На страну Туркменбаши я дивился от души

(Окончание. Начало см. в номере «Комсомолки» за 4 апреля.)

Светлым солнечным утром с моей новой знакомой Людмилой мы поехали в степи. Километров через 20 увидели овечью отару и худосочного молодого мужика. Он тоже оказался русским. Разговорились. Мужик живет в трехстах километрах отсюда со своей больной матерью. У нее грошовая пенсия, а сам он ни работы, ни денег не имеет и каждый сезон нанимается у хозяина пастухом за еду и табак. Жениться не может, поскольку все русские, кроме пяти старушек-доходяг, из его селения давно выехали.

Еще через 10 километров мы увидели посреди степи погранзаставу. Дорогу перекрывал покореженный железный шлагбаум, на обочине стояла помятая железнодорожная цистерна для жилья солдат. В ее бочине вырезан автогеном лаз. Чумазые щупленькие пограничники с признаками хронического недоедания взяли мои документы и залезли в цистерну. При свете коптилки они долго перерисовывали к себе в журнал малознакомые слова. Один пытался куда-то звонить, но телефон не работал. После они с трудом подняли скрипучую железяку и пропустили нас далее. Скоро мы увидели пару верблюдов и хижины аула Кианлы. Улицы были совершенно безлюдны, а хижины чернели открытыми дверьми. Подъехали к одной из хибар. На песке прямо перед порогом лежал обглоданный череп какого-то животного. Я осторожно вошел в жилище. За дощатым столом сидел босой нечесаный старик и хлебал нечто жиденькое из алюминиевой чашки.

- Садитесь кушать, пожалуйста, - предложил хозяин. Я вежливо отказался.

- А что, дедушка, при Союзе-то лучше жилось?

- Не-а, теперь лучше, - ответил он, улыбаясь беззубым ртом на пустые черные стены с единственным портретом Туркменбаши.

- Но ведь раньше колхоз был, работа была, - попытался я вернуть его память.

- Так раньше у нас все Россия забирала, - продолжал улыбаться старик.

- Эка, как тебя, деда, перековали!

В центре поселка толпа взрослых мужиков, одетых в рванину, пыталась завести с разгону ржавый доисторический драндулет. Один за рулем, семеро сзади гоняли по улицам на потеху моей шоферше эту чудную колесницу. «Весь поселок зае..., все равно не заведут!» - оценила Людмила ситуацию.

- Аллах в помощь! - поприветствовал я запыхавшуюся компанию и честно назвался корреспондентом.

- ...А что рассказать, сами все видите... ни работы, ни денег...

Откуда-то высыпала немытая стайка детишек. Они были явно голодны, судя по впалым глазницам и отсутствию детской игривости.

- А что, народ голодает? - прямо спросил я.

Все замолчали, уводя глаза в сторону, и только сидевший за рулем процедил сквозь зубы:

- Бежать отсюда надо, бежать!

- И магазин у вас не работает? - кивнул я на висячий замок продмага.

Мужчины тускло заулыбались глупому вопросу. Потом по моей просьбе отыскали продавщицу. Та пришла даже без ключей:

- А там все равно ничего нету...

- А вы откройте, - попросил я.

Она вернулась с двумя кошелками товара. Может, корреспондент купит чего? В магазине продавалось несколько веников, пара ситцевых халатов, просроченные консервы по недоступным ценам. И вдруг в магазин влетели три человека. Главный из них в костюме и галстуке сразу ко мне.

- Вы корреспондент?! Ваши документы!

После недолгой перебранки он представился здешним учителем, и я показал ему настоящую «ксиву».

- Где ваш сопровождающий?! Как вы сюда попали?!

- Сопровождающий заболел внезапно, - соврал я.

- Иностранные корреспонденты не имеют права передвигаться одни! - кричал он в ярости. - Я должен вас арестовать!

- Я приехал из свободной страны! - вдруг припомнилось мне что-то из американского кинематографа.

И тут!..

- Я те, б..., арестую! Я те так арестую! - закричала шоферша Людмила. - Ты знаешь, кто я такая?!

Учитель на миг потерял контроль, и я забрал у него документы.

- Я сейчас все равно пойду позвоню куда следует! - пригрозил он.

- Вот из-за таких, как ты, вся Россия над нами смеется! - пояснила Людмила. - Ничего не бойся, - сказала она уже мне, - если у него и есть телефон, то все равно не работает.

В другом прибрежном поселке мы увидели, как дети и взрослые собирали мертвую рыбу, побитую о камни ночным штормом и поклеванную птицами.

В следующем поселке средь убогих хибар мы узрели самый добротный дом, скорее похожий на большой гараж. Во дворе пасся верблюд, худой, как туркменский солдатик. Хозяин содержит небольшой магазин, торгуя крупами, овощем, карамельками. Тем и кормит своих четверых простуженных детей. Полы даже в этом богатом доме земляные, а дети босые.

Людмила помогла мне инкогнито покинуть город, а я записал ее телефоны, обещая в случае применения к ней репрессий развернуть в нашей прессе шумную кампанию в ее защиту.

В тот черный день моя страна меня лягнула сапожищем

Я опять в Ашхабаде. Утром, бредя по проспекту Туркменбаши, увидел за огромной оградой наш бело-сине-красный флаг. Сердце Јкнуло. Это было российское посольство. Вдруг что-то так потянуло к своим. Позвонил и представился, как есть. «Ждите!» Они совещались минут пятнадцать, после выдали из хриплого динамика: «Пусть ваш главный редактор позвонит в приемную нашего посла, тогда мы вас пропустим».

Оплеванный и униженный, под ухмылку садовника побрел далее напропалую. За массивным забором вызывающе реет звездно-полосатое полотнище и подозрительно смотрит с побритой лужайки сытый, лощеный фэйс. Может, бросить ему огурец за забор? Поглядеть, как замечется?

За углом опять что-то знакомое: сине-желтый. Ага! Звоню в калитку.

- Проходите, пожалуйста!

В украинском посольстве меня приняли как своего.

- Хотите поговорить с нашим послом?

- Да нет, я так... просто забрел, по Родине стосковался. А чем вы тут занимаетесь?

- Торговля, газ, подземные коммуникации, метро в Ашхабаде собираемся строить и т. д., и т. д.

- А наши чем занимаются?

- Ну, этого не знает никто...

И, одарив меня напоследок духовными подарками, украинцы просили заходить еще.

Нет ничего опасней госбезопасности

Побывав на туркменском западе, решил я отправиться на восток до города с неблагозвучным названием Кака, что в 130 километрах от Ашхабада. Водитель (назовем его Саидом для конспирации) всю дорогу жует какую-то гадость вроде табачных листьев, отчего глаза у него блестят и машину он гонит на запредельной скорости. Его «жигуленок» выглядит странно. Машина вся новая, а сиденья и колеса - жуткое старье. Туркменбаши на лобовом стекле мешает обозревать дорогу. В пути мне Саид признался, что гоняет новые «Жигули» из Тольятти, а прежде чем их продать, немного подрабатывает извозом. Для этого и меняет колеса, сиденья, отключает спидометр. «Жигули» в Туркменистане покупают за милую душу, и сам Саид берет их по ценам куда ниже рыночных, потому как машины те «левые», неучтенные, хотя и с заводского конвейера. В Тольятти, если верить Саиду, специально клепают для южных республик партии автомобилей-двойников. То есть одно авто продается официально, а другое с таким же номером и документами уходит хитрым путем на юг. Машины-двойники ничем не уступают обычным «Жигулям», просто их делают из сэкономленного металла и запчастей от общей массы машин.

- Как это можно сэкономить на запчастях? - не понимаю.

- Как-как, списывают запчасти будто бы бракованные, а на деле они хорошие, - поясняет Саид.

- Саид, а за что ты так любишь своего Туркменбаши?

- Все любят - и я люблю, - отвечает он просто. - У нас нет рэкета и разбоя, как в России, - поясняет Саид, - и это Его заслуга.

Похоже, что это так. Последние «воры в законе» пропали в Туркменистане еще в середине 1990-х годов, а их место заняли люди из Комитета национальной безопасности. Эта организация в последние годы держала и держит в руках всю страну, обложив данью наркоторговцев, жуликов, банкиров, милиционеров и даже честных граждан. Только один первый заместитель председателя комитета Х. Какаев прибрал к рукам 520 гектаров земли, на которых, используя рабский труд, собирал по 50 тонн хлопка. Купил себе 31 машину, построил гостиницу, кирпичный завод, дворец из 18 комнат и просто дом из 6 комнат. Это лишь по данным газеты «Нейтральный Туркменистан», а народная молва приписывает комитетчикам даже гаремы с евнухами. В одном ауле мне показали девочку пятнадцати лет, которая приглянулась высокому местному комитетчику, и наутро родители должны были доставить малышку к нему в палаты. Ночью у девочки от стресса половина лица покрылась так называемой «рожей», и это спасло ее от надругательства. Но болезнь так и осталась. Казалось, что этой «полпотовщине» не будет конца, и вдруг... в конце марта Баши поснимал и (по слухам) заточил в казематы всю комитетскую верхушку. Почему? Одна из наиболее логичных версий - комитетчики готовили переворот или Баши показалось, что они затевают измену. А переворота отец туркменов ждет днем и ночью.

Вот какую историю бывший милиционер поведал мне в Ашхабаде. Прошлым летом Туркменбаши отдыхал в одном из своих дворцов. В этот день какой-то кретин охотник увидел на телеграфном столбе птицу и засадил по оной дуплетом, оборвав тем самым телефонную связь президента! Туркменбаши подумал: «Переворот!» - и едва уж не улетел в Иран... А когда все прояснилось, он якобы заставил ответственных за ситуацию ползти к нему на коленях стометровку и целовать ботинки.

Руки солдат ночью тянутся к... книге

Кака - городок издревле пограничный. Здесь и сейчас стоят воинские части, только туркменские. При советских войсках городок процветал в сытости и достатке. Ныне голодные солдатики побираются хлебушком и крупой. Но подать им особо нечего - овощи, фрукты еще не вызрели, а денег ни у кого нет, поскольку нет и работы. К иным солдатикам приезжают родители, привозят две пайки. Одну - для сына, другую - его командиру, поскольку офицеры также живут впроголодь. Буквально в дни моего приезда на заставе повесился майор-пограничник, не снеся тягот воинской службы. Город слегка удивлен. «Обычно солдаты вешаются, - рассуждают обыватели, - а тут... целый майор, значит, совсем дела плохи».

Туркменская армия - это практически сплошной стройбат. Советское оружие давно устарело, а другого нет. И солдатики всюду таскают какие-то камни, что-то выкапывают и снова закапывают. Так легче бороться с голодом, с тяжкими думами. И на этом фоне пропаганда впечатляет особо. Вот что пишет Его газета: «...Сапармурат Туркменбаши рассказал о письмах, поступающих от соотечественников по президентской почте. Туркменистанцы, например, предлагают предоставить молодежи право на трудоустройство с шестнадцати лет. А в семнадцать лет, пишут отцы и матери, юноша вполне готов к исполнению воинской обязанности... Вот в чем сила обратной связи с согражданами. Сердар предложил Меджлису изучить инициативу туркменистанцев и закрепить ее законодательно». Удивительно, но этот народ вместе с нами уже проходил подобную ложь «по просьбе трудящихся» 25 лет назад!

«...по мнению Ниязова, было бы полезным, если бы молодые туркмены, помимо военной выучки, прошли и хорошую трудовую школу по принципу «Полдня - на учениях, полдня - на сельхозработах. Причем одна воинская часть пусть сажает хлопок, другая - рис, третья - пшеницу, четвертая ухаживает за скотом. Кто-то возьмется за рыбное хозяйство». «А вечером руки сами потянутся к музыкальным инструментам, книгам, к «Рухнама»...»

Служба новостей «Туркмендовлетхабарлары».

«Где ж вы те, что ушли далече, ярко ль светят вам наши лучи?»

В городе Кака доживают свой век последние русские. В основном это бабушки, которым податься некуда. Пенсии - от 170 до 400 тысяч манат (от 8 до 18 долларов). Они донашивают старенькие одежонки и готовят себе супчики из круп, картошки, весенней зелени. Для реализма добавляют в баланду одну треть куриного кубика.

В том же городе познакомился я с одним безработным инвалидом Николаем. Николаю слегка за сорок, у него не видит один глаз, и никакая работа ему не светит. Живет он в маленьком и чистом домике со своей племянницей Светой 26 лет. У Светы с детства болезнь Дауна и еще куча прочих болезней, поскольку мама ее алкоголичка. Светлана - девушка тихая и от дяди ни на шаг не отходит. Боится женщин, так как мать ее в детстве сильно била. Если начинает капризничать, дядя ее пугает: «Не будешь слушаться, я женюсь!» «Дядя Коля, не женись! - причитает Света. - Твоя жена меня бить будет!» И тут же идет помыть посуду, чтобы задобрить дядю.

До инвалидности у Николая была жена, но после сбежала с другим. Он свыкся со своей судьбой и размышляет философски:

- Племянница - мой крест, хоть мы с ней и некрещеные. Без нее я бы спился, а так вот ответственность. Если помру, страшно подумать, что с ней будет. В России у нас никого нет.

Николай держит с десяток кур. С продажи яиц покупает немного муки и прочей дешевенькой еды. Сам печет постные блинчики. Телевизор у них не работает, и вечерами Николай читает племяннице книги.

По случаю гостя (то есть меня) пошел зарубить петуха, но я воспрепятствовал. Мы с Николаем хлопнули по рюмашке. Света, неграмотная и нигде не бывавшая, стала расспрашивать про Москву, а скоро удивила меня таким предложением:

- Дядя Коля, давайте я вам стихотворение расскажу.

- Давай.

Снова пьют здесь, дерутся и плачутПод гармоники желтую грусть.Проклинают свои неудачи,Вспоминают московскую Русь.

Где ж вы те, что ушли далече?Ярко ль светят вам наши лучи?Гармонист спиртом сифилис лечит,Что в киргизских степях получил...

Наутро я им оставил немного денег с просьбой съездить в Ашхабад, покреститься в православной церкви. Николай обещал исполнить мою просьбу.