Особенности национального «плохого» банка

Известный экономист поделился своим мнением о том, зачем в России был создан Банк непрофильных активов и что с ним не так

Владислав ИНОЗЕМЦЕВ

Фото: Дмитрий ПОЛУХИН

Недоверие к банкам восходит в современной России к началу рыночных реформ, когда банкротство стремительно возникавших кредитных учреждений было делом совершенно привычным. С 1990 г. в РСФСР и России было зарегистрировано более 2700 банков, из которых до середины 2000-х годов дожило меньше половины, а за последние десять лет было ликвидировано ещё почти 1000. По мере того как банковский бизнес становился менее доходным, всё больше финансистов использовали свои банки как инструмент для того, чтобы собрать средства компаний и граждан, выдать «кредиты» самим себе и пуститься в бега. В балансах «Банка Москвы», Промсвязьбанка или Внешпромбанка остались в итоге миллиардные «дыры», в то время как Андрей Бородин стал собственником самого дорогого особняка Британии, Дмитрий и Алексей Ананьевы оказались политическими беженцами во Франции, а Георгий Беджамов ныне считается лицом, пользующейся особым благорасположением князя Монако.

Банк России, который с 2013 г. стал жёстко расправляться с неплатежеспособными банками, в целом хорошо выполнял и выполняет свою работу – однако в последние годы он, на мой взгляд, ввязался в крайне сомнительный проект создания специального «банка плохих активов» – структуры, аналоги которой встречаются во многих странах, но действуют на иных основаниях, чем в современной России. Собственно говоря, идея эта не нова и для нас: после того, как в 2011 г. практически обанкротился «Банк Москвы», купивший его ВТБ создал «БМ-банк», на баланс которого были переведены все просроченные кредиты «Банка Москвы», что серьёзно улучшило формальные показатели государственного банка.

Однако в 2017 г., после того как в банке «Открытие» была обнаружена самая большая в истории российского финансового бизнеса «дыра» в 1 трлн. (!) рублей, Банк России пролоббировал создание т.н. Фонда консолидации банковского сектора – структуры, которая должна была получать в управление активы обанкротившихся системно значимых банков и добиваться их возврата. Фонды такого рода существовали и существуют во многих странах: Resolution Trust Corporation в США, Korea Asset Management Corporation в Южной Южной Корее, National Asset Management Agency в Ирландии, и т.д. Однако в России власти почему-то не удовлетворились созданием Фонда: он тут же приобрёл ранее обанкротившийся банк «Траст» и создал на его базе «банк непрофильных активов», потратив на это более 2,4 трлн. рублей, полученных, разумеется, в виде кредитов Банка России.

Чтобы понять странность этого замысла, нужно отметить основные черты зарубежной практики создания подобных фондов.

Прежде всего она исходит из признания ответственности банков за проводившуюся ими политику. Я имею в виду тот факт, что выкуп у банков «плохих» долгов не предполагает их полного возмещения государством как основной антикризисной меры. Акционеры (а порой и клиенты) оздоровляемого банка всегда несут определённую долю потерь от рискованной деятельности менеджеров. Механизм прост: если банк готов передать часть своих неудовлетворительно работающих активов в финансируемый правительством фонд, он продаёт их с дисконтом, причём значительным – от 30 до 60%. Задача состоит в том, чтобы снять с баланса обязательства, требующие создания резервов, не приносящие доходов и вызывающие отвлечение сил персонала на работу с заёмщиками.

Этот принципиальный момент позволяет решить три важнейшие задачи. Во-первых, он становится сигналом для банковского сообщества о том, что его ошибочные/злонамеренные действия не будут прощены. Во-вторых, он резко улучшает положение проблемного заёмщика, так как при покупке долга с дисконтом покупатель не ориентирован на его полное взыскание. В-третьих, данная схема открывает путь эффективному функционированию финансируемого государством фонда. Поэтому дисконтная схема передачи долга является доминирующей во всех известных случаях создания «банка плохих активов».

Следующим принципиальным моментом является то, что для содействия оздоровлению банков обычно создаётся фонд по управлению «плохими» активами, который не предполагает требований и ограничений, применяемые к банкам и финансируется за счёт бюджетных средств. Фонд учреждается решением правительства или актом законодательного органа, а для его работы выделяются средства по линии Министерства финансов (как правило, это обеспечивается за счёт выпуска государственных долговых бумаг [реже – за счёт размораживания части резервных фондов]). Фонд создаётся на определённый срок, который может продлеваться – но обычно только один раз и в исключительных случаях.

Эта особенность механизма работы с «плохими активами» решает сразу несколько задач. Во-первых, в сочетании с дисконтным выкупом долгов, она обеспечивает рентабельность фонда даже при взыскании 50-65%, а в некоторых случаях даже ещё меньшей доли обязательств. Во-вторых, использование в схеме бюджетных/государственных средств предполагает их обязательную возвратность, что устраняет возможность мириться со злоупотреблениями в процессе работы фонда. В-третьих, деятельность фонда как публичного института, работающего с бюджетными средствами, предполагает его полную прозрачность и подотчётность правительству, парламенту, различным контролирующим органам, а также общественности.

Ещё одним обстоятельством, которое следует отметить, является то, что работа с проблемными обязательствами организуется на индивидуальной основе. В данном случае имеется в виду, что фонд «плохих активов» выкупает отдельные кредиты и ссуды у практически неограниченного круга банков, столкнувшихся с проблемой неплатежеспособности части своих клиентов (в большей части случаев кредиты относятся к тем отраслям, которые в наибольшей степени затронуты кризисом: операциям с недвижимостью, финансовому или страховому бизнесу). Основной задачей, таким образом, является спасение столько несостоятельных банков, сколько их заёмщиков. Выкуп всех активов того или иного банка не практикуется. Данный принцип представляется естественной частью схемы: оценить состояние всего банковского портфеля в ограниченные сроки невозможно; сами банкиры имеют более полное представление о его качестве, и потому в условиях кризиса могут предложить для отчуждения наиболее проблемные активы, которые специалисты фонда способны оценить и предложить свою цену. Именно вариант индивидуальной работы с заёмщиками и делает всю схему эффективной.

К сожалению, в России регулятор проигнорировал все указанные принципы создания «антикризисного» фонда. Сама покупка для целей работы с «плохими» долгами организации с банковской лицензией сделала схему находящейся в «неправовой» территории: вроде бы новая институция и является банком, но в то же время она заведомо не может соблюдать банковские нормативы и отчётность (эту коллизию регулятор обещает исправить только к 2023 г.). При этом Банк России через ФКБС заместил кредитными средствами прежние активы обанкротившихся кредитных учреждений («Бинбанка», «Промсвязьбанка» и ряда других) по номиналу: в результате формально активы того же «Траста» приблизились к 2 трлн. рублей, а в качестве задачи ему поставлено извлечь реальных денег только на 482 млрд. В итоге если то же ирландское National Asset Management Agency уже перечислило в бюджет Ирландии прибыль в €2,5 млрд., то в России «банк плохих активов» является планово убыточным предприятием (ещё при его создании в Минфине прямо говорили о том, что такой банк должен «выкупать по завышенной [!!!??? – В.И.] оценке плохие кредиты у банков за государственный счет и, соответственно, нести убытки, чтобы поднять капитал других банков»). Ввиду того, что основные средства, «прокручиваемые» в таком банке, привлечены в виде кредитов Банка России, он de facto выведен из-под эффективного контроля любых государственных органов: Правительства, Министерства финансов и Счётной палаты – на основании того формального обстоятельства, что тут не используются бюджетные средства (ведь Банк России «осуществляет свои функции независимо от других федеральных органов государственной власти, органов государственной власти субъектов Российской Федерации и органов местного самоуправления»). Наконец, ещё одним элементом российской специфики стало то, что в банк «Траст» были слиты активы не столько проблемных, сколько ликвидированных банков – и потому так оказались не «плохие долги», а «долги плохих банков», в том числе и достаточно ликвидные, с которыми можно работать во внесудебном порядке.

Итог известен: структура, которая в большинстве стран мира занимается развитием бизнеса своих клиентов с целью повышения его капитализации и принесения доходов бюджету, в России стремится максимально быстро и дешево распродать активы, банкротя их собственников и обходясь с ними намного более жёстко, чем обычные банки (например, не принимая во внимание рекомендации правительства о реструктуризации кредитов предприятий, столкнувшихся с ковидными ограничениями). Я не говорю о возможных злоупотреблениях (обычно санируемые предприятия прямо находятся на балансе фонда плохих долгов, но «Траст» создал почти 300 дочерних обществ для работы с ними – что открывает огромные возможности для «забалансовых» чудачеств) – достаточно просто того, что вместо того чтобы бороться с нечистоплотными банкирами, выведшими средства за рубеж, российский банк «непрофильных» активов ведёт сотни дел в российских судах против работающих компаний, которые при более «человечном» подходе, в котором не отказали банковской системе, санируя одни банки, затем санаторов санируемых банков на триллионы рублей, но отказали реальному российскому бизнесу, который вполне мог бы вносить свой вклад в развитие нашей экономики. Верится с трудом, что Банк России как акционер банка «Траст» дал поручение банку непрофильных активов закошмарить и ликвидировать вполне жизнеспособный бизнес, но на деле происходит именно так, или в банке нет экономистов, способных оценивать возможность погасить кредиты и реструктурировать их во внесудебном порядке, экономя ресурсы всех участников, или Банк России дал KPI, что менеджеры получают бонусы только от судебной работы и главное сейчас, а не когда-то потом, когда они и работать возможно не будут.

Судя по всему, разгром бизнесов, попавших в организованную Банком России «воронку», продолжится и будет завершён к вящей радости руководства мегарегулятора и менеджеров то ли фонда, то ли банка плохих активов. Однако мне кажется важным ещё раз обратить внимание на происходящее – хотя бы для того, чтобы в будущем, когда финансовые власти страны начнут снова экспериментировать с новыми формами регулирования, они более внимательно относились к мировой практике.