— Я изучал урологию углубленно, поступил в ординатуру в наш центр в 2007 году. Трансплантология увлекла тем, что пересадка почки дает шанс тем пациентам, которым другие возможности урологии, нефрологии не могут помочь жить полноценной жизнью. После ординатуры, после 2009 года, мне посчастливилось остаться в нашем центре, уже продолжать работу в качестве врача-хирурга и врача-консультанта по урологии. Центр ведь занимается и другими сочетанными патологиями.

— Наше отделение занимается не только трансплантацией почки, но и трансплантацией поджелудочной железы, общей хирургией у пациентов с трансплантированными органами, а также детской трансплантацией. Каждый случай по-своему интересен. Наши «курсанты» (студенты-медики), проходящие обучение, хотят потом к нам обратно, потому что все операции уникальны. Когда в одной палате находится человек лет 70 после пересадки, а в другой — годовалый ребенок, тоже после трансплантации, такой контраст молодых медиков очень впечатляет. Это медицина будущего в своем роде, но она уже здесь и сейчас!

— Связь всегда сохраняется, даже когда я в отпуске, всегда пишут или звонят пациенты. Потому что человек с трансплантированным органом — это своеобразный пациент. Есть такие пациенты, которых я веду столько лет, сколько я работаю здесь. Им спокойнее, когда что-то советует «свой» врач, хотя у многих уже открыты программы в регионах. Я, когда выписываю их, всегда говорю и повторяю каждый раз: первый год проживите строго по правилам! Будьте очень внимательны к соблюдению всех рекомендаций. Живите полноценно, но не забывайте, через что вы прошли.
Если первый год проходит гладко, то потом иногда, мне кажется, они вообще забывают, что у них трансплантированный орган. У меня есть такие пациенты, которых я оперировал лет 15 назад, и у них идеальные анализы. Они могут раз в два года или в три даже приехать на очный контроль, но мы обязательно ведем дистанционный контроль с нефрологом.

— Самое вдохновляющее — это выздоровевшие пациенты, конечно. Это заряжает на новые подвиги. Самое тяжелое — и морально, и физически — это когда приходится по 24 часа работать. Но по-другому невозможно.

— Мы делаем каждый год больше и больше операций, у нас тут и днем, и ночью работа. Но количество больных растет, поэтому и донорство должно развиваться. Врачи и те люди, кто хоть раз с этим столкнулся, кто видел этих больных до операции, те совсем иначе на это смотреть начинают. Надеюсь, что с каждым годом не пациентов, но тех, кто понимает, как важно донорство органов, будет все больше.

— Стать врачом хотел с самого детства, упорно. С 5−6 лет был очарован профессией хирурга. От детской мечты в итоге не отступил и поступил в медицинский институт. Подрабатывая санитаром, увидел, как Сергей Владимирович Готье проводит трансплантацию печени, и подумал — вот это круто! Заворожило само действо. Я понял, что трансплантация, в частности печени, — это то, чем я хочу заниматься.

— Мы оперируем пациентов всех возрастов, работаем над всем, что связано с печенью: и сложные резекции, трансплантации детям и взрослым от посмертных доноров и от родственных доноров, научные разработки. Трансплантация печени — это спасение жизненно важного «дирижера» организма. Я руковожу хирургическим отделением, но есть еще педиатрическое отделение — дети, отделение терапии-гепатологии — взрослые пациенты. Заходишь в 9 часов вечера в ординаторскую, все работают! Синергия трех отделений, которые соприкасаются с трансплантацией печени, — это большая командная работа. У нас такой молодой «золотой состав» — все трудятся с большим энтузиазмом, самоотдачей. А хорошие результаты еще больше вдохновляют и мотивируют. В этом году мы провели уже более 110 трансплантаций печени.

— Расскажу об одной сплит-трансплантации. Таких операций мы делаем около 10 в год — потому что должен найтись почти идеальный орган. Печень внутри похожа на дерево с ветками, которые расходятся от ствола. Одну «веточку» мы можем отцепить и пересадить ребенку. То есть при сплит-трансплантации донорская печень, разделенная на два фрагмента, может спасти жизни сразу двоим пациентам. Так вот, к нам поступила девочка-подросток с острой печеночной недостаточностью, нарастал отек мозга. Ребенок буквально умирал на глазах. Нужна была пересадка, но родители не подходили по медицинским параметрам. Целая печень от посмертного донора ей бы тоже не подошла (брюшная полость у нее была слишком мала для взрослого органа). Параллельно в отделении находилась еще одна совсем маленькая девочка 6 месяцев — с хроническим поражением печени. Она тоже ждала трансплантацию, состояние ухудшалось. И вот нам сообщают, что есть идеально подходящая донорская печень. Принимаем решение делать сплит-трансплантацию, чтобы пересадить фрагменты обеим девочкам. Это сложная операция — одновременно должны работать две хирургические бригады. Все проходит успешно, и обе девочки спасены. Малышка быстро пошла на поправку. А у старшей же девочки восстановление шло очень долго из-за исходного отека мозга, который вызвал сильные нарушения. Она прошла все стадии: от того, что не могла ходить и говорить, до того, что полностью восстановилась — танцует, живет обычной жизнью. Это невероятное чувство, когда видишь восстановление пациента, особенно ребенка, от практически вегетативного состояния до возвращения к нормальной жизни.

Периодически встречаю своих первых пациентов, которых я с трясущимися руками принимал на первом году ординатуры. Один парень, сейчас ему 15 лет, вообще на три головы выше меня, а я помню его малышом 11-месячным в кроватке! Отрадно наблюдать, как формируется личность — от неразумного крохи до уже взрослого человека со своим миром и будущим. Был пациент — ребенок 9 месяцев, совсем худенький, желтая кожа и кости. А через несколько лет навстречу бежит здоровый карапуз, в котором ты не узнаешь того изможденного болезнью малыша. Я таких пациентов узнаю скорее по их мамам. И когда понимаешь, что это тот самый ребенок, ощущаешь, что чем-то очень важным в жизни занимаешься…

— Самое приятное — когда выписываешь пациента домой крепким, здоровым человеком, неважно, взрослого или ребенка. Когда хирурги выходят из операционной после 8-часовой операции, это жутковатое зрелище — уставшие, измученные, со следами от масок и очков на лицах. Но драйв от того, что все это не зря, помогает быстро прийти в себя — и снова в бой!

Хотя есть и сторона работы, которая связана с болью и беспомощностью. Самое сложное для меня в профессии — сообщить матери о смерти ребенка. Не могу к этому относиться спокойно и, думаю, никогда не смогу. Это остается с тобой навсегда, живет внутри. Но заставляет не сдаваться, находить силы, идти дальше.

— Сейчас в мире тех, кто нуждается в трансплантации донорских органов, значительно больше, чем органов. А, как мы уже говорили, даже одна донорская печень может спасти две детские жизни. Мы уже обладаем большим арсеналом возможностей, опытом, чтобы выполнять сложнейшие операции. Но самое главное — чтобы были донорские органы, и пациентам не приходилось ждать операции, угасая с каждым днем.

— В ВУЗе мне казалось, что трансплантация органов — это апофеоз медицины. Когда все остальные направления бессильны, то спасти жизнь, продлить ее, улучшить качество может только трансплантация. Через ряд жизненных этапов, после общей хирургии, хирургической онкологии я пришел в клиническую трансплантацию легких. Еще Исаак Ньютон писал: «Я видел дальше всех, потому что стоял на плечах гигантов». Современные успехи в трансплантологии возможны только потому, что наши учителя прошли до нас большой путь.

— В год проводится не так много операций по пересадке легких. В прошлом году в России их было 32 — и на данный момент это абсолютный рекорд. Главная причина — дефицит донорских органов, пригодных для трансплантации. Легкие — во многом уникальный орган, единственный из пересаживаемых, который имеет непосредственный контакт с окружающей средой — при дыхании. Отсюда и проблемы: поражение инфекциями, попадание вредных веществ и так далее… Часто легкие страдают непосредственно во время смерти. А значит для пересадки такие донорские легкие уже не пригодны. По этой причине мы постоянно разрабатываем новые методики для работы с органами, чтобы оптимизировать их состояние. Как и в любом из наших отделений, когда находится подходящий для пересадки орган, команда — а это не только хирурги, но и медсестры, которые тоже часами стоят у стола, ассистенты, анестезиологи-реаниматологи, лечащие врачи, — все начинают действовать, как слаженный оркестр. У нас есть лишь несколько часов, пока орган доставят в операционную, поэтому все происходит быстро, но каждый из нас знает, что делать. А сама операция длится в среднем 10−12 часов.

— 6 лет назад у нас в отделении был 10-летний мальчик Миша, у него был муковисцидоз, из-за которого легкие были полностью поражены, плюс к этому был цирроз печени. Мальчик был буквально серо-синего цвета из-за гипоксии, когда его к нам привезли. На операцию его сопровождала мама, которая совсем недавно родила второго ребенка, и ей пришлось оставить младенца с родственниками. Они пролежали в отделении около 9 месяцев — от начала подготовки к операции до конца реабилитации. Это была первая в мире одномоментная пересадка легких и печени ребенку. И все это время мама не видела второго ребенка, была рядом со старшим сыном, который в ней нуждался… Главное, что и сейчас, спустя 6 лет, у Миши все хорошо, дай бог, чтобы еще 10 раз по столько же!

Эти два человека показали нам такой невероятный пример мужества, веры в себя и в нас, в то, что мы должны справиться, что даже у мужчин слезы на глаза наворачивались.

Особенно сильно запомнился один момент после операции, когда он, весь обмотанный трубками, на ИВЛ, умудрялся показывать нам большой палец, мол, я в порядке. Этот было очень сильно…

— Ну мы всегда очень гордимся пациентами. Они присылают фото: кто-то заканчивает учебу, кто-то путешествует или даже спортом увлекается, делятся новостями, важными для них.  А ведь были на краю гибели… Трансплантация легких — это борьба за каждый вдох, за возможность свободно дышать. Так что каждый наш пациент для нас — герой своего рода.

А что расстраивает — невозможность изменить что-то. Например, повлиять на скорость появления необходимого органа. Все остальное обычно удается контролировать и корректировать, а это — увы, нет. К сожалению, в деле спасения человеческой жизни время часто играет против нас. И каждый упущенный день ухудшает перспективы.

— В первую очередь нужно донести, что трансплантация спасает жизни — тысячи жизней. Что есть возможность, даже в критических ситуациях, бороться со смертью, должны понимать и широкая общественность, и врачебное сообщество. Например, на днях у меня была телемедицинская консультация с одним регионом, где лечащий врач пациента серьезно мне сообщил, что буквально вчера узнал, что легкие можно пересадить! И упустил драгоценное время… Мы стараемся с этим бороться — лекции, обучения, просто информационные проекты.

А обществу нужно знать, что в нашей стране регламентированы на законодательном уровне строжайше все аспекты донорства органов. И для пациента все — от трансплантации до терапии после — все совершенно бесплатно, за счет государства!

— Когда учился, посещал студенческий кружок по кардиохирургии и прикрепился к профессору Эдуарду Николаевичу Казакову, который тогда заведовал в Бакулевском институте лабораторией трансплантации сердца. Экспериментальными исследованиями занимались. В 1985 году профессор Казаков перешел в наш центр (тогда НИИ трансплантологии), чтобы помочь Валерию Ивановичу Шумакову развивать трансплантацию сердца. Я пошел за ним. Само отделение трансплантации сердца образовали в 1987 году. А 12 марта 1987 года была первая успешная пересадка сердца в СССР — случай пациентки Шальковой теперь известен всем студентам. Я тогда работал здесь санитаром. А теперь я заведую этим легендарным отделением.

— Наше отделение, 3-я кардиохирургия, является базовым для взрослой трансплантации сердца в Центре Шумакова. Всего в отделении шесть хирургов, кардиолог-терапевт и медицинские сестры. Вообще у нас в Центре 4 кардиохирургических отделения и несколько бригад, которые выполняют трансплантацию и другие операции. Но этап «долечивания» всех пациентов проходит именно у нас, в 3-й кардиохирургии, поскольку опыт нашего отделения по трансплантации исторически самый большой в центре. Ведь мало пересадить, еще нужно вылечить, выходить. Это перевязки, дополнительные вмешательства, дренирование, большой вал сосудистых операций, реконструктивная хирургия.

— За 37 лет моей врачебной работы в этом центре столько всяких историй и случаев! Например, в начале 2000-х у нас был молодой парнишка с кардиомиопатией, провели ему трансплантацию сердца. Функция сердца после пересадки была слабая, и ему поставили ЭКМО (экстракорпоральная мембранная оксигенация — насыщение крови кислородом, когда сердце не справляется — прим. ред.), чтобы дать время трансплантату восстановиться. А у парня случился тромбоз левого желудочка пересаженного донорского сердца! Случай беспрецедентный был тогда для нашей практики. Счет на минуты. И мы решили вскрывать этот левый желудочек, «вычищать» его от тромбов. Оказалось, он весь был буквально нафарширован ими! Не было никаких гарантий, что получится, — такая сложная филигранная операция, да на пересаженном сердце, через несколько суток после трансплантации! Такого опыта еще не было, наверное, нигде. Ну, в общем, удалось… Пациент выписался.

— Буквально на днях ко мне заходил пациент, которому мы больше 13 лет назад пересадили сердце. И это была не самая простая операция. И вот мы уже 13 лет встречаемся, приветствуем друг друга.

— Я считаю, что без любви в этой специальности очень трудно, просто невозможно. Нужно очень любить свою профессию, свое дело, надо жить этим. Только тогда всю эту ответственность и нагрузки можно переносить и продолжать дышать этим.

— А самое сложное в нашей профессии — это принимать трудные решения, от которых зависит, так или иначе, жизнь больного. И ты как хирург должен принять и это решение, и ответственность за него. Мы не всесильны, и иногда даже максимума бывает недостаточно. Вот это очень трудно! Вот это самое сложное. Сама операция, хирургия — не самое сложное.

Но чаще больные прибывают сюда в таком состоянии, что каждый шаг для них непреодолим. А потом результат — человек уходит отсюда на своих ногах, к жизни возвращается. Наверное, ради этого мы трудимся — ты смог помочь! Не все могут помочь человеку, который попал в беду… А люди нашей профессии могут.

— Есть такие плакаты: «Не забирайте органы на небо». Это про жизнь и ее продолжение, про последний шанс. Увы, об этом никто не задумывается, пока не окажется на больничной койке в похожем трансплантационном центре. И ему будет необходима такая операция, чтобы просто дальше жить — к семье вернуться, дом достроить, детей воспитать, что-то важное сделать в жизни. А ведь в мире никто от этого не застрахован. Абсолютно никто не застрахован…