Властелин Кольцов

Борис Кольцов

Современное российское телевидение, а в особенности новостные программы, по разного рода причинам перестали быть яркими и запоминающимися. Бесцветными и неинтересными стали ведущие новостных выпусков, незаметными похожими друг от друга - корреспонденты. Центральные российские телеканалы, по всей видимости, намеренно забыли о такой необходимой составляющей любой телевизионной персоны, как харизматичность.

Зрители программы «Время» и выпусков новостей, выходящих на Первом, всегда ждут новостей из Америки. Во многой степени потому, что до недавнего времени их представлял журналист Борис Кольцов, только что передавший эстафету управления нью-йоркским бюро Жанне Агалаковой, переехавшей в Город Большого Яблока из Парижа. И телезрители, и телебоссы долго ломали головы – какое из предложений о сотрудничестве примет Кольцов, которого одни прочили в большие московские теленачальники, а другие уверенно говорили о том, что звезда Кольцова теперь засияет на российском политическом небосклоне.

Сам герой этого интервью на вопросы о своем будущем долго отказывался, обещая, по крайней мере, главное – о новом месте его работы мы точно узнаем из выпусков новостей. Так и случилось: ведущий российский бизнес-канал РБК доверил Кольцову руководство своей новой, нью-йоркской студией, в которой гуру мировой экономики будут делиться своими взглядами на происходящее в мире.

- Борис, а ведь только с вами согласились разговаривать террористы, захватившие десять лет тому назад театральный центр на московской Дубровке. Как случилось, что трагедия «Норд-оста» стала частью вашей рабочей биографии?

- Я был вторым. До меня, утром, накануне штурма террористы говорили с моими коллегами - журналистом Антоном Дедухом и оператором Сергеем Передельским. И чуть позже Бараев снова позвал группу НТВ, телеканала, на котором я тогда работал. И вот вместе с Сергеем Говорухиным мы туда пошли. Нас там никто не ждал, и мы сразу оказались под прицелами автоматчиков. Пробыли мы там чуть меньше получаса. Как нам рассказали позже, в это время Бараев спал, а проснувшись, по какой-то причине отказался говорить с НТВ-шниками.

«Норд-ост» в моей жизни имел место быть. Спасибо группе Дедуха, которая включила камеру перед входом: я отсмотрел снятое и по картинке знал, куда идти. Сережа хотел идти в зал, и неизвестно, чем бы это закончилось. Встретили нас террористы, и все общение продолжалось под прицелом. В какой-то момент к нам вышел человек в гражданской одежде, который, судя по всему, был среди зрителей перед захватом. Краем глаза я увидел, что до того, как появиться перед нами, он натянул на лицо маску.

И в Первую, и во Вторую Чеченские кампании я много работал в Чечне. И «Норд-ост» был первым моим послевоенным опытом общения с боевиками. Главное отличие – совсем другие требования. Если в Первую Чеченскую все говорили о независимости Чечни, то в «Норд-осте» говорили об исламе. Словом, пришло новое поколение…

Меня часто спрашивают – нужно ли было ликвидировать боевиков, или был смысл захватить их живыми, дабы предать потом суду? Ни тогда, ни сейчас мы не знаем, что происходило на Дубровке, после того, как в зрительный зал пустили газ. Наверное, спецназовцам, ликвидировавшим заснувших боевиков, таким способом было проще всего убедиться в их теперь уже безопасности. Я служил в ВДВ и если бы выполнял такую же задачу, то скорее бы произвел контрольный выстрел, нежели бы задумывался – надо этого «человека» доставлять в суд или нет.

- После штурма Дубровки телекомпанию НТВ обвинили в том, что она своими прямыми включениями с места событий и детальными описания происходящего вокруг театрального центра сильно повредила российским спецслужбам, выдавая их подготовительные действия по нейтрализации боевиков. После этого поменялись и руководители канала, и творческий коллектив…

- Я бы поделил ответ на этот вопрос на две части. Во-первых, ни один специалист по вопросам безопасности, равно как и ни один телевизионщик, просмотрев все репортажи НТВ с Дубровки, не нашел в наших действиях криминала. Уже хотя бы потому, что это не было возможно технически, поскольку не существует камер, которые могли бы в прямой эфир передавать картинку всех окрестностей театрального центра. Да, один из журналистов НТВ вышел в эфир с сообщением «Похоже, что-то началось». Разрешение на это он получил от не самого большого начальника, которого в то утра побоялись разбудить. Соглашусь с тем, что вопрос этот – спорный в принципе. Но наша фактическая вина оказалась в том, что мы всего лишь были первыми. Про себя лично я точно могу сказать, что в те дни строго соблюдал баланс между тем, что узнавал из разных источников, и тем, что озвучивал в эфире. Ведь и источники не всегда были официальными, и панику я не имел права сеять.

Захват заложников на Дубровке, по моему мнению, был переносом военных действий из Чечни в российскую столицу, и жители центра России вообще не понимали, что в стране идет настоящая война.

- Представляя центральный российский телеканал за рубежом, вы ограничены какими-то требованиями начальства по принципу «это освещать, а это – ни в коем случае»?

- Каких-то жестких рамок нет. Все лишь упирается в информационную картину дня: бывают события, кажущиеся незначительными, но важными в новостном плане; а есть кажущиеся мне, находящемуся, например, в Нью-Йорке, интересными, но в Москве, по объективным причинам, в новостных выпусках для них места нет.

- А жизнь русской диаспоры за рубежом?

- На Брайтон-бич наша съемочная группа бывает достаточно часто. Русская диаспора – это почти всегда и яркие люди, и яркие события.

- Анализируя итоги последней президентской кампании в Америке, можно ли говорить, что российские СМИ отдавали предпочтение какому-то конкретному кандидату?

- Даже самый непрофессиональный политтехнолог никогда не возьмет в расчет степень влияния на американских избирателей телеканалов, вещающих не на английском. Мне лично показалось, что интонационно многие российские СМИ были не на стороне Ромни. И это вполне объяснимо, поскольку его предвыборная риторика в отношении России была достаточно жесткой.

- Зрители давно заметили, что в вашем ухе то появляется, то исчезает особого дизайна серьга. Почему вы ее снимаете? И как вообще телеканал относится к такой детали вашего образа?

- С руководством договоренность очень простая: если тема репортажа серьезная – политика, например, то я появляюсь в кадре без серьги. Во всех остальных случаях меня за это не ругают. Эта серьга появилась в моем ухе в конце 2003 года, став данью старинной флотской традиции, согласно которой моряки, обошедшие мыс Горна на парусном судне (а это очень опасный маршрут, поскольку путь из Атлантики в Тихий океан идет против ветра), получали право на такой вот отличительный знак. Кстати, моряку, имевшему в ухе две или даже три таких серьги, в старые времена в любом портовом пабе в знак уважения наливали порцию рома бесплатно.

Российский парусник «Надежда» в 2003 году совершал кругосветное плавание, и я был в составе съемочной группы, поднявшись на его борт в Рио-де-Жанейро и сойдя после месяца пути в Вальпараисо. Шторм был, но слабый, 2-балльный. И старший боцман «Надежды» даже отказался прокалывать себе ухо по причине такого вот разочарования.

- Принимая в последние годы участие в работе жюри различных профессиональных конкурсов, что вы замечаете – уровень современной тележурналистики растет или падает?

- Непонятная тенденция. И как мне кажется, такая тенденция имеет место быть потому, что даже самые известные телевизионные корифеи не знают, как будет развиваться конкуренция ТВ с Интернетом. Каждый выпуск телевидение отрабатывает новости, которые уже несколько часов или минут назад обсудила вся Всемирная паутина, причем обсудила основательно – и по картинке, и по тексту. Как в этой ситуации ТВ противостоять Интернету, не знает никто, не говоря уже о том, какой будет ситуация лет через пять. Именно поэтому даже новостные телесюжеты сегодня все чаще приобретают черты шоу.

- Самый запомнившийся вам сюжет, снятый вами за последний месяц в Нью-Йорке?

- Я с интересом узнал, что все более популярным у жителей Города Большого Яблока становится… куроводство. Даже самые обеспеченные семьи заводят несушек на балконах или во дворах своих домов. Причем речь не столько об экономии на покупке яиц, сколько о желании горожан быть ближе к природе.