В 2022 году исполнилось 50 лет со дня премьеры одного из самых популярных советских фильмов про войну «А зори здесь тихие…». О том, как рождалась эта великая картина, рассказывает наш кинообозреватель Денис КОРСАКОВ.
Борис Васильев пришел в литературу поздно: свою первую повесть, «Иванов катер», написал, когда ему было уже за сорок. И ее опубликовали не сразу. Зато вторая повесть, «А зори здесь тихие…», вышла в свет молниеносно и оказалась литературной бомбой. Главный редактор журнала «Юность» Борис Полевой, прочитав рукопись, сделал в ней всего две крошечные редакторские правки и немедленно отдал в печать. Вскоре номер с этой повестью было трудно найти, люди давали его друг другу почитать на ночь, – так и ходили по рукам эти потрепанные журналы. Что-то подобное было разве что с номером «Нового мира», где напечатали «Один день Ивана Денисовича» и с номерами журнала «Москва», где впервые опубликовали «Мастера и Маргариту». При этом в повести Васильева никто не усмотрел бы и тени крамолы: это просто история из времен войны.
Изначально героями книги были мужчины – раненые солдаты, охранявшие станцию на направлении Петрозаводск-Мурманск. Они всемером сражались с десантным отрядом немецких диверсантов, пытавшихся взорвать железную дорогу. Сержант, который до последнего отстреливался из пулемета, получил массу ранений, но выжил – единственный изо всех бойцов. И эту историю Васильев почерпнул из реальности, из заметки в «Известиях». Но работа не пошла — в сюжете чего-то не хватало. И Васильев подумал: а что, если бы немецких диверсантов перехватили в лесу? И в отряде под началом сержанта были женщины? Точнее, девушки?
«Мужчины рождены, чтобы в бою умирать, тут ничего не поделаешь – говорил Васильев в одном интервью. – Но на фронте было, я специально проверял, 350 тысяч женщин. Как они воевали? И без тылов? Так и появились «Зори».
Повесть почти мгновенно превратилась в сенсационный спектакль театра на Таганке. Потом – в телеспектакль, вышедший на Ленинградском телевидении. А потом ее решил перенести на большой экран Станислав Ростоцкий. Как и Васильев, он был фронтовиком, так что тема оказалась ему очень близка. Но за «Зори» он взялся не только из-за этого: Станислав Иосифович был очень чувствительным человеком, и история пятерых девушек и старшины Васькова растрогала его до слез. (Вообще слово «слезы» в рассказах о съемках фильма звучит беспрестанно).
Девушек на главные роли искали по всему СССР – по актерским факультетам, по республиканским киностудиям, по театрам в Москве и провинции… Ростоцкий мечтал о совершенно неизвестных широкой публике актрисах – так и получилось. Единственным исключением стала роль Жени Комельковой. Ее Ростоцкий почти отдал Нине Руслановой (на счету которой все-таки было несколько фильмов); но тут ему позвонила и предложила свою кандидатуру Ольга Остроумова. Ростоцкий снимал ее в «Доживем до понедельника», и она прославилась на всю страну. Режиссер не очень представлял Ольгу в военной форме, но пробы все-таки сделал… Пришлось утверждать. А перед Руслановой потом, говорят – долго извиняться.
Риту Осянину сыграла Ирина Шевчук – актриса студии имени Довженко, успевшая сыграть пару эпизодических ролей в кино (причем оба раза почему-то медсестер). Остальные актрисы были дебютантками. Екатерина Маркова (Галя Четвертак) работала в Московском театре юного зрителя. Елена Драпеко (Лиза Бричкина) заканчивала Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии. Ирина Долганова (Соня Гурвич) была выпускницей Саратовского театрального училища.
«Шестая в квинтете» – Людмила Зайцева, появившаяся на экране в небольшой роли старшего сержанта Кирьяновой, – до «Зорь» успела мелькнуть на экране в «Истории Аси Клячиной». Но вообще эту чудесную актрису в начале карьеры преследовало катастрофическое невезение. Три года подряд она не могла поступить ни в одно московское театральное училище, потом все-таки поступила в Щукинское, но после выпуска ее никуда не брали. Когда она услышала о съемках «А зори здесь тихие», отправилась на киностудию, рассчитывая устроиться в массовку и заработать хоть немного денег. Но Ростоцкий, к изумлению самой Зайцевой, ее заметил и сказал, что ему нужна именно такая актриса. В результате 1972 год стал для актрисы триумфальным: кроме «Зорь», вышли еще «Здравствуй и прощай» и «Печки-лавочки».
Андрей Мартынов тоже играл свою первую роль в кино. Ему было всего 26 лет, а его герою, старшине Федоту Васкову – 32 (причем почему-то кажется, что он еще старше). С первого взгляда, он по всем параметрам подходил мало. Но Ростоцкий все-таки попросил его почитать вслух несколько страниц из сценария. В итоге оба разрыдались. Мартынова утвердили. И внешне (с помощью усов и грима), и внутренне он для для роли трансформировался очень сильно. Представляя его зрителям в «Кинопанораме», Ростоцкий сказал: «Внимательно на него посмотрите, потому что, когда придете на фильм, вы его не узнаете!»
Съемки начались в 1972 году в карельской деревушке Сяргилахта на берегу Сямозера. Легко ли они шли? С одной стороны, местные жители были очень добры и внимательны к съемочной группе, а Ростоцкий был необыкновенно ласков по отношению к актрисам. Он участвовал в девичьих посиделках, рассказывал байки, поддерживал и опекал девушек то ли как старший брат, то ли как отец. «Мы чувствовали себя как за каменной стеной, настолько он выглядел надежным» – вспоминала Зайцева. Еще Ростоцкий приглашал на съемки своих друзей-фронтовиков, которые сидели с девушками у костра, говорили с ними о войне…
А с другой стороны, это все-таки был очень непростой фильм. Съемки в Карелии длились чуть ли не полгода (именно это позволило юным актрисам полностью вжиться в образы). Группе страшно мешали комары – и не только тем, что кусали: по словам Мартынова, они все время норовили пролететь в сантиметре от объектива камеры (и портили кадр, потому что выглядели с такого расстояния как вертолеты). А девушки прошли точно такое же обучение, какое проходили их героини – неопытные, но бойцы. Им приходилось таскать тяжеленные вещмешки. Их обувь была неудобной – потому что и девушкам на фронте не всегда доставались подходящие по размеру сапоги…
И всем пятерым актрисам пришлось сыграть смерть своих героинь, причем Ростоцкий хотел сделать эти эпизоды как можно более реалистичными. Актрисы не играли, а всерьез проживали свою смерть – их неопытность тут была только на руку. Героине Екатерины Марковой, Гале Четвертак, фашисты стреляют в спину; пиротехники вшили ей в костюм мини-бомбочки, чтобы гимнастерка сзади разорвалась как бы от пуль. Но чего-то не рассчитали — и произошел не мини-, а вполне себе серьезный взрыв, актриса отлетела в сторону, кожа на спине была обожжена и содрана…
Да и самый знаменитый эпизод фильма, где Лиза Бричкина тонет в болоте, снимался с трудом. В интервью Евгению Додолеву Елена Драпеко рассказывала: «Мне главное было – сидеть до последней секунды под водой, потому что Ростоцкий попросил. Ему надо было, чтобы пузыри сровнялись на поверхности, а у меня оказался очень большой объем легких, как ни странно. В общем, я сидела, сидела, пока у меня не распухло все внутри, и после этого стала выкарабкиваться: руку вытянула, но голову поднять из-под воды у меня не получалось. Вот меня за руку и вытаскивали, как репку из грядки… С полным ртом грязи сидела до последнего, терпела. В общем-то, хороший получился дубль, его даже не резали, он цельный: как бы плюхнулась и утонула. Бу-у-у, и все!»
Ах да, была еще более знаменитая сцена: в бане. Там пятеро девушек немыслимым для советского кинематографа образом разделись догола. Сейчас актрисы вспоминают съемки со смехом, но тогда нервничали. Репетировали эпизод в купальниках, а когда дошло до съемок, с площадки выгнали всех мужчин, кроме режиссера и оператора Вячеслава Шумского. Но был еще один мужчина, второй оператор, в самый ответственный момент выскочивший, как чертик из коробочки. Драпеко рассказывала: «Славу Егорова с конвасом – это такой переносной маленький киноаппарат, спрятали в бочке, в углу, и мы его не видели. И он в середине кадра вдруг из бочки с этим конвасом вылез и стал снимать укрупнение. Мы профессионалы, не могли прервать съемку, доиграли до конца, но после этого бросились на Славу и хорошо отлупили его мочалками…»
Когда картина вышла на экран, ее ждал триумф. Показ на кинофестивале в Венеции. Номинация на «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке». 66 миллионов зрителей в СССР (десятое место в списке самых кассовых отечественных фильмов в истории советского проката). И слезы, слезы, слезы. Рыдали все. Екатерина Маркова сейчас говорит, что не может смотреть фильм по телевизору: «Я на первых аккордах музыки Кирилла Молчанова ухожу в другую комнату: слезы начинают литься градом. Дети обязательно подкалывают: «Мама у нас как цирковая лошадь: заслышав звук трубы, тут же делает стойку!»
И только Борис Васильев всегда говорил, что ему ближе не трехчасовые, широкоэкранные, роскошно снятые «Зори», а другая картина, поставленная Марком Осепьяном по его дебютной повести и сразу положенная на полку: «черно-белый, скромненький, серенький, грязненький «Иванов катер».
– Стасик Ростоцкий прекрасный, но часто очень сентиментальный режиссер. Я этого боялся с самого начала совместной работы. Ведь «А зори здесь тихие…» – не сентиментальная история, а жестокая. Но Стас сам фронтовик, потерял на войне ногу. Он мне признавался: «Боря, прости, я не мог иначе. Я монтирую, а слезы капают, и не удержать». И я смирился с тем, что получилось немного сентиментально. Хотя там великолепный актер в главной роли старшины. И девочки все тоже очень хороши. Но…