Юрий Поляков: «Главная беда России не дураки и дороги, а ее элита»
Окончание. Начало в номере за 12 ноября с. г.
Контрольный выстрел
- Юрий Михайлович, герои ваших книг настолько узнаваемы, что им - ну, тем, кого вы разоблачаете...
- Да никого я не разоблачаю! Образы у меня - со-би-ра-тель-ны-е!
- Разоблачаете! Хотя сначала вы их, может быть, и собираете... Вашим очень реальным персонажам пора бы, наверное, и иск вам предъявить в суде - за возмещение морального ущерба.
- Вы серьезно? Смотрите, а то накаркаете...
- А что, пока не было такого?
- У меня был интересный разговор с одним моим «персонажем» по поводу спектакля по моей пьесе «Контрольный выстрел». Мы ее написали со Станиславом Говорухиным по просьбе Михаила Ульянова. Но поставить ее он так и не решился. Взяла пьесу Татьяна Доронина, и Говорухин поставил ее во МХАТе им. Горького. Сюжет такой: живет добропорядочная семья - дед, мать, внучка. И в нее внедряется, сватаясь к внучке, «новый русский» - олигарх. И взрывает семью изнутри своей системой ценностей... Есть там герой, бывший жених девушки, моряк из Севастополя.
И вот после одного из спектаклей ко мне подходит мужчина. По всему видно - недавно уволенный из армии. И говорит: «Эх, Поляков, как же вы меня с Говорухиным разочаровали! Я ждал, что бывший жених героини достанет табельное оружие и - в лоб этому олигарху! А этого ничего нет! Какой же это контрольный выстрел!» Я спрашиваю: «А ты сам сколько олигархов завалил?» Он опешил: «Как можно?» Я говорю: «Если тебе нельзя, то почему мне может быть позволено? Я писатель. Я отображаю то, что происходит в жизни».
- Да, иногда хочется, чтобы в пьесе сделали то, чего мы не можем в жизни.
- Я реалист, а не фантаст. И в своих произведениях не могу идти против правды и справедливости.
- За что же тогда вас некоторые называют «конъюнктурным писателем»?
- И вы этому верите?
- Ну вот сейчас выясним, а потом посмотрим - верить или нет?
- Да-а-а?.. Что значит «конъюнктура»? Это слово меня преследует с начала моей литературной жизни, когда я написал «Сто дней до приказа», которые не печатали 7 лет. Цензура не пропускала. А когда напечатали, говорят: ну, это конъюнктура! Почему? Потому что эта тема - «дедовщина» в армии - всех волнует? Так это замечательно. Это означает, что писатель чувствует жизненный нерв. Конъюнктура - совсем другое. Когда знают, допустим, что за фильм, в котором ты прославишь подвиг советского солдата в Великой Отечественной, тебе ничего не светит. Конъюнктура - если снимаешь «чернуху» про то, что наши солдаты были мерзавцами, командиры - кровожадными тупицами, а фашисты - благородными, и тогда какой-нибудь кусочек от «Оскара» тебе за это обломится. Хотя сам знаешь, что все было не так.
- Вы на скандальный фильм «Сволочи» намекаете, что ли?
- И на него тоже. И на другие, где все с ног на голову перевернуто. Мы в «Литгазете» много об этом писали. Я спрашиваю у актера, который играл в одном из таких фильмов: «Что вы читаете из прозы писателей-фронтовиков?» Он говорит, что вообще не брал в руки ни одной такой книжки. Что сейчас читает «Венерин волос». «Так и снимайтесь в «Венерином волосе»! - сказал я. - Хрена же вы идете играть, не понимая ни эпохи, ни людей, которые там были?»
- Режиссер «Сволочей» ведь признался, что это все был вымысел... Что детских диверсионных подразделений в Советской армии не было.
- Конечно. Были в гитлеровской.
- Он так переосмыслил эпоху...
- Как только начинают переосмысливать Холокост, человека берут под белы рученьки, ведут в суд и дают ему срок. Потому что отрицание Холокоста - уголовное преступление. А почему отрицание героизма советского народа в войне ненаказуемо? Это не менее позорно и подло.
- Многие проводят параллели между сталинским режимом и гитлеровским. Те же концентрационные лагеря...
- Большинство наших солдат, попавших в плен, погибли в лагерях. А большинство немецких пленных вернулись домой. Сопоставляйте, думайте...
«У нашей истории джокер в рукаве»
- Ироничный писатель Поляков согласен с иронической формулой главной беды России - дураки и дороги?
- В последнюю пару столетий главная беда России - это ее элита. То есть правящий класс. К сожалению, в эти столетия, за редким исключением, интересы страны, народа и правящего класса, как правило, расходились. И в этом все дело. Отсюда и дураки, отсюда и дороги. Народу нужно одно, а правящему классу - другое. Народу нужно нормально жить, растить детей, пахать землю. А правящему классу - строить коммунизм. Или капитализм. Или защищать интересы своих единоплеменников в Европе. Своих родичей по царствующему дому, чем мы в ХIХ веке нередко занимались. Интересы трона, династии. А сейчас - общечеловеческие ценности и либеральные модели. А то, что в стране прорывает плотины и одуванчиками заросли поля, где раньше были хлеба, лен... Ну что мне либеральные ценности, если вымирают исконные русские земли? Пока в Европе и в Штатах строили, мы все время восстанавливались после опустошительных войн. Поэтому отставали в уровне жизни, бытовой культуры. Это не вина наша. Это наша беда. А нам сейчас надо набираться сил, полноценно освоить огромную территорию, которую нам подарила история.
- Такая у нас историческая миссия - быть центром притяжения, да?
- У русских, у России всегда было сильное мессианское сознание. Помните комсомольское: «Я отвечаю за все!» И нас это мессианство подорвало окончательно. Больше всего от имперского груза и тягла имперского пострадал русский народ: великороссы, малороссы и белорусы. На них пала основная тяжесть. Сейчас американцы у нас переняли эстафету. Пусть пока они побудут мессиями. Поднадорвутся. И чем дольше мы будем жить в покое, передав мессианское тягло американцам, тем лучше для нас. Я мистически отношусь к истории. У нее всегда джокер в рукаве... Он выбрасывается совершенно неожиданно.
- Джокер - это личность?
- Почему нет? История дает немало тому примеров. Даже в тех случаях, когда от отца к сыну передается власть и он воспитывается как преемник, продолжатель идей, и то возможны неожиданности. Александр III совсем не то, что Александр II. Путин, принявший бразды правления от Ельцина, стал делать все с точностью до наоборот по отношению к тому, что выстраивал до этого Ельцин. У меня есть внутренний оптимизм. Вот если взять мою публицистику 90-х - «От империи лжи к республике вранья», «Партократия», романы «Демгородок», «Небо падших», - у меня был весьма пессимистичный взгляд на настоящее и будущее. Это был плач по погибели земли русской. И вдруг... Процесс падения в пропасть был остановлен. Включились какие-то механизмы. Мне казалось, что они будут работать более эффективно. Но, видимо, все не так просто. Но и не столь беспросветно, как может показаться.
Не хочу в «Матросскую тишину»
- Вам не раз предлагали высокие должности - и в Союзе писателей, и в госструктурах... Почему вы от них отказались?
- Есть два типа людей. Один человек рассчитывает: что я буду с этого иметь? Я же принадлежу к типу людей, которые думают о том, чем придется ради этой должности пожертвовать? В 90-м товарищи из Верховного Совета страшно удивились, когда я отказался возглавить центральную армейскую газету «Красная звезда». Я сказал, что для этого надо понимать армию. А я всего лишь срочную служил... Они: «Ничего страшного! Главное, чтобы вы там навели порядок, разогнали всех мохнорылых». Я говорю: «Это невозможно, должность генеральская, а я рядовой». И там - пауза... А потом: «Ну это, конечно, сложно. Но мы решим этот вопрос».
- В 90-м могли...
- Трагедия тех лет в том и состояла, что 99 процентов тогдашних назначений проходило по непрофессиональному принципу. Невежи не отказывались от теплых высоких кресел и разваливали все к чертовой матери. Как раз такие люди, которые решали свои личные проблемы, погубили Союз писателей, который лишился своего имущества, своего авторитета. Человек должен знать предел своих возможностей. В моем возрасте сочетание писательства с руководством газеты - «Литературной» - это максимум, что я могу выдержать. И когда мне предлагают должности на госслужбе или в писательских организациях, я отвечаю: «Хорошо. Только дайте подписку, что будете носить мне передачи в «Матросскую тишину». Я свихнусь, если относиться к делу серьезно. А халтурить не хочу.
- Но тут скорее не «Матросская тишина» светит, а «Кащенко»...
- В «Матросской тишине» психбольница не хуже, чем в «Кащенко».
Самомучитель писателя
- А вас тревожит, что макулатура вытесняет настоящую литературу?
- Это было всегда. И во времена Данте выпускались книжки, которые было стыдно взять в руки. И во времена Пушкина, Достоевского, Булгакова. Безобразно лишь то, что почтенные издания и телеканалы исключительно об этих окололитературных книжках и рассказывают.
- Раньше читатель бегал, сдавал макулатуру, чтобы купить Булгакова. А сейчас романом «Мастер и Маргарита» забиты полки в магазине, а он покупает опус Ксюши Собчак о том, как выйти замуж за олигарха.
- Потому что про Ксюшу все уши просвистели. А Платонов, Пильняк, Алексей Толстой - про них будто забыли. Почему у нас писатели, как в гетто, согнаны на канал «Культура»? И даже там в основном писатели-постмодернисты. Я не понимаю, о чем они говорят? У меня такое впечатление, что это какой-то другой язык, в котором много слов, похожих на русские, но с совершенно другим значением. Писателей-реалистов и людей с государственно-патриотическим сознанием, говорящих на понятном массам языке, на телеэкране единицы, хотя, поверьте, их в творческой среде абсолютное большинство.
- Остается ждать, что время само рассудит?
- А что вы предлагаете? Вернуться к советской цензуре? Запрещать? Мы не можем. Президент говорит, что у нас либеральное общество, открытое. Единственное, как мы можем противостоять: в центральных СМИ, прежде всего электронных, давать как можно больше места серьезным деятелям культуры, а не профанаторам. Чтобы они пропагандировали хорошую литературу, настоящее искусство. А то у нас приходит новый директор Третьяковской галереи и говорит, что выставит унитаз, из которого торчит старый сапог. Или изображение целующихся милиционеров. Надо же понимать, что новизна сама по себе не может быть смыслом искусства. Потому что новизна может быть обогащающая, а может быть обкрадывающая.
Хотя и говорят, что у нас нет идеологии, она есть. Это либеральная идеология, которая заключается в уверенности, что власть ни во что не должна вмешиваться. Рынок умный и сам все расставит по местам. Уже, по-моему, начали понимать, что ничего он не расставит. Написать «Сенокос» Пластова - это колоссальная работа, которой предшествуют десятилетия учений и постижений. А накакать на пол, очертить это мелом и воткнуть веточку... И сказать, что это инсталляция, такой сложный философский символ, ни труда, ни ума, ни таланта, ни учебы не нужно.
- А мы-то думали, кризис литературную шелуху сметет.
- Литературная шелуха всегда находится в положении гораздо более выигрышном, чем серьезные писатели. Что такое работа серьезного писателя? Это колоссальный энергозатратный процесс, когда идет прорыв сквозь тему. Человека выматывает. Беседуем как-то с одним писателем. Я говорю, как тяжело работать, у меня меньше 8 - 10 вариантов не бывает. Он: «Да? Странно. А я сразу вчистую». Я очень долго продумываю сюжет. Я эти сюжеты таскаю в голове по пять, по шесть лет. Кручу в голове, верчу...
- Прямо наперстничество.
- Нет! Я работаю подолгу и тяжело, я не могу совершить ошибку. У меня роман пишется два-три года обычно. Пьеса - год-полтора. А после окончания работы себя чувствую как аккумулятор, который разрядился. Тут кайфа не может быть. Это мучительный, тяжелейший процесс.
- Говоря по-поляковски: самомучитель писателя.
- Да! А по-другому не может быть. Если трудно писать, значит, творчество идет. А когда будет легко писать - надо заканчивать с писательством. Да и опыт показывает, что чем больше отдаешь своей духовной энергии, тем сильнее текст заряжает читателя.
- Тогда мы желаем вам подольше помучиться.
- Спасибо. Я постараюсь.
Читалка «КП»
Как начфукс с кнутом пел на облучке
Отрывок из второй части романа Полякова «Гипсовый трубач» Огромный, как сборочный цех, кабинет Скурятина еле вмещал стол для совещаний - такой длинный, что с него вполне мог, разогнавшись, взлететь небольшой прогулочный самолет. Сам Эдуард Степанович сидел в высоком кожаном кресле у дальней стены, опустив кулаки на идеально чистую, ничем не омраченную полированную поверхность. Лишь бронзовый бюст Есенина стоял на столе, да еще полдюжины дистанционных пультов были аккуратно разложены по ранжиру. Прямо за креслом висела большая цветная фотография: президент, одетый в трехцветный туристический комбинезон, радостно изумленный, неловко тащит из водяной пыли на выгнувшемся спиннинге здоровенного, готового сорваться лосося. А глава ФУКСа в таком же государственном комбинезоне, откуда-то сбоку просовывает сачок, при этом его лицо странным образом одновременно сочетает в себе досаду на неопытность законно избранного рыболова с иерархическим почтением.
Читайте дальше...