В 2014 году я подписал письмо в поддержку позиции Владимира Путина по Украине и Крыму, и никакого шока, вопреки некоторым мнениям, это не вызвало. Во-первых, никакой другой политической позиции я не выражал, во-вторых, разница между моей позицией в 2012 году и в 2014 году намного меньше, чем разница между Пушкиным — совершенно либеральным западником, и Пушкиным — автором «Истории Пугачева». Как и любой живой человек, я менялся и развивался.

Надо понимать, что в 2012 году в принципе не было либеральной позиции, это еще не было артикулировано. Собственно, тогда и патриотического дискурса в нынешнем измерении не было. Конечно, был Проханов, была газета «Завтра».

Достаточно быстро после первых месяцев Болотной я разочаровался в эстетико-ориентированных течениях, и Болотная, на мой взгляд, оказалась предвестником событий в Крыму. Именно после этих событий начался реальный политический разговор. Болотная стала своего рода предвестником Крыма.

Крым случился не на пустом месте. Крым произошел в результате эскалации политического напряжения на Украине, и новый виток эскалации произошел в 2014 году. Я всегда считал Крым русской землей, и мои друзья подтвердят, что я переживал за Крым еще с 90-х годов. Как художник, я очень хорошо чувствую и остро воспринимаю эти процессы. Я осознавал, что происходящее в тогда в Крыму было началом геноцида, который вылился в известные события в Одессе 2 мая.

После того как я подписал письмо в поддержку Путина и воссоединения Крыма, Ваня Воропаев, глядя мне в глаза, сказал:«Почему никто не позвонил мне? Я тоже хотел бы подписать». Это запечатлелось в моей голове, и трудно поверить, но это было. Потом начались вливания финансовые через фонды, через политтехнологические операции. Запад очень круто владеет технологией работы с мягкой силой, с некоторыми ребятами мы разошлись. Мы перестали звонить друг другу, встречаться, пить кофе, например, с Кириллом Серебренниковым или c Антоном Носиком. И это был один из таких первых настоящих конфликтов с некоторыми представителями моей тусовки.
На их вопрос «Как ты мог подписать это письмо?», я неизменно отвечал: «Да, естественным образом подписал, у меня даже не было сомнения, подписывать или нет». Это полностью совпадает с моими убеждениями.

Культурная политика России страдает от зависимости от американских элементов и франшиз, вызывая путаницу и недопонимание. Важно найти собственные пути и подходы, обращаясь к людям, связанным с производством культурного контента.

Тот же контент о Донбассе, связанный с военными действиями, может стать однообразным и утомительным для тех, кто уже близок к этой теме. Я это очень хорошо понимаю, потому что я в Донбассе бываю часто. Контент должен быть разнообразным и не ограничиваться только военными событиями.

Я всегда готов обсудить свою позицию и поддерживаю важность диалога с людьми, имеющими разные точки зрения. Людей «на том берегу» надо понимать, с ними важно вести диалог. Я верю, что через открытый и уважительный разговор мы сможем найти пути к согласию и взаимопониманию.