Афанасий Фет. Портрет работы И. Е. Репина (1882)
СТРАШНАЯ ТАЙНА РОЖДЕНИЯ
Обстоятельства появления поэта на свет могли бы стать темой дюжины выпусков «Пусть говорят» - настолько запутанная там вышла история.
В 1820 году в Германию на лечение приехал отставной ротмистр Афанасий Шеншин. Нашел пристанище в приличной семье чиновника Иоганна Фета. И очаровал его юную жену Шарлотту. Судя по всему, она влюбилась в постояльца до смерти, хотя тот был в два раза старше ее и русским (а она даже не знала русского языка!) И бросилась вместе с ним в Россию, оставив позади всю семью: потрясенных отца с мужем и годовалую дочку. Причем Шарлотта уезжала, будучи беременной. Ее ребенок, который 5 декабря (по новому стилю) 1820 года родился в усадьбе Новоселки Мценского уезда Орловской губернии, и был Афанасий Афанасьевич Фет.
Однако насколько он Афанасьевич - большой вопрос, и Дмитрий Борисов с Андреем Малаховым извлекли бы немало потехи из его обсуждения. Сам Фет всю жизнь настаивал, что его биологический отец - Шеншин. Но из переписки немецких родственников Шарлотты однозначно следует, что отцом ребенка был ее законный муж Иоганн Фет. Да и сам поэт об этом догадывался, - но лишь однажды, перед собственной свадьбой, открыл страшную тайну в письме будущей жене. Он умолял ее читать письмо только про себя (а не вслух), и по прочтении сжечь. Она ничего сжигать не стала, а вместо этого сделала на конверте надпись «Положить со мной в гроб». Но душеприказчики в свою очередь не исполнили ее волю…
Так или иначе, Шеншин признал ребенка своим сыном, и первые 14 лет Афанасий счастливо прожил под его фамилией - а потом разразилась буря. Мальчика решили отдать в школу, но кто-то донес в губернское правление, что неплохо бы провентилировать обстоятельства его рождения. Тут-то и выяснилось, что священник записал ребенка сыном Шеншина просто «по уважению, оказываемому в оном доме» (читай - за взятку). И вообще, родился он вне брака (потому что по православному обряду родители обвенчались только через два года). А стало быть, подросток Афанасий больше не имеет права носить фамилию Шеншин, не может считаться дворянином и не может считаться русским (с этнической точки зрения, впрочем, он, и правда, не мог).
В то время все это было катастрофой. Даже учиться 14-летнего Фета родители теперь были вынуждены отдать не в приличную русскую школу, а в заштатный лифляндский (то есть эстонский) пансион! И потом полжизни он маялся из-за этой свистопляски (из-за которой многие смотрели на него сверху вниз). Лишь в 1873 году ему высочайшим указом официально вернули фамилию и потомственное дворянство.
КАК ГОЛУЮ ЗЕМЛЮ ПРЕВРАТИТЬ В СТАРИННОЕ ИМЕНИЕ
Но боролся за это потомственное дворянство Фет с молодости: не получилось по наследству - придется заработать. Отучившись на отделении словесности Московского университета, он отправился на военную службу, надеясь стать офицером (их сразу делали дворянами). Но как только он приблизился к заветному чину майора (а на это ушло много лет!), царь Александр III изменил правила - теперь дворянство получали только полковники.
Отучившись на отделении словесности Московского университета, он отправился на военную службу, надеясь стать офицером
Это была еще одна катастрофа: дослуживаться до полковника Фет уже не был готов. Но все еще был полон желания «сделать себя сам». И тогда в его жизни произошла радикальная перемена. Он женился на дочери чаеторговца Марии Боткиной и на ее приданое приобрел 200 десятин земли с домом в родном Мценском уезде. Тургенев крутил пальцем у виска: вот дурак, за бешеные тыщи купил какую-то голую, безлесную землю!
Но Фет не хотел проедать приданое жены и понимал, что на гонорары от стихов прожить невозможно. Ему нужны были свои деньги. И то, что он сделал с купленными десятинами, оказалось его маленьким шедевром. Через 17 лет голая земля в Степановке оказалась покрыта ценными культурами типа ржи и клевера, приносившими большой доход. Фет выкопал пруд, где разводил рыбу. А еще он разводил лошадей и пчел. Степановка была продана в 1877 году - и выручка позволила Фету приобрести настоящее старинное имение с особняком и прекрасным парком.
ОТ КИПУЧЕЙ ЭНЕРГИИ - К ПРИСТУПАМ ТОСКИ
Мать Фета была психически больна. И оба его брата сошли с ума. И сестра. И племянник. Наблюдая за происходящим, Фет прекрасно понимал, что все это - наследственное, и его не минует.
Тогда не существовало даже зачатков психиатрии в ее современном виде, и диагнозы ставили самые туманные: «меланхолия» и «истерические припадки». Чем болел Фет? «Резкие переходы от кипучей энергии к полному упадку сил, приступы тоски и меланхолии» - формулировала его состояние одна исследовательница, и это - четкое, прямо по учебнику, описание биполярного аффективного расстройства (устаревшее название - маниакально-депрессивный психоз).
«Кипучая энергия» (гипоманиакальная стадия, как сказал бы современный психиатр) позволила ему обустроить Степановку и написать множество прекрасных стихов, а кроме того, сделать колоссальное количество переводов (в версиях Фета на русском вышла почти вся классическая римская поэзия, от эпической «Энеиды» Вергилия до стихов Катулла, а еще Байрон, Шекспир, Шиллер, Беранже, «Фауст» Гете, «Мир как воля и представление» Шопенгауэра… Помимо того, он все рвался заново перевести Библию). А «приступы тоски» (депрессивная стадия) отравляли всю радость от жизни. «Я не видал человека, которого бы так душила тоска, за которого бы я более боялся самоубийства» - так описывал его Аполлон Григорьев. «Я не знаю человека, который мог бы сравниться с ним в умении хандрить» - писал Тургенев.
Что ж, Григорьев боялся не напрасно. В 1892 году, за два дня до своего 72-летия, Фет, страдавший мучительным бронхитом, отослал жену купить шампанского, а сам продиктовал секретарше письмо: «Не понимаю сознательного преумножения неизбежных страданий. Добровольно иду к неизбежному». Секретарша все поняла и начала его уговаривать - Фет только рассердился. В руках у него был острый стальной нож для бумаг; храбрая девушка начала его вырывать. «С большим трудом мне это удалось», - вспоминала она, - «причем я разрезала себе ладонь в нескольких местах; тогда Афанасий Афанасьевич побежал в столовую и так скоро, что я едва догнала; по дороге звоню изо всех сил, но никто из прислуги нейдет; я вижу, что Афанасий Афанасьевич хочет отворить шифоньерку, где лежали ножи, я стараюсь его не пустить; наконец, силы его оставили от такого волнения, и прошептавши: «Черт», он опустился тут же на стул, начал дышать все тише, тише, потом вдруг широко раскрыл глаза, как будто увидев что-то необычайное, между тем как правая рука сложилась в крестное знамение, — и через минуты две все было кончено».
Как рассказывает литературовед Борис Бухштаб, на момент смерти Фета все считали второсортным поэтом. Собрание стихотворений, выпущенное в 1863 году, к моменту его смерти - то есть почти за 30 лет - так и не было распродано. А последний сборник он выпустил смехотворным тиражом 600 экземпляров - то есть на всю Россию у него было ровно столько читателей. Было от чего впасть в меланхолию и безо всяких диагнозов. Но мог ли он предвидеть, что его стихи будут учить в школах, и что он станет одним из самых известных поэтов в русской истории?..
ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ
Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой;
Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова;
Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что буду
Петь - но только песня зреет.
1843
* * *
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..
1850
* * *
БАБОЧКА
Ты прав. Одним воздушным очертаньем
Я так мила.
Весь бархат мой с его живым миганьем –
Лишь два крыла.
Не спрашивай: откуда появилась?
Куда спешу?
Здесь на цветок я легкий опустилась
И вот – дышу.
Надолго ли, без цели, без усилья,
Дышать хочу?
Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья
И улечу.
1884