Несостоявшийся бой

О Великой Отечественной войне, которая началась 22 июня 1941 года, мы сегодня знаем практически все. По крайней мере, - самое главное.

Но есть отдельные моменты, о которых пока никто не рассказал и не написал. Потому, наверное, что они не оказали прямого влияния на ход исторической битвы.

Тем не менее, они тоже были частью ВОВ, и знание о них полезно, ибо позволяет лучше понять, почему в той войне победили советские люди. Об одном таком моменте рассказывает автор материала, бывший собкор «Комсомолки» Борис Кротков.

Речь о последних неделях перед Курской битвой. Тогда, летом 1943 г., гитлеровцы, овладев Орлом и Белгородом, готовились взять реванш за поражение под Сталинградом.

В частности, в их планах был захват Тамбова, а оттуда - рывок на север: на Москву. Гитлер, придавая этой операции огромное значение, дал ей кодовое наименование «Цитадель», и приказал сосредоточить на Курском выступе наиболее боеспособные части вермахта во главе с самыми опытными генералами.

Естественно, командование Красной Армии готовилось к опасному повороту событий, а в самом Тамбове особые меры принимали местные органы власти, в том числе комсомольская организация.

31 мая 1943 г. мне исполнилось 15 лет, а уже на следующий день я был принят в ряды ВЛКСМ. Наверное, потому, что отлично учился в школе и охотно выполнял общественные поручения.

Комсомольский билет мне торжественно вручали в Тамбовском городском комитете комсомола. А еще дней через десять случилось неожиданное: в окно родительского дома постучал велосипедист и объявил, что следующим утром мне следует быть в горкоме. Зачем – объяснять не стал, заметил лишь: там узнаешь.

Помню: маму – она только вернулась с ночного дежурства в военном госпитале, где работала санитаркой - вызов этот встревожил. Зато меня обрадовал: шутка ли - куда вызывают!

Значит, нужный я человек. И действительно оказался нужен.

Когда пришел в горком, там уже находилось под сотню моих сверстников. Многих из них я видел впервые – они были из других районов города. Нам объяснили ситуацию: под Курском, сказали, что возможен прорыв немцев в нашу сторону, а затем на север – на Москву.

И объявили: горком комсомола вместе с армейским командованием решили создать противотанковый истребительный отряд из комсомольцев допризывного возраста. На крайний, так сказать, случай. Дело это, подчеркнули, сугубо добровольное, принуждать никого не будут.

Смотрите военный архив КП - все выпуски "Комсомолки" 1941-1945 гг

Надо ли говорить, что отказников среди нас не нашлось, и уже следующим утром мы, набившись в кузова трех грузовиков, ехали в лес. Должен заметить, что тамбовские леса серьезные: они начинаются километров в трех от города и тянутся на север многими трудно проходимыми верстами.

Мы долго тряслись по лесным дорогам, пока, наконец, не въехали на большую поляну. Там нас уже ждали готовые землянки. Для начала, вооружившись топорами, отправились в недалекий ельник за лапником. Им мы плотно выстлали полы в землянках, от чего воздух сразу пропитался чудесным запахом свежей хвои. А на лапник мы уложили брезент, и у нас получились вполне приличные спальные ложа. Подушки были набиты ватой, одеялами служило шинельное солдатское сукно.

Потом отвели в столовую – под навесом стояла дюжина длинных столов – и плотно покормили. Вообще, должен заметить, кормили нас все дни сытно, пусть чаще всего кашей или супом из перловки. Но мы не сетовали: в Тамбове тогда жили голодно, из всех карточек отоваривались только хлебные – по 300 грамм в день на иждивенца, каковыми мы, молодые ребята, считались.

К вечеру нас определили по отделениям – по 9 человек. Как раз на одну землянку. А к каждому взводу из четырех отделений был приставлен старшина из фронтовиков. Они и начали учить нас солдатскому уму-разуму.

До сих пор в ушах звенит жесткий голос нашего старшины; он, кажется, был из белорусов. С самого утра старшина начинал кричать у землянок: Подъем! На поверку выходи, стройся, на первый-второй рассчитайсь! Левое плечо вперед, шагом марш! Ножку, ножку крепче дай! Запевай! И мы запевали. Песни пели разные, но любимой у старшины была одна, которую полюбили и мы. Я до сих пор не знаю, ни кто сочинил слова этой песни, ни кто – музыку, но мы пели ее с упоением, особенно последние строчки.

- Там, где пехота не пройдет и бронепоезд не промчится,- начинал запевала. Голос у парня был сильный, и мы разом подхватывали: - Могучий танк не проползет, там пролетит стальная птица. - Пропеллер громче песню пой, неся распластанные крылья…

А дальше следовали те слова, которые особенно брали нас за душу:

- За вечный мир, в последний бой летит стальная эскадрилья!

Я понимаю, что сегодня, рассказывая о том, как мы с подъемом пели тогда эту песню, я выгляжу наивным и, наверное, даже смешным: войне ведь конца еще не виделось. Но в тот летний месяц 43-го мы, маршируя по глухим лесным дорогам тамбовщины, действительно от души пели о последнем бое и вечном мире, ибо искренне верили, что все это обязательно будет. И, может быть, даже скоро. Мы ведь не сомневались, что победа будет за Советским Союзом. А тогда кто посмеет напасть на нас?

Теперь о главном: чему и как учили нас. Учили бегать сломя голову, с винтовкой наперевес; и не по прямой, а вихляя из стороны в сторону, чтобы не попасть под прицельный огонь фашистов. И - ползать, вдавливаясь в землю животом и плечами. Учили стрелять стоя, с колена и лежа.

Учили бросать гранаты (муляжи, конечно): РГД внахлест, как бросают камень, (вес этой гранатки небольшой, не более 500 грамм); зато килограммовую противотанковую надо было швырять только из положения лежа на боку; и обязательно крюком через голову, иначе можно плечу сделать очень больно. Что, к слову, я и испытал на себе в первый же день учений.

Но день начинался с получасовой форсированной маршировки до «рубежа накопления». Там мы, немного отдохнув, рассыпались в цепь и начинали путь – то галопом, то ползком, - к «рубежу атаки». Перед ним метрах в ста на кольях были прибиты листы фанеры, изображавшие танки врага. Вот в них после сумасшедшего рывка вперед и летели наши гранаты. А затем мы бросались в штыковую. Всего маршрут от «рубежа накопления» до «рубежа атаки» занимал метров 500-600.

И так каждый день часов по семь-восемь. Хорошо, что погода стояла чудная: без дождей, теплая, не очень жаркая. Но все равно уставали очень. Однажды я услышал, как капитан, начальник лагеря, пенял нашему старшине: ты полегче с ребятами, как бы не надорвались.

Старшина отшутился: тяжело в учении – легко в бою. И продолжал гонять нас, как прежде. А перед сном еще надо было показать ему, что умеешь разбирать и собирать затвор трехлинейки - он у этой винтовки очень сложный.

Но к концу учений некоторые ребята делали эту операцию с завязанными глазами. И еще: нас выводили иногда подальше от лагеря и работник лесничества учил нас ориентироваться в лесном бездорожье.

О событиях на фронте мы узнавали от офицеров во время обеденного перерыва и за ужином: радио в землянках не было, как, впрочем, и электричества. Так мы узнали, что 5 июля немцы начали мощное наступление под Курском, но что наши на полтора часа опередили их встречным шквальным артиллерийским огнем. И, тем самым ослабили удар.

Потом узнали об ожесточенном танковом сражении под Прохоровкой 12 июля. В нем с двух сторон участвовало более тысячи танков; закончилось оно разгромом немецкой танковой группировки. И нам стало ясно, что гитлеровская «Цитадель» дала трещину. Когда же 5 августа услышали, что Красная армия освободила Орел и Белгород и пошла на Запад, - поняли, что нам, наверное, скоро можно будет вернуться домой. Скажу откровенно, это нас как-то даже расстроило.

Потом уже, в начале 50-х, когда работал в «Комсомолке», я узнал, что незадолго до окончания войны половина моих «лесных братьев», старших по возрасту – я был младшим в лагере - была призвана в армию, отправлена на передовую; и из них каждый четвертый домой не вернулся.

А перед самым концом учений в лагере случилась неприятность: на стрельбище кто-то из нас пустил пулю выше цели, и через несколько секунд мы услышали вопль: люди стойте, убили, убили! И вдали показался какой-то мужик. Он бежал, смешно размахивая руками.

То был пастух колхозного стада. Оказалось, он гнал коров на водопой, когда один теленок, сиганув в сторону, зачем-то помчался в сторону полигона. И наткнулся на нашу пулю. Я не знаю, как воинским начальством был урегулирован с колхозом этот вопрос, только на следующий день суп у нас был с мясом.

Провожали домой нас красиво. Из Москвы прибыл генерал-майор Борисов, которому мы продемонстрировали все, чему научились. И даже больше: к приезду высокого начальника на одной полянке были рядами вбиты сотни полторы кольев, на которые натянули проволоку – на высоте до полуметра.

И мы устроили соревнование, кто быстрее проползет под проволокой. Старались во всю! Было очень нелегко: у каждого к поясу были прикреплены по паре гранат, а в руках была винтовка.

Троих наиболее ловких, быстрых и сильных генерал наградил ручными часами, которые доставал из нагрудного кармана.

А дома мама, увидев меня, вначале зарыдала от радости, а потом отругала за мой вид: одежда на мне была грязная и истрепанная – ведь военной экипировки нам не дали. Не положено, сказали. И мы все недели, что жили в лесу, бегали, прыгали, падали, ползали в своем домашнем. Подошвы к своим брезентовым полуботинкам (кожаных мне родители не покупали – дорого.) я должен был прикрутить проволокой. Иначе потерял бы их.

Впрочем, скоро мама успокоилась и стала рассказывать, какое волнующее впечатление произвел на нее, на раненых в госпитале, где она работала, на всех наших соседей артиллерийский салют в Москве 5 августа по случаю победы под Курском. Еще бы - это был первый военный салют в Великой Отечественной войне! Потом салюты воспринимались спокойнее, как нечто должное Я, к сожалению, первого московского салюта не слышал: радио, как уже говорил, в лагере не было.

Занятия в школе начались, если мне не изменяет память, дней через восемь-десять.

Встретили меня без эмоций: особо не расспрашивали, что и как было в военном лагере. Правда, со стороны девятиклассниц-одноклассниц я начал ловить на себе что-то новое во взглядах. Они говорили, что я повзрослел.

И это было приятно слышать. А войне оставалось «жить» еще больше года.

В одну из немецких бомбежек Тамбова – фашисты почему-то часто бросали бомбы на жилые кварталы города - погибла девочка – подруга моей будущей жены…

Смотрите военный архив КП - все выпуски "Комсомолки" 1941-1945 гг