили момент важный: это тоже было 75-летие, но окончание Второй мировой войны. И я перед спектаклем сказал актерам: «Вы понимаете, сейчас премьеры выходить не будут. Но мы будем играть».

Было трудно, потому что 1 сентября ушел от нас навсегда Борис Клюев, мы посвятили спектакль его памяти. Он должен был играть Рузвельта, а на премьере играл Володя Носик. Я понимал, что ситуация развивается не в нашу пользу, и попросил его быть на страховке. И, когда мы сыграли премьеру, я сказал, что – в каком-то смысле – актерская профессия приобретает дополнительный аспект. Мы в чем-то миссионеры. Зрители приходят в театр очень зажатые. Многого боятся. И мы должны их увести из этого состояния или дать возможность переключиться. Я заметил, что зрители нервно очень себя ведут: кто-то наденет маску, кто-то снимет, но они очень благодарно в конце вскакивают и аплодируют. Потому что что еще может дарить надежду в эти дни? Искусство. Мне многие актеры говорили, что у них ощущение, что они играют в дни войны. А наши возрастные актеры, которые играют в «Большой тройке», - все дети войны. Василий Бочкарев, который играет Сталина, очень много рассказывал на репетициях. Он помнит день похорон Сталина и стойкий запах валерьянки в школе, поскольку все были в обмороке. И сейчас он играет Сталина, не обеляя своего персонажа, но, как потрясающий артист, Бочкарев выступает адвокатом своей роли. Для них это небезразлично. Валерий Афанасьев, Владимир Носик – они все помнят своих отцов и тех, кто не вернулся с войны. Это не просто слова.

Я удивлен, что Малый театр – один из немногих, кто в Москве откликнулся на эту дату. И не потому, что мешала пандемия и не успели. Я посмотрел: мало кто планировал в репертуаре военную тему. Быстро пробегают, все как-то забывается…

- В Малом есть «легендарные старики». Может быть, остальным кажется, что актеры не потянут? И спектакль обернется бездушной реконструкцией к дате?

- В Малом есть спектакль «Любовный круг» по Соммерсету Моэму. Это треугольник любовный, возрастной, а в центре играла Быстрицкая. Рядом были Борис Клюев и Василий Бочкарев. Для Быстрицкой это была последняя роль.

- Чем отличаются актеры старой школы?

- Я обалдел, когда увидел, с какой тетрадочкой, исписанной на полях, пришел на репетицию Василий Иванович Бочкарев. Современные актеры, молодые, они просто не знакомы с «домашней работой» по системе Станиславского. Потом смотрю: Афанасьев тоже пришел со своей тетрадочкой. То есть, они все дома… И Носик от руки переписал текст, когда вводился в роль.

БЫСТРИЦКАЯ и «АПЛ»

Когда-то она меня поразила. Мы читали пьесу «Любовный круг», и она вдруг взяла текст и пометила на полях. Три буквочки написала. Я смотрю – «апл». Спрашиваю. Она говорит, это аплодисменты. Я ее спросил, а вы уверены, что здесь будут аплодисменты? И она:

- Еще как.

Дальше Клюев включился в игру: «А я вот тут». И поставил это «апл».

Я подумал, что они издеваются. Но сработало именно там. Я подумал: вот ведь, старая школа. Невероятно.

Сколько народу меня отговаривало – да вы что?! Я не мог понять, почему. Когда я положил распределение ролей Юрию Соломину, с Быстрицкой, Бочкаревым и Клюевым…

- Как он отнесся?

- Он взял эту бумагу и, очень хитро улыбаясь, подписал. И сказал: «Ну, попробуйте». А потом до меня дошло. У нее очень давно не было главной роли. Два спектакля она не выпустила. На одном, уже на прогоне, она просто ушла. Поссорилась с режиссером. Больше скажу: у актеров был тайный тотализатор. Сперва – что сорвет премьеру. Потом – отыграет и бросит. Ничего подобного. Она играла несколько лет. Это оказалось ее последней ролью. Она играла, пока не перестали отказывать ноги. Появились проблемы. Зритель ничего не понимал: Быстрицкая на высоких каблуках, в шляпке, в брючном костюме… Я обнаружил, что Элина Авраамовна может быть и хулиганкой, импровизировать прекрасно. Она обманула время. Из зала выглядела прекрасно. Но, когда возникли проблемы, я ей посоветовал: возьмите тросточку. С набалдашником. И зритель снова не понимал – она жонглировала иногда этой тросточкой. А когда мы придумывали «Пиковую даму», которую Быстрицкая очень хотела сыграть, возник вопрос цехового братства. Она уже не могла выйти на сцену, но я попросил ее позвонить Вере Васильевой. Когда-то они общались, и Васильева приезжала на премьеру «Любовного круга» с цветами. Они тогда обнялись и очень долго стояли так, с цветами. Это было очень сентиментально. Все вокруг считали, что Быстрицкая – не сентиментальна. Это не так. А Вере Васильевой она позвонила. И мы сделали замечательный спектакль. Но было одно «но» - свои костюмы Васильевой она не отдала. Может, из суеверия. Так у нее и остались три костюма – красный, черный и белый.

ВЕРА ВАСИЛЬЕВА на «ГАЛЕРКЕ»

«Малый театр» никогда не приглашает на роль. Только в труппу. Это традиция. Вера Васильева была исключением. Мне она рассказала, что девочкой бегала на спектакли Малого театра и на «галерке» смотрела и слушала, как гениально играет Остужев. Для меня это девятнадцатый век. Она мечтала работать в Малом театре, а тут круг замкнулся. «Пиковая дама».

Театр – в виде исключения – на это пошел.

БОРИС КЛЮЕВ: КУПИЛ ДЖИП И ХОТЕЛ БЫТЬ ЗА РУЛЕМ

- У него была мечта сыграть Арбенина, рассказывает Житинкин. - И мы сделали «Маскарад». Он до последнего играл. Только мы понимали, что происходит – зрители ничего не видели. Мы понимали, как он менял рубашки в течение спектакля, чего это ему стоило. Он был первым Арбениным 21 века в «Малом театре».

Когда я понял, насколько это жестко, мне даже неловко было предлагать ему новую роль. Рузвельта, больного, знающего свой диагноз. И он сказал: «Нет, я обязательно буду это играть. Рузвельт же на каталке? Тут, возможно, ничего не будет заметно». Я его успокоил: «Да, в каталке». И, если бы не пандемия и карантины, 9 мая Борис Клюев все же сыграл бы в своей последней премьере. Он не скрывал свой диагноз, но он решил, что останется живым до последнего вздоха. До ухода он купил навороченный джип. Он всегда был за рулем и старался жить насыщенно. Я его даже спросил, когда он откровенно на телеканалах говорил о своей болезни, зачем он открыл все это? Он сказал – нет, я делаю это умышленно, для того, чтобы те, у кого есть проблемы или если кто-то отчаялся, чтобы они понимали: бороться надо до конца.

Самое удивительное – когда перед выпуском у него пропал голос, я его успокоил… Радиомикрофончики, говорю, помогут. Его провожали молодые актеры после определенных процедур. А он обернулся и тихо-тихо сказал: «Не буду вам мешать».

Он уже, конечно, понимал и предчувствовал. Но он – театрал. Главное- театр, спектакль, и чтобы была премьера. Поэтому все так и обалдели, когда смерть случилась. Он уходил, возвращался, но был оптимистом. Хорошие костюмы, хорошие путешествия, хорошие машины… Мне жалко одного: я-то считаю, что он сыграл Рузвельта. Но пандемия отодвинула его последний выход на сцену.

НЕЛЬЗЯ СКАЗАТЬ ТЕРЕХОВОЙ СЛОВО «НЕЛЬЗЯ»

- Андрей, так получилось, что вы были режиссером для некоторых актеров, которые уже небожители, к сожалению. Жженов, Дуров, Козаков…

- Да, список огромный. Касаткина, Яковлев, Гурченко, Люба Полищук…

- И каждый раз, когда я просматриваю этот список, я думаю – а каким должен быть ваш актер в принципе?

- У меня очень простой ответ – непредсказумым. Что удивительно: они ведь все потрясающие профессионалы и, в хорошем смысле, монстры. Сколько раз мне говорили – не бери их. Как с Тереховой Маргаритой, например. Это всегда меня выручало, потому что когда мне директор на полном серьезе говорит: «Скажите Тереховой, что так делать нельзя». Я говорю – вы что, с ума что ли сошли? Это ее индивидуальность. Она бы не была Тереховой, если бы она так не поступала. Ее непредсказуемость, вспыльчивость… Терехова же потом отходчива, может ночью позвонить и извиниться. Это же самое ценное. Больше всего я не люблю пресных актеров. Я в дирекции как-о сказал, что у всех свои пригорки и ручейки, так они-то мне и дороже всего. А потом Валя Талызина (про нее тоже мне говорили, что в спектакль лучше не брать) даже книжку свою назвала – «Пригорки и ручейки».

МИХАИЛ КОЗАКОВ: ШЕЙЛОК С АВТОМАТОМ

- Михаил Козаков у вас в постановке шекспировского «Венецианского купца» выходил в камуфляже и с автоматом. Этот ход я потом видела у многих режиссеров, намеренно шедших на скандал. Как удалось уговорить Михаила Михайловича играть такую агрессивную роль? Шейлока, который требует себе фунт мяса христианина? Ведь это красная тряпка для Израиля?

- Да, я больше того скажу: пьеса была в «черном списке» Советского Союза. У Козакова это была мечта.. Он начинал с «Гамлета», и вдруг. Солдатские ботинки. Он, как никто, мог оправдать персонажа, как актер. Он подключался особенно, когда понимал все мозгами режиссерскими. А потом я придумывал что-то, что накаляло эмоции. Вот пример: ладно, камуфляж у персонажа. Но сбежала его дочь, Джессика. И я дал ему маленький сундучок. Как бы с детскими вещами Джессики. Мы там положили пинеточки, отрезанный локон волос. И Козаков как вцепится в этот сундучок! Вот, она сейчас сбежала, беспутная дочь, а когда-то… И у него потекли слезы. И он говорит: «Я не могу смотреть на это, Андрей». А когда потом он на авансцене перебирал детские вещи, вокруг стояла гробовая тишина. После он мне говорил, как это все вынимает у него изнутри. И нет сил. Он потом час сидел в гримерке и смотрел в пространство. Я думал, что он в какой-то момент скажет, что ему тяжело. Но нет. Роль затягивала, как воронка, и я видел: да, человек без сил, но у него есть моральное удовлетворение, что он это сделал.

ГУРЧЕНКО И ПОЗДНЕЕ БЮРО СЧАСТЬЯ

- Икона стиля, Людмила Гурченко, несколько раз играла у вас. Вспомните?

- С Гурченко смешная история: она всегда говорила, что больше одного раза режиссера не выдерживает. А у нас с ней четыре проекта. Начали со спектакля «Поле битвы после победы принадлежит мародерам». Они там играли с Ширвиндтом так, что искры летели. Она заводила всех невероятно, и спектакль долгие годы шел в театре Сатиры. И вдруг она мне звонит по поводу первого московского мюзикла- «Бюро счастья». И я сказал, конечно. Там был балет Гедиминаса Таранды, оркестр, Коля Фоменко, Алена Свиридова, Александр Михайлов. Но грянул дефолт. Отошли спонсоры. Но она, закусив удила, когда чего-то хотела, добивалась. И потом Лужков был на премьере, но я могу сказать вам другое: как она, когда я зашел в гримерку, сидела и смотрела в зеркало. И сама с собой разговаривала: «Как все поздно, как все поздно». Я спросил, что поздно, Люсь? Но ведь, конечно, смысл был в том, что она была бы звездой условного Бродвея. Но в советское время не было того жанра. И я ее понимаю.

Потом они играли у меня с Шакуровым. Они не встречались после «Любимой женщины механика Гаврилова» многие годы, и тут впервые в моей жизни случилось так: на одной из репетиций она убежала вся в слезах. Они с Шакуровым конфликтовали так, что я подумал: все. Спектакля не будет. Я уже как-то смирился, успокоился, но через пару дней она ночью звонит. 2 часа ночи. И гениально говорит: «Он же не позвонит мне первый?» Я ей: «По-моему, не позвонит. Вы расстались бурно». Она: «Ну вот. Ради дела, ради нашей премьеры, я сделаю первый шаг. Я сама ему позвоню и сделаю вид, что я перед ним извиняюсь. Хотя виноват он». Это имело эффект невероятный. Сергей Каюмович так обалдел после извинений… Маленький мостик. Потом еще. Они потом на гастроли ездили по всему миру. И я подумал – как странно! Гордость, - а она была очень гордым человеком, не прощала и помнила все, но ради дела она в сложную минуту выходила из тупика. Она была очень сильным человеком, и я никогда не осуждаю, когда говорят, что она пластикой увлекалась. Это тоже понятие профессии. Борьба со временем. Ясно, что нет вечной молодости, но она делала это, чтобы оставаться иконой стиля до конца. Она все положила на алтарь профессии.