Гулящие люди

(Окончание. Начало в номере за 27.03.2002 г.) Итак, нашего журналиста приютили в бомжовом «городке» возле Ярославского вокзала. За двое суток Ярослава научилась спать на трубах теплоцентрали и варить на костре гороховую кашу; поприсутствовала на «вечеринке», где пара десятков бомжей пили одеколон и пользовали одну проститутку на всех. Теперь предстояло научиться зарабатывать деньги... В людях «На ближних трубах кто-то умер. Перепил и замерз», - сообщили утром ходившие стрелять курево пацаны, когда я, стуча зубами от холода, подползла к огню. Меня охватило дикое уныние. Звук постоянно хлопающего на ветру полиэтилена навевал мысль, что вокруг не настоящая жизнь, а съемки фильма Тарковского. У костра 30-летняя бомжиха Ксюха прокипяченным ножиком резала себе челюсть. Из-за больного зуба у нее воспалилась и сгнила надкостница. И вот теперь перед зеркалом Ксюха делала себе хирургическую операцию. Из сантиметровой раны текла черная жижа. От ужаса я окончательно проснулась. - Да че ты дергаешься? - усмехнулась Ирка. - У нашей Ксени медицинское образование. Она у Алины с ближних труб роды прямо у костра принимала. Малыша здоровенького в детдом забрали. И сама Алина, вон, здоровее всех прыгает. Когда я пыталась выяснить у Ксени, почему она не хочет жить дома и работать по специальности, та смотрела на меня с жалостью, как на больную: «Ну и чего я в своем Задрипинске за «нормальную работу» получу? А здесь свобода, меня уважают и помереть с голоду не дадут». В это утро на «пятаке» было очень немноголюдно. Мужики отправились на разгрузку вагонов с куриными окорочками. «За это платят хорошо плюс окорочка, которые сможешь украсть», - объяснила мне Галя. Сама же она устроила грандиозную стирку. Вскипятила воду, насыпала в пластмассовое ведро порошка. Пожемкает-пожемкает вещь в мыльной воде и разложит ее на горячих трубах сушиться. Я же еще вчера договорилась с Валей с соседнего «пятака» идти мыть вагоны. Дома я сейчас начала бы собираться на работу: причесалась бы, перед зеркалом повертелась, позавтракала... Я посмотрела на вчерашний горох в черной кастрюле и вспомнила ноги проститутки, развалившейся на трубах. Есть не хотелось. Ладно, вот заработаю... Тарифы на услуги бомжей-мужиков примерно такие: разгрузка вагонов - по 200 - 300 на нос, разгрузка машины типа «Газель» - по 100, вынести мешки с мусором из кафешек - по 30 - 50 рублей за мешок. Мальчишки-беспризорники, частенько обчищающие карманы пьяных «соплеменников», говорят, что 500 - 600 рублей в день для взрослого мужика - норма. Тетки же в основном зарабатывают мытьем полов и сбором бутылок. - Эх, не успела, за тобой сейчас приходили! - усмехнулась Валентина, завидев меня. - Менты приезжали самых трезвых и чистых забрать, чтоб полы в отделении помыли. Они, правда, если и дадут денег, то тридцатник, да из холодильника объедки. Ну уж нет! За вагон мне обещали целых 150 рублей. Мы отправились в депо. По прибытии на конечную станцию проводники поезда обязаны вымыть весь вагон. За это им, собственно, и платят зарплату. Но многие предпочитают для грязной работы нанимать «рабов». Крашенная перекисью водорода проводница плацкарта не смотрит мне в глаза, называет на «ты» и любое обращение начинает со «значит, так». - Значит, так, коридор моешь с хлоркой, туалет - с двойной хлоркой, сиденья -поднять, матрасы - скатать, перчатки, ведро, тряпка, швабра - вот. Тетенька отправилась пить чай, а я принялась за дело. После подкидывания пары десятков матрасов на высоту двух метров я вспотела. После выгребания грязи из вагона - устала. А после мытья унитаза... Еще недавно, будучи пассажиркой поезда, я старалась поменьше пить, чтобы не ходить в залитую мочой кабинку туалета. А тут мне пришлось драить его руками! Так вот, после мытья унитаза мне было уже все равно. За день я успела вымыть два вагона с перерывами на «посидеть». Вымоталась безумно. Заплатили 250 рублей - на полтинник меньше, чем обещали. Объяснение простое - «потому что». «Суки зажравшиеся» - искрой мелькнуло у меня в голове. Превращение началось. Вечером у костра я пила купленное на свои кровные пиво и хором со всеми тянула местный гимн: «Я начал жизнь в трущобах городских, и добрых слов я не слыхал...» И вот тут, под хмелем, я с полным обалдением почувствовала драйв от такой бездомной, вольной жизни. Несмотря на холод, на усталость. Сама эта принадлежность к обособленному, тайному обществу, непонятость и обиженность сладко щемили душу. А слово «свобода» приобретало какой-то особый, революционный смысл. Врата ада на станции «Новой» Ночью пошел дождь со снегом. Полиэтилена у меня не было, поэтому утром я встала злая, в мокро-ледяных джинсах. Вспомнилась поговорка: «Головка бо-бо, денежки тю-тю, во рту - кака». После вчерашнего пива очень хотелось почистить зубы, поэтому завтракала я целиковой пачкой мятной жвачки. Ко всему у меня поднялась температура, однако малодушно бросать эксперимент в самом разгаре не хотелось. - А есть в округе какие-нибудь бомжовые, дешевые гостиницы? - поинтересовалась я у пацанов-беспризорников. - Хоть денек в тепле полежать, отоспаться. А то заболею на фиг. - Есть. В Рижском депо купейные вагоны. Проводнику платишь. Одно купе - 50 рублей в день. Кипяток - бесплатно. Матрасы, подушки, одеяла есть. Я слазила в карман. После покупки жратвы на всех и пива от вчерашней получки остались полтинник и мелочь. - Ой, а давай я тебя в бункер отведу?! - вскинулся Игорь. - Грязновато там, правда, но зато тепло. Это под землей. Место секретное, не «засвеченное». «Грязновато там» из уст пацана, привыкшего жить на костре, пугали. Но уж больно мне хотелось взглянуть на подземелье. Как выяснилось, бункер располагается тоже в «полосе отчуждения», только далеко от вокзалов, рядом с платформой «Новая» по Казанскому направлению. Метров 100 по необитаемой тропинке вдоль огромных труб теплоцентрали и... - Пришли. - Мы останавливаемся у метрового бетонного куба, прикрывающего спуск теплотрассы под землю. Дыра совсем узкая. Ползти надо вперед ногами, а нащупать землю мне не удается. «Наверное, надо прыгать», - решаю я и в последний момент слышу шипение: - Левее бери, переваливайся! При свете фонарика несколько метров приходится идти по едва выпирающему «шву» между бетонными плитами, опираясь на трубу, потом спрыгивать ниже, еще ниже. Наконец под ногами земля. Голова кружится от густого запаха затхлости и скисшего дерьма. - Саня, держи собак! - орет в пустоту Игорь, и мы, согнувшись, пробираемся под трубами по темному коридору. Под ногами какой-то жуткий хлам из тряпья, бумаг, пакетов. Потолок - косматый от бурых лохмотьев грязи. А впереди - огонь, прыгающие на стене тени и десяток грязных, со взлохмаченными волосами голов, повернутых в нашу сторону. Наверное, если бы Хичкок задумал снять ад, он не смог бы создать картину страшнее этой. Однако здесь живут люди. Дети подземелья не умеют говорить Двухметровая «комната», в которой живут шестеро взрослых, четверо детей и три собаки, отгорожена с двух сторон лежаками. Это большие деревянные двери, положенные поперек обеих труб и заваленные тряпьем. Здесь живут, постоянно лежа. В крайнем случае сидя. Ведь в полный рост в подземелье могут стоять только дети. А в закутке на одной из труб организован стол, где готовят и постоянно горит огонь. Светильник самодельный - жестяная банка, наполненная жиром с ватным фитилем. - А ну пошел отсюда! - 26-летний Саня с размаху бьет по затылку мелкого, лохматого мальчугана, лезущего пальцами в огонь. - Куда ты свои грабли суешь? Прольешь - все сгорим на х...! Ребенок ударяется головой о трубу и безмолвно забивается под лежак. Саня в бункере главный, хотя и не самый старший. Но такие здесь правила: кто убежище нашел, тот и командует. У него тонкие, жесткие губы и очень красивые, длинные, хоть и грязные руки. Этими руками он постоянно поглаживает и придерживает двух злых, нервных стаффордширов. Место собак иногда занимает Санина любовница Наташка. Она на несколько лет старше его. С собаками они вместе ходят попрошайничать к метро. У обоих есть комнаты в Подмосковье. Кроме того, в подземелье обитают еще двое мужиков и две женщины. Одна - Оля - с сыновьями семи и двенадцати лет, другая - Вика - с 6-летней дочкой Светкой и 4-летним сыном Ромкой. Они из разных городов России. Приехали в столицу за счастьем, а нашли «волю». - Располагайся, будь как дома, - улыбается Саня, после того как Игорь поясняет мое положение, а я выкладываю на стол бутылку водки и кусок вареной колбасы. - А где моя любимица? - интересуется Игорь. - Светка в углу стоит - слопала шоколадку, а с братом не поделилась. Я смотрю в темную, страшную даль подвального коридора и думаю, что умерла бы от страха, если бы в детстве меня поставили в такой «угол». Но Светка и Ромка родились в подземелье. Они никогда не жили дома и ориентируются в трущобах лучше, чем местные крысы и мыши. «Дети подземелья» Короленко - просто «цветочки» по сравнению с этими малышами. Светка - бесподобно красивая блондиночка с ясными голубыми глазами - с раннего детства ходит попрошайничать по электричкам. Раньше - за ручку с мамой. Теперь - самостоятельно, картаво распевая «Ветер с моря дул, нагонял беду». Ромка - не менее симпатичный малыш. Вот только зубы передние у него до сих пор не растут, да и говорить он начал только год назад, и то неразборчиво. Говорят, затормозил от шока - в раннем детстве его чуть крыса не загрызла. Умрет ребенок - не страшно... - Те, да пяик! - Из-под лежака высовывается худющая, как куриная косточка, детская лапка и тянет меня за штанину. - Что-что? - непонимающе наклоняюсь я в темноту. Смешной, лохматый Ромка лежит там в обнимку с грязной карликовой колли Кнопой. - Да пряник он выпрашивает, пока Саня не видит, - переводит лепет подземного Маугли статная бомжиха Наташка. Я протягиваю малышу сухарик и ласково глажу по голове. Ромка инстинктивно сжимается. Бьют часто. С его запутанных волосенок мне на руку прыгает жирная, черная блоха и тут же впивается. У детей все подбородки в кровь раскусаны подвальными насекомыми. - У вас блохи и стаффордширы примерно одного размера, - усмехаюсь я. - Ты еще местных вшей не видела! - радует меня Саня. И я понимаю, что платок не сниму даже под страхом смертной казни. Пока компания распивает принесенную водку, с работы возвращаются последние несколько взрослых. Наконец все «семейство» в сборе. Начинаются подсчет собранных за день денег и обсуждение, что приготовить на ужин. Забытая малышня бесится между трубами. Играя в салочки, дети матерят друг друга по-взрослому. Вдруг 12-летний Лешка поскальзывается, падает и замирает с закрытыми глазами. - Ну вот, опять припадок, - всплескивает руками его мать Ольга. Год назад Леша попал под машину и сильно повредил голову. На лоб наложили 12 швов. Должны были обследовать мозг, но мать выкрала мальчика из больницы. С тех пор Лешка все чаще падает в затяжные обмороки.Скорее всего, у него в мозгу развивается гематома. А это грозит смертельным исходом. Когда я высказала свои опасения, Оля в ужасе округлила глаза: - Что же делать? - В больницу его класть. - А сколько это займет времени? - Может, неделю, может, месяц. - Нет, не могу. - Оля поджимает губы. - Если бы на денек-другой, а так нам работать надо. И тем не менее Оля любит своих детей. И Вика любит. Если это можно назвать любовью. Просто у них другие представления о ценности жизни. Дикие. Выживает сильнейший. А с нежизнеспособного детеныша надо хоть какую-то пользу поиметь. Умер - не страшно, нового заведут. С беременностями здесь проблем нет. Большинство рожали детей, но отдали их в детдома. Поэтому здесь не принято спрашивать: «Есть ли у тебя дети?», - здесь говорят: «Ты рожала когда-нибудь?» Домашний очаг - Сколько там натикало? - Саня, придерживая рычащую стаффордширку, роется на «столе». Над завалами поднимаются огромные рои мелких мух. Они забивают ноздри и попадают в глаза. Меня начинает тошнить. Наконец из-под объедков извлекается маленький механический будильник. - Восемь часов. Пора бы ужин готовить. Кто пойдет собирать жир? Идем мы с Мишей - молчаливым грузным бомжом. В руках - пластмассовая канистра из-под воды. На собранном жире бомжи разводят «долгоиграющий» костер для готовки прямо в подземелье. Подходим к палатке «Куры-гриль». - Леш, привет, - басит Миша. - Мы за топливом. - Ага. Ты мусор пока оттащи, - кивает молодой продавец в палаточке, вручая моему провожатому черный пакет. Он забирает канистру и аккуратно сливает в нее ароматный куриный жир из подноса под вертелами с цыплятами. Потом внимательно, со сладкой улыбкой оглядывает меня: - Хочешь курочки? Оставайся, покормлю. А будешь себя хорошо вести, деньжат подкину. «Дожили! Ну и видок же у меня, раз за кусок жареной курицы «снять» пытаются», - думаю я, отрицательно мотая головой. Наконец подходит Миша, и мы идем к следующей палатке. Потом еще к одной и еще... Наконец канистра наполняется. Плюс к этому на помойке Миша подбирает мягкое сиденье от стула и какую-то тряпку. На что-то сгодится... С добычей мы возвращаемся в подземелье. Жир наливают в большую жестяную банку и поджигают. Над ним вешают котелок с водой. Сегодня на ужин пельмени. Достаточно одного толчка, чтобы опрокинуть эту банку на пол. Горящий жир разольется, и тогда коллектор превратится в крематорий и общую могилу одновременно. Наверное, поэтому Саня заранее щедро раздает пинки малышне и приказывает не вылезать к столу, пока все не будет готово. Огонь страшно чадит. И у простуженных детей из носов начинают ползти густо-черные сопли. - Ничего, вот скоро лето, переедем в Битцевский парк, - мечтательно вздыхают взрослые. - Мы туда каждое лето переезжаем, домик из полиэтилена делаем. Один - для вещей, другой - для кухни, третий - спальня. В пруду постирать можно и помыться. Хорошо! Во время благостной беседы я наблюдаю, как под лежаками 4-летний Ромка раскуривает стянутую со стола сигарету, и боюсь сказать об этом. Жалко малыша,побьют же. А справа от меня примостилась Светка. Она тихо что-то бормочет себе под нос и яростно выламывает ноги и голову найденной на помойке тайваньской Барби. Психологи говорят, что ребенок обращается со своими игрушками так, как, по его мнению, мир обращается с ним самим. Помнится, в «Детях подземелья» Короленко нищая девочка заботливо кутала подаренную ей богатую куклу. Эта же разрывает в клочья все попадающее к ней в руки. Я на прощание глажу Светку по золотым, густо усыпанным гнидами волосам. - Полезешь спать - сухари выкладывай на стол, - видимо, из благодарности шепчет мне на ухо девочка. - А то крысы карман выгрызут и за руку могут тяпнуть. Слава Богу, этот совет мне уже не пригодился. Я засобиралась домой. Хватит. Трех дней страшной вольной жизни мне вполне хватило, чтобы понять - вернуть к нормальной жизни бомжей практически невозможно. Человек может быть свободным, но у него остается то, что Кант назвал «нравственным законом внутри нас». Бродяги же, кто сознательно, а кто неосознанно, меняют свободу на волю и становятся ближе к животным, чем к людям. Ведь воля - это полная вседозволенность. И для познавших такой сильный «наркотик» обратной дороги нет.