К 80-летию Олега Табакова: От факела к камельку. Путь Прометея

Фото: Иван ВИСЛОВ

Когда-то народный куркуль кот Матроскин тоже был котенком по имени Гав. Трогал жизнь лапкой. Озадаченно тыкался носом в холодное стекло. Делился пережитым: «Мы долго искали Большие Неприятности, но нас собака прогнала»...

Должно было случиться бессчетное множество собак, сапог, перевернутых блюдечек и Больших Неприятностей, чтобы из задорного котишки вырос этот вот скопидом в шарфе и валенках, знающий, с какого конца бутерброд есть и что «чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно купить что-нибудь ненужное, а у нас денег нет». Идеальный министр финансов периода санкций и контрсанкций.

Известный стране как Обломов, сдобный, пухлый, с супницей и «с мясом», - Табаков куда более обязан другому сочинению Ивана Гончарова - «Обыкновенной истории», едва знакомой широкому потребителю ввиду отсутствия экранизаций (большое, заметим, упущение). Одиссея пылкого юноши, явившегося за умом и лоском к столичному сибариту-дяде, ехидному резонеру с капитальцем, знаменовала многими пережитый путь от ребячливой поэзии к трезвой прозе, а от идеализма к расчету и перспективному планированию. Младшего и старшего Адуевых Табаков играл с разницей в четверть века, и в этой реинкарнации отразилась вся его творческая биография последних шестидесяти лет.

Лелик Табаков «образца студенческих 50-х», когда он за свою первую театральную роль Пети из «Вишневого сада» получил первую премию - часы «Победа».

Фото: Евгения ГУСЕВА

Молодой Табаков рубил зеркальную мебель дедовской шашкой в знак борьбы со стяжательством и единения с младохристианской аскезой первых революционных лет. На плакатах к фильму «Шумный день» его так и рисовали с шашкой наотмашь и гигантским шагом вперед - как бронзового Кибальчиша у Дома пионеров (название получилось какое-то старушечье - но мальчик с шашкой плохо монтировался с исходным заголовком розовской пьесы «В поисках радости»). Юный правдоискатель, поднятый с постели гудком по случаю смерти Сталина, толкал крамольные речи о гнилых порядках в «Чистом небе». Лез на рожон в дебютном и запрещенном на 30 лет «Тугом узле» (чтоб сгладить запал, его тоже переименовали в старушечье «Саша вступает в жизнь»). Всех увлекал в Сибирь за трудами праведными («Молодо-зелено», «Дорога к морю»).

И постоянно сверял свой пыл и самовзвод с вождем, патриархом и старшим Олегом - Ефремовым. Тот сделал из выпуска Школы-студии МХАТ театр «Современник» и вел его маленьким торпедным катером среди старческого флота академических коллективов. В «Испытательном сроке» в роли чекиста Жура учил разыскному делу стажера Егорова (Табакова). В «Войне и мире» его прожженный хищник Долохов в пух и прах обыгрывал в вист табаковского Николая Ростова (под этим именем Лев Николаевич, между прочим, вывел собственного папеньку - надо полагать, история оглушительного проигрыша, заставившего молодого гусара искать невесту с приданым и приведшего в конце концов к появлению на свет самого Л. Н., в семье была памятна). В «Живых и мертвых» капризный особист - Табаков орал вестовому: «Ефремов!» «Евстигнеев я», - обижался солдат. Постоянные зрители «Современника», где играли все трое, думается, в этот момент потешались от души - хотя не факт, что для хохмочек было найдено самое подходящее место.

1943 год. Олег пошел в школу в городке на берегу озера Эльтон, где его мама работала в госпитале. Главными радостями будущего артиста были подгорелая пшенка, охота на дроф и, конечно, кино!

Фото: Евгения ГУСЕВА

Тут-то, в 29, его и накрыл инфаркт - в поворотном 64-м,

ознаменованном символической сменой горлопана Хрущева на гедониста Брежнева. Пора было кончать с митинговщиной и браться за ум и гуж: пошли дети. В память о «розовом» периоде Табаков сыграл в «Гори, гори, моя звезда» малахольного режиссера Искремаса - подвижника народного театра и площадных форм искусства. Рядом малевал свои фрески с синими яблоками и райскими птицами блаженный художник-примитивист Ефремов. Оба грезили социалистическим авангардом и утопическим единением людей труда. Обоих пускали в расход злые селяне, которым больше нравились самогон и потные девки.

Табаков резко переложил курс. Поворотными в его фильмографии стали чекист Макар из «Достояния республики» и бригадефюрер Шелленберг из «Семнадцати мгновений...».

Убить Макара было уже не так-то просто. Он потягивался, посмеивался, похрумкивал яблочком - но в нужный момент у него из ниоткуда вырастал в руке наган: в ЧК быстро учили, что одного горячего сердца для хранения сокровищ республики - маловато будет. Шелленберг же с ходу, ведя Штирлица мимо трупов слишком резвых адъютантов, бросал коронное: «Оказывается, у Дитриха были веснушки». Именно с этих двух ролей Табаков научился нехорошо улыбаться - сверля противника ледяными сканирующими глазами.

Ему перевалило за 35. Он знал, откуда вырастают наганы и сколь долог век резвых адъютантов. Он стал Олег Палыч, сам по себе: с «Гори, гори, моя звезда» они с Ефремовым играли редко и уже на равных.

Олег Павлович, гениальный лицедей, любит петь, любит есть, театр понимает как «зов», как чувственное заражение одного человека другим и за своих сражается с бульдозерной хваткой. Об этом читайте в его книге «Моя настоящая жизнь».

Фото: RUSSIAN LOOK

Так состоялся переход в Адуевы-старшие. Табаков теперь, жмурясь и с деланой укоризной, учил уму-разуму молодых противленцев, каким был когда-то сам: арапа Ибрагима Ганнибала в «Сказе про то, как царь Петр арапа женил», неприкаянного ученого Даля в «Незваном друге», вертопраха Янковского в «Полетах во сне и наяву» и дядю Федора в Простоквашино. Тихо радовался и притворно гневался, когда они его наук не слушали и на ус не мотали. В фильме «Москва слезам не верит» обзавелся подтяжками - первым признаком основательности.

Поднял два театра. Лично записал транслирующуюся перед каждым спектаклем МХАТа просьбу отключить мобильники. Вывел в свет последнее яркое актерское поколение: Машкова, Миронова, Безрукова и Серебрякова, которые уже сами в худруках и за которыми, кажется, никого.

«Для меня любовь двоих есть тайна», - говорит Табаков. Для него и Марины Зудиной эта тайна началась в ноябре 83-го и приросла сыном Павлом (20 лет) и дочерью Машей (9 лет). На снимке: семья Табаковых на 25-летии «Табакерки».

Фото: Евгения ГУСЕВА

Студенты за него горой и стеной. Знают, что язвит не от природной брюзгливости, а только желая уберечь от острых углов и крутых горок, на которые сорок раз налетал сам. И что непременно случатся у них на веку свои синие яблоки и райские птицы.

И даже корова будет.