Александр Калягин: «В телевизоре сверкать - это не моя стезя, меня мама так воспитала»
В пятницу в звенигородском пансионате Союза Театральных Деятелей (СТД) состоялось вручение дипломов и памятных серебряных знаков студентам седьмой театральной школы. Корреспондент «КП» пообщалась с мэтром.
Сан Саныч вытирает лоб платком и вертит в руке коробочку с тремя пилюлями - «вот прописали таблеточки. И не более».
- Вы шутите все, а ведь это великое дело - международная театральная школа уже семь лет функционирует. Лично вам что она дает?
- Не люблю я эти преамбулы, - ставит на вид Сан Саныч. - Посмотри, в каком благословенном месте мы сидим - истинное Подмосковье, с легендой, у нас здесь многолетний дом отдыха для членов СТД и их семей, и вот 7 лет назад мы решили открыть здесь нашу школу. Думаю, что это просто провидение. Посмотри, как счастливы и педагоги, и студенты, - тут Калягин, взмахнув от восторга рукой, роняет «фигулинку» с таблетками, поднимает ее и говорит как-то по-детски: - Мне хочется хвастаться. Могу же?
- Ага.
- Люди сюда приезжают самому главному учиться. За месяц они должны, бог знает как, постичь эту тайну... - тут Калягин подбирается и говорит официально, как на трибуне: - У нас прекрасные педагоги, учат мастерству, разбору роли и пьесы, пластике, сценической речи, движению и так далее. Могу перечислить всех мастеров, но вот они у нас все на афише. Уло Гегес, Юрский, Гинкас, Васильев, Додин, Ширвиндт, Дуров, Джигарханян - боюсь кого-то не назвать. И надо же было еще в конце учебы показать товар лицом - сделать 4-5 дипломных спектаклей. Нижайшая им всем благодарность и моя любовь - они согласились месяц своей жизни отдать этой школе.
- А сколько она стоит деньгами для студента?
- Все бесплатно, только добраться и паспорт предъявить! Все расходы, до последнего стакана, берет на себя СТД - обучение, житье, питание. Некоторые в нашей столовой хотят просто жить остаться. Питание здесь изуми-и-тельное - это тоже важно,- мечтательно тянет гласные Сан Саныч, напоминая фильм «Раба любви», где его герой мается: «и кушать хочется, и худеть хочется».
- Правильно. Сначала колбаса, потом почитать...
- Здесь ведь не только происходит учеба, здесь и веселятся, и костры по вечерам, приезжает джаз. У молодых на все времени хватает. На романы ночью и по вечерам, и по утрам - когда хочется. И роль выучить, а тексты знаешь какие!
- Звучит круто.
- Одна китайка, - или как правильно, девушка из Китая, так она просто потрясенная была весь месяц. - Они там в Китае сами за все платят. А у нас пока есть ресурсы. Но ни одна общественная организация не может выживать без помощи государства, - сказал Калягин, внушительно. - И вот это все благодаря тому, что несколько лет назад, президент Путин, дал нам добро на открытие центра поддержки русскоязычных театров. И вот мы в рамках этого центра и открыли школу и много чего еще, что театральную кровеносную систему возрождают. До этого ситуация в русскоязычных театрах порой была ниже плинтуса.
- А вы поддержите идею президента об этической хартии для работников культуры? Или это приведет к омертвелости театра?
- Что за хартия?
- Ну если упрощенно, то нельзя матом ругаться, зад голый показывать. Нужны ограничения, по-вашему? Или пусть это для пансиона благородных девиц приберегут?
- Можно я скажу такую вещь? - душит революцию в зародыше Калягин. - Э-э-э... не я это изобрел, еще Станиславский применял понятия этики в отношении театра. Сейчас время изменилось и нечего быть какими-то ханжами. Для меня понятия, что чего-то можно, а чего-то нельзя, в театре практически не существует! Кроме двух вещей. Об этом я даже в свое время написал в своем манифесте. На сцене возможно все, кроме скуки и пошлости. Все остальное - норма! Понимашь? Пошлости все-таки надо стесняться, ну а скука вообще убивает творчество. Можно ведь и раздеться догола, но тоже сделать это безумно скучно.
Я тут не свадебный генерал, долго говорить не буду, - первым делом заявил Калягин
Фото: Сергей ШАХИДЖАНЯН
- А о чем были ваши слова студентам на вручении: «ребята, вы познали и вкусили тут разврат». Это вы о чем, Сан Саныч?
- Не прикидывайся, что не понимаешь. И про разврат-то потише давай, а то все испугаются. Ти-хо, - заговорщицки смотрит Калягин, - я же имею в виду путь познания. Это самый развратный разврат. Человек, прочитавший одну книгу - это один человек, прочитавший десять - это другой человек. Что бы ни говорили. Согласна? В этом смысле мы, конечно, отчасти развращаем учеников, питая их духовной пищей, которая безумно интересна, занимательна, вкусна, маняща. Что ты думаешь, они рыдают, расставаясь со школой? Потому что приезжают в свои города совсем другими. Наши педагоги воспитывают в них личность - не просто выучи роль и ходи налево-направо. Другое дело, что воспитать ее за месяц невозможно, но заразить, заронить зернышки... Тогда они отсюда уедут с немножко повернутыми мозгами, со взглядом внутрь себя. Они начинают задавать себе вопросы. А потом нам пишут, рассказывают потрясающие вещи о том, как изменили свою жизнь.
- А вот вы ничего не пишете о себе! Все маститые худруки книги вон о себе пишут. Ширвиндт, Табаков.
- Ты читала? Интересно?
- Интересно, да. Особенно между строк. А вас и в телевизоре не видно.
- А что я должен тусоваться? В телевизоре сверкать - это не моя стезя, меня мама так воспитала. В театральном деле не тусовка все решает, а личность. Режиссера и актера. Механические спектакли по модным рецептам - они до поры до времени хороши, а потом ты захочешь, чтобы что-то за душу задело. Хотя многие люди уже воспитаны на фаст-фуде и от нормальной, красивой, вкусной пищи они откажутся - лучше гамбургер съесть.
- Так-то оно так, да вот страшно далеки вы от народа, - гну я свою линию.
- О-йо, чего? - тяжко вздыхает Калягин. - Это ты про меня что ли? И про театр? Но театр никогда не был для всех. Это элитарное искусство, и это нормально. Что тут сокрушаться и тем более лицемерить. Даже футбол - зрелище не для всех, хотя вроде бы на него в сто раз больше народу ходит. Каждый выбирает свою ячейку.
Пока Интернет обсуждает здоровье театрального мэтра, Сан Саныч празднует веселится на закрытии своей летней театральной школы
Фото: Сергей ШАХИДЖАНЯН
- я по-другому спрошу. Многие театры, чтобы выжить, исповедуют религию супермаркета. Всем сестрам по серьгам. Брехт и водевиль. Философия и слезливая мелодрама. Зато касса есть.
Здесь Сан Саныч вздыхает уже не на шутку.
- Каждый режиссер хочет, чтобы ходили в его театр. Но чем зазывать и что ставить, это выбирает он сам - в соответствии со своими представлениями, что хорошо что плохо. Я никого не хочу ругать, у каждого свой взгляд и свой метод. Для меня важны оригинальные пьесы. Мы в свое время очень неожиданно для себя вдруг увидели, что многие пьесы, которые идут в нашем театре, нигде до этого не ставились. «За горизонтом» Юджина О'Нила, «Принц Гомбургский» Генриха Клейста, «Шейлок» по Шекспиру в постановке Роберта Стуруа - до этого нигде не ставили, мы первые. Это не нарочно. Так случилось само собой. И кто бы знал, как режиссеры мучаются, чтобы выбрать пьесу! Потому что она должна отражать время, лицо театра и возможности труппы. Ну сейчас-то, правда, можно приглашать артистов из других театров. Но мы почти не зовем со стороны.
- Что бы вы сейчас сказали Станиславскому?
- Ну мы же не у Познера, Аня! Еще спроси, что я скажу, оказавшись перед Богом. Я умоляю, мне еще рано. Я, конечно, могу выкрутиться, придумать что-то оригинальное и даже в суть попасть, но я не люблю такие вопросы.
- А помните, как вы играли Ленина в спектакле «Так победим», и как вам приходилось выкручиваться, потому Брежнев был уже сильно неадекватен и спрашивал у вас, где Крупская.
- На сцене все время приходится выкручиваться - иногда получается талантливо, иногда бездарно так, что потом спать не можешь. Только не требуй откровений - зрители прочтут ведь и помидорами меня...
- Сан Саныч, расскажите! - но моя мольба прекрывается калягинским - пам-па-ра-ру-ра, па-ба-ра-ба-ра... Помните, как напевал Платонов в «Неоконченной пьесе для механического пианино» несясь к реке?
Вообще же, кажется, что 71-летнего Калягина совершенно не волнует прошлое. Да и будущее тоже:
- Ну вот выйду я завтра из дому, а на меня кирпич свалится, ну и зачем я буду думать о том, чего предвидеть не могу.
Калягина волнует только нынешнее, то что происходит прямо сейчас.
- Смотри, бабочки порхают, солнышко, травка, цветочки... так пахнут! Пчелки летают, птички поют, девушки красивые вокруг «ходют». Жить спокойно мешают. Самое главное, я - несерьезный человек. И не хочу быть серьезным. Вот мы сидим сейчас на природе - разве можно говорить о серьезных вещах? В кабинете еще туда-сюда.
Сейчас такой «пофигизм», как у Калягина (внешний, разумеется, - кто же посмеет обвинить в пофигизме Председателя Союза театральных деятелей!), «не носят», сейчас «менеджерское» время, где все просчитано, и к успеху относятся крайне серьезно. А он - «носит». Как мягкие туфли и рубашку без фасона. И в этом смысле Калягин так очаровательно старомоден. И он терпеть не может банальностей, вроде: «жизнь сложная штука, любовь прекрасное чувство, смерть страшная вещь».
ПРИГЛАШАЕМ:
На концерт Гарика Сукачева!