Совет молодежи от детей блокады: Меньше роптать – больше познавать

Кадышевы выстояли и перед холодом, и перед голодом

Фото: Александр ГЛУЗ

Бомбежки и артобстрелы. Зверские холод и голод. Погибающий старший брат. И «величайший праздник» 27 января 1944-го. Такой блокада запомнилась Майе Федоровне Кадышевой, которую война застигла восьмилетней девочкой.

«КЛАВОЧКА, ВЫ ЖИВЫ?»

Накануне Великой Отечественной семья Кадышевых жила в доме на углу Маяковской и Невского проспекта. Отец работал директором завода музыкальных инструментов. Мать заботилась о детях – восьмилетней Майе и четырнадцатилетнем Толе. Младшую готовили к школе.

В первый класс Майя Федоровна отходила считанные дни: вскоре ее школу №207 эвакуировали.

– Но нашей соседкой была учительница-энтузиастка из этой школы, – вспоминает Майя Федоровна. – Октябрь и ноябрь мы занимались с ней в бомбоубежище – в подвале нашего дома. Там стояли три парты, были металлические счеты с костяшками и палочки. Когда начались резкие морозы, и эти занятия прекратились. А зимой учительница умерла.

С началом блокады Федор Кадышев, непризывной по возрасту (ему на тот момент исполнилось 43 года), возглавил отряд местной противовоздушной обороны. Он с товарищами помогал выжившим выбраться из-под обломков разбомбленных зданий. Его сын Анатолий гасил на крышах вражеские «зажигалки».

– Немец бомбил Ленинград по вечерам, с восьми до одиннадцати, – рассказывает Майя Федоровна. – О бомбежках предупреждало радио. Мы жили на четвертом этаже. По тревоге спускались в подвал. Поднимались. Только раздевались – снова воздушная тревога. Так было октябрь и ноябрь. В очередной раз в наш дом попала бомба. К счастью, не разорвалась. Тогда мама сказала: «Если суждено погибнуть, погибнем в своей квартире». И больше в подвал мы не спускались.

Однажды ночью в дом через дорогу попала бомба. Взрывной волной маму Майи выкинуло из кровати в комнату напротив. Кадышева навсегда запомнила, как к ее матери со свечкой в руке торопился сосед и кричал: «Клавочка, Вы живы? Вы живы?!».

ЖАЖДА ЖИЗНИ

С приходом зимы пришли морозы и страшный голод. Стекла коммуналки были выбиты, окна заткнуты подушками. Спали в шубах. Хлеб запивали вскипяченной на буржуйке водой, чтобы согреться. Топили мебелью.

Отец приносил кое-какой паек. Майе Федоровне особенно запомнился суп в кастрюльке.

– Папа сказал: «Отдавайте часть хлеба маме», – со слезами на глазах рассказывает Кадышева. – Мы с братом очень ревностно друг на друга смотрели. Потом отрезали по кусочку хлеба и отдавали маме. А она возвращала нам обратно…

В декабре, когда брат и сестра гуляли до Невского и обратно, они не раз видели, как на санках везли умерших, завернутых в простыни. Везли к Куйбышевской больнице (ныне Мариинская): возле нее «покойников складывали штабелями».

– В январе 1942-го умер мамин брат, – вспоминает Майя Федоровна. – Он трудился на заводе «Электросила» и, пока были силы, ходил на работу пешком. А когда совсем истощился, его поместили в госпиталь в Аничковом дворце. 7 января дядя умер. Родители нашли его среди покойников в саду у дворца.

Все кошки и собаки были съедены. В доме Кадышевых было и людоедство: то ли мать съела собственную дочь, то ли дочь – мать. Вскоре эта женщина сошла с ума.

Четырнадцатилетний брат Майи погибал от голода. Спасти его помог двоюродный брат, который был сыном полковника Ленинградского военного округа. Он помог Анатолию сесть на самолет «Дуглас» и перелететь через границу.

– Самолет приземлился на военном аэродроме в Московской области. – рассказывает Кадышева. – И мой братишка, пешком, с рюкзаком, неделю добирался до папиной сестры, которая жила под Москвой в деревне Суково.

Несмотря на истощение, Анатолий дошел. Спасибо добрым людям, которые подкармливали его по дороге, и непреодолимой жажде жизни. Несколько месяцев молодой человек лежал. Родственники его выходили. В Ленинград Анатолий вернулся еще до конца войны. В 1944-ом окончил училище связи. После войны служил в Архангельске, Мурманске, Севастополе.

ВЕЛИЧАЙШИЙ ПРАЗДНИК

Весной 1942-го ленинградцы вышли на улицы и стали приводить город в порядок. Многие дома были в подтеках: канализация и водопровод не работали, и нечистоты выливали из окон.

– Лето 1942-го и 1943-ий – это самый страшный период, – делится Майя Федоровна. – Если о бомбежках предупреждало радио, то артобстрелы начинались внезапно. Я садилась на большой сундук, который стоял в коридоре, от страха поджимала ноги и обхватывала голову руками. А папа успокаивал: «Доченька, не бойся: стены толстые, капитальные, ничего не будет».

Автор: Елизавета Селезнева, 8 лет, ГБОУ начальная школа – детский сад №682 Приморского района Санкт-Петербурга

Фото: Александр ГЛУЗ

В 1943-ем Кадышевым два две грядки на стадионе «Динамо». Сажали лук, редиску. Чтобы хоть как-то поддержать здоровье. Майя, уже взрослая девочка, сама ездила на Крестовский остров поливать грядки на трамвае, который ходил по Невскому.

– Однажды, когда возвращалась обратно, трамвай остановился у Адмиралтейства, милицейский сказал всем выйти: артобстрел, – вспоминает Майя Федоровна. – Я очень испугалась. Добежала от Адмиралтейства до Садовой. Напротив Александровского сада стоял разбитый трамвай: в него попал снаряд… Летний погожий день. Мертвые люди. Истекающий кровью морской офицер, выползший из трамвая и молящий о помощи… Наш трамвай был следующим на линии.

В 1943 году Кадышева пошла в школу на Кузнечном переулке. Каждое утро, отпуская ее на уроки, родители не знали, вернется ли она домой…

Когда объявили о снятии блокады, Майя Федоровна вместе с другими ленинградцами высыпали на улицу. Незнакомые люди обнимались, целовались. «Это был величайший праздник».

Автор: Лейла Филимонова, 8 лет, преподаватель А.А. Корнилова, художественная студия Анастасии Корниловой

Фото: Александр ГЛУЗ

– Сейчас, когда я все это вспоминаю, становится так больно оттого, что в нашем городе есть непотребные надписи на стенах, есть вандализм, – объясняет Кадышева. – Ведь я прекрасно помню, как на Аничков мост возвращали коней Клодта, как по Невскому в Петродворец везли отреставрированного Самсона, – и какой радовались этому ленинградцы. Обидно, что люди не понимают, в каком городе живут. Не понимают, что его нужно беречь, лелеять. Не говоря уже о том, чтобы любить и гордиться им.

– Какое напутствие Вы бы дали подрастающему поколению?

– Больше ходить по музеям и меньше сидеть в кафе. Меньше роптать – больше интересоваться и познавать!

ФОТОГАЛЕРЕЯ:

Великая Отечественная война глазами детей

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Ребенок блокады: «Дефицит всего. В первую очередь, родительской ласки»

Говоря о блокаде, 79-летний Герман Александрович Смирнов часто останавливается и будто покряхтывает: если бы слезы остались, наверно, плакал бы не только дыханием. В руках блокадника – канцелярская скрепка. То, во что она превратилась, теперь лежит у меня на рабочем столе. Так изогнуть кусок металла я, молодая и здоровая, не смогла бы (читать далее...)