Врачи оставили Машу умирать на руках у мамы

Маша с мамой до болезни.

- Сегодня у вас решающая ночь, - уходя домой, весело кивнул маме 4-летней Машеньки Пискаревой завотделением 14-й гематологии Константин Кондратчик.

У Тани опрокинулось сердце. Еще утром у дочери был сильнейший приступ, и никто так и не попытался выяснить причины. Правда, сейчас, казалось, все позади, из палаты оптимистично верещали мультяшки.

- Ради Бога, не оставляйте нас!.. - срывающимся голосом начала она.

- Как же я останусь? Меня же из дома выгонят, - добродушно развел руками врач. - Я тут с одним ребенком, было дело, так наоставался, потом сам в больницу на две недели загремел.

И отправился восвояси. Ольга Муторова, лечащая врач Маши Пискаревой, ушла еще раньше.

А через пару часов у девчушки резко поднялось давление - 220 на 200, разболелась голова. Медсестра вызвала дежурного врача. Та пришла и в явной растерянности прислонилась к подоконнику:

- Ну давление, что ли, померяйте...

Эта врач была из другого отделения и к лейкозу не имела отношения. Девочка стала задыхаться.

- Мне так больно... - стонала Машенька. - Пить хочется, пить...

Но проглотить воду не получалось - все выплескивалось назад. С кровью. У девочки начал падать уровень кислорода в крови.

- Ну ладно, я пойду, - неожиданно встала врач. - У меня там новенький поступил.

И ушла. Уже третья за вечер из тех, кто поклялся «всеми доступными средствами облегчать страдания пациента до последней минуты его жизни».

Маша умирала два мучительных часа. Перепуганная медсестра набрала номер домашнего телефона заведующего отделением. Говорила с ним ледяная от страха Татьяна:

- Константин Леонидович, она задыхается!

- Татьяна, что там за звук?

- Это Маша. Она так дышит!

Кондратчик понял, что оставленная им пациентка умирает, и ринулся в больницу.

Папа первым заметил посиневший мизинчик. Медсестра принесла кислородный аппарат с ручной помпой и всучила его Татьяне: «Помогите мне. Где же врач?»

- Больно... Пить... Все... Устала... - последние слова, которые выдохнула угасшая Маша.

- Она не дышит! Но сердце еще бьется... Качайте воздух! Да не так же быстро! - подсказывала медсестра.

Еще 20 минут Татьяна лихорадочно жала пластиковую «грушу». Потом долго сидела с дочкой на руках и рассматривала дырочку на пижаме, вспоминая еще два часа назад актуальное: «Мама, сегодня наденем розовую, когда же ты мне ее зашьешь?» Не зашили. А запыхавшемуся Кондратчику на вопрос «Ну как она?» папа сказал: «Мы умерли».

«Меня не пускают в салон, потому что я некрасивая?»

Второго мая этого года у Маши началась ангина: подскочила температура, и заболело горло. А девятого Таня с дочкой приехали в Морозовскую больницу. Мама была в слезах. Ей объяснили, что такое лейкоз, который заподозрили врачи. Девочке покапали антибиотики, и скоро она пришла в себя. Однако подозрения остались, и у Маши стали брать пункции костного мозга. Раз за разом, без наркоза, толстой иглой. Результат анализов получался разным: то один вид лейкоза, то другой.

Тем временем на детском теле не успевали заживать багровые синяки. Каждый раз Маша надрывно кричала при виде больницы. А мама умоляла врачей: «Ну неужели нельзя точно поставить диагноз? Ведь это пытка!»

Окончательный диагноз выставили только через два с половиной месяца мытарств - лимфобластный лейкоз. Однако родителей обнадежили: «Ребенок - сильный, на 90 процентов даже пересадка не понадобится!» Машу кормили химиопрепаратами. Пискаревы вступили в новую стадию, через которую проходят все семьи больных детей, в стадию отверженности.

- Однажды дочь встала утром, а на подушке - шелковистая россыпь ее кудряшек, - вспоминает Таня. - Как она огорчилась! Но мы успокоили: мол, Маша линяет, как все кошечки и собачки. «А давай папе сюрприз устроим! - предложила я. - Пойдем в самый крутой салон красоты и сострижем все, что осталось, это же супермодно!»

Машины глаза засверкали. По соседству с домом, на Новокуркинском шоссе, располагается салон, туда они и отправились. Но, завидев ребенка в маске, дверь захлопнули прямо перед носом Пискаревых: «Девочка больна? Нет-нет! Мы вообще закрываемся».

- Ради Бога, не отказывайте! - вполголоса уговаривала бабушка. - Она не заразна, наоборот, маска нужна, чтобы вы ее чем-нибудь не заразили. Девочка смертельно больна. Нам просто постричь наголо, чтобы она не переживала...

- Нет, у нас такого не делают!

- Меня не пускают в салон, потому что я некрасивая? - У Маши дрожали губы.

К салону «Люмьер» на том же Новокуркинском Маша шла уже со страхом. Но внутри обнаружились люди. Настоящие, которые посадили Машку на лучшее место, налили ей чаю, накормили конфетами и не взяли денег.

Но впереди было еще много вытянутых пальцев с комментариями: «Смотри, лысая девочка!» Лейкозный ребенок - градусник, который измеряет температуру милосердия общества. У нас эта температура пока чуть выше трупной.

Основной кошмар начался в сентябре: курс химиотерапии. Маша была очень слабой, но после этого ее выписали домой, несмотря на протест мамы.

- Мне было страшно вести ослабевшую дочь в антисанитарные условия, - вспоминает Таня. - Ведь в нашей однокомнатной квартире на тот момент жили шесть человек.

За два дня дома Маша почти не пила. Не могла ходить. Но в больницу девочку не брали, пока температура не поднялась до 39.

Маша начала задыхаться. Боялась спать. Родители вызвали для консультации известного профессора гематологии Алексея Масчана. Увидев девочку, доктор сказал, что ей срочно необходимы УЗИ, осмотр хирурга и анализы. Он еще много чего прописал, но... На следующий день Маша умерла. Доктора так и не провели ни одного дополнительного обследования.

СОВЕТ РОДИТЕЛЯМ

Не бойтесь защищать своих детей!

Самое страшное в этой истории то, что она типична. Мы не знаем, как себя вести, столкнувшись с непрофессионализмом врачей, педагогов. А ну как начнешь права качать и только навредишь своему ребенку! Мама Маши не сидела сложа руки - она пыталась вернуть дочь в больницу, но ее не принимали. Татьяна нашла выход на видного профессора, но, увы, было поздно.

В такой ситуации нельзя молчать. Слава Богу, в Москве все в порядке с «горячими линиями» и количеством инстанций, куда можно пожаловаться или где можно найти поддержку.

Первым делом, столкнувшись с непониманием лечащего врача или завотделением, необходимо обращаться к главному врачу больницы.

Если не находите понимания и уверены в своей правоте, идите дальше. В столичном Департаменте здравоохранения работают телефоны «горячей линии», по которым принимаются сообщения горожан о качестве медицинского обслуживания, вымогательстве денег врачами, невнимательном отношении к больным. Звоните: круглосуточная оперативная служба - 251-83-00 - дежурный по Департаменту здравоохранения. Он может экстренно вмешаться в любую нештатную ситуацию даже в ночное время; «горячая линия» - 251-14-55, с 9.00 до 20.00, в рабочие дни.

После смерти она никак не может напиться

Первое, что сделали врачи после смерти Маши, унесли личный дневник больного, в который Таня заносила все, чем лечили дочь. Второе - сунули родителям на подпись отказ от вскрытия и претензий к больнице. Третье - прочли окаменевшей маме нотацию: «Рожай второго! Ты не имеешь права распускаться, у тебя рядом муж, у других и того нет!»

- Когда меня к гробу подпустили, я увидела, что она впервые за последний месяц улыбается! - как о живой, говорит мама о дочери.

На могиле Маши не вянут цветы и не гаснут свечи. Так, общими усилиями и верой трагическая история смерти маленькой девочки превращается в светлое чудо рождения нового ангела.

И только одна мистическая деталь не дает окончательно забыть кошмара: ритуальный стаканчик со сладкой водой перед портретом Маши наутро всегда наполовину пустеет, ведь перед смертью она так и не смогла напиться.

ВЗГЛЯД С 6-го ЭТАЖА

Почему реанимации не берутся спасать обреченных?

Родители Маши аннулировали свой отказ от вскрытия. И с результатами собираются идти в суд. Но врачи вряд ли понесут законное наказание. Ведь доказать их вину практически невозможно. Уличить врача в ошибке может только коллега. А медики редко открыто обвиняют друг друга. Но есть еще и общечеловеческий суд...

Вот, например, Кондратчик, который оставил тяжелобольную девочку без помощи специалиста в решающую, по его же словам, ночь и, только услышав по телефону предсмертный хрип Маши, кинулся ее спасать. Ее ли он спасал? Не уверена, потому что тогда бы он первым делом позвонил реаниматологам. Но он этого не сделал. А как быть с дежурной, которая оставила явно умирающего ребенка на руках у родителей? Позже, оправдываясь, Кондратчик сказал, что всех наказал. Но не смог назвать даже фамилию той дежурной, которая оставила Машу.

- Машу осматривала реаниматолог! - говорит он, имея в виду визит реаниматолога за сутки до девочкиной смерти. - А ночью бесполезно было вызывать реанимацию. У гематологии своего реанимационного блока пока нет, а в чужой нашего ребенка просто не взяли бы.

Не взяли бы умирающего ребенка? Вероятно, что-то не так устроено в нашей детской медицине.

КОММЕНТАРИЙ ВРАЧА

Руководитель Центра гематологии Алексей МАСЧАН: Это наше общее преступление

Профессор считает, что все врачи, включая его самого, виноваты перед Машей и ее родителями.

- В тот вечер, насколько я знаю, на бодрое папино «Мы вылечимся» Маша ответила: «Я очень устала». Если больной ребенок говорит такое, его надо срочно в реанимацию. Ребенок чувствует усталость, когда у него шок, острое состояние, сильная потеря жидкости или сепсис, нарушение мозгового кровообращения. Именно это и происходило с Машенькой в последние дни. Вскрытие показало: развивался сепсис, произошел отек головного мозга. Это можно было бы разглядеть и предотвратить, если бы рядом оказался гематолог!

Эта ужасная ситуация стала реальна потому, что в Морозовской больнице нет дежурных гематологов! А это совершенно недопустимо там, где есть дети с лейкозом. Ведь у них в любой момент может развиться состояние, пограничное между жизнью и смертью. И тогда обычный педиатр не справится, он не знает специфики!

Например, у нас в Российской детской клинической больнице каждую ночь дежурят по два гематолога. И реанимация работает как часы. Берут наших детей без звука, потому такой высокий процент спасенных. А коллеги из Морозовской рассказывали мне, как часто они на руках приносили лейкозных детей к реанимации и подолгу стучали в запертую дверь, но им не открывали. Потому что там все еще живо советское наследие. Десять лет назад и многие РДКБшные реаниматологи были убеждены, что «больному раком ребенку все равно умирать, не стоит дергаться». Но медицина шагнула далеко вперед, и половина таких больных выживает!

Дежурная врач не имела права уходить. Она обязана была сама отнести Машу и сделать все возможное, чтобы реаниматологи ее взяли.

Но Кондратчик тоже обязан был позвонить реаниматологам. Скомандовать медсестрам нести Машу туда... Почему он этого не сделал? Я давно знаю Константина Леонидовича, и, поверьте, он хороший врач, очень трогательно относится к больным... Я думаю, сработал человеческий фактор. Его сломила система. Как врач он, безусловно, допустил грубую ошибку. Но если тебе много лет подряд вбивают в голову, что твоих детей реанимация не берет, в конце концов ты этому подчиняешься.

Менять надо систему. Наше гематологическое сообщество давно кричит о необходимости своего реанимационного блока в каждой гематологии. У нас даже проект приказа по этому поводу в министерстве лежит. Только никому до него дела нет.

У нас были все шансы спасти Машу в тот вечер. Я говорю «у нас», потому что и с себя вины не снимаю. Я же смотрел ее за день до смерти и не рассмотрел, что ее состояние настолько тяжело. Правда, я назначил многие анализы, которые почему-то раньше не догадались сделать лечащие врачи. Не знаю, можно ли было ее вылечить окончательно. Бывает, рак все равно берет свое. Но сделать все возможное для ее спасения было необходимо. Но не сделали. Ребенка бросили умирать на руках родителей. И это наше преступление.

ОТ РЕДАКЦИИ

О смерти вообще писать тяжело. О смерти ребенка - тем более. И мы в редакции тоже колебались: а нужно ли вообще печатать этот ужас. И так в жизни страшного хватает.

Одни убеждали: надо! Хотя бы для того, чтобы не повторялись такие трагедии. Наша медицина тяжело больна, тут валерьянка не поможет, нужен скальпель. Другие уверяли: публиковать нельзя. Не надо это читать живым! Не надо вводить читателей в депрессию.

Вот мнение одной из наших журналисток: прочитала сквозь слезы. Ужас перед смертью, собирающей свою неотвратимую жатву, и безысходность мучили до утра. При этом, прости, Господи, осталось чувство, что девочку спасти было нельзя. Не лечится пока такое заболевание, как смерть... И не помещают умирающих в реанимацию, знаю это, папу похоронила.

А доктора в Морозовской больнице - фанаты и подвижники. Работать остались, не прельстясь клиниками пластической хирургии или распространением биодобавок, в массе только те, кто видит в этом высокий смысл, который выражается нелепо звучащими сегодня словами «долг», «если не я, то кто?».

Уважаемые читатели, а что вы думаете о ситуации с Машей и врачами? Должны ли реаниматологи до конца биться за жизнь детей? Стоит ли журналистам писать о таких случаях?

Звоните нам по тел. 257-50-59 сегодня, 24 ноября, с 14.00 до 15.00. Или пишите: ple@kp.ru