Как "Школа современной пьесы" отметит 20-летие театра?

Художественный руководитель театра "Школа современной пьесы" профессор РАТИ, народный артист России Иосиф Райхельгауз ответил на вопросы читателей 16 марта.

Стенограмма онлайн конференции и фрагменты трансляции

- Добрый день. Сегодня в гостях у «Комсомольской правды» Иосиф Райхельгауз, режиссер, художественный руководитель, создать театра-школы современной пьесы. И начнем разговор с Иосифом Леонидовичем с того, что скоро у театра юбилей.

- Да, 27-го.

- 27 марта исполняется 20 лет. Хотя вот, казалось бы, вроде бы относительно недавно был театр создан, стал невероятно за эти годы популярен не только у москвичей. Иосиф Леонидович, расскажите, с чего вообще все это началось и как вам пришла идея создания этого театра? Самое главное, довольны ли вы сейчас тем, что удалось сделать?

- Ну, я предполагал, естественно. А что касается театра – мне как-то везло все время с работой. Я закончил ГИТИС, режиссерский факультет и даже еще не получив диплома, начал работать в театре «Современник». Еще даже вот там, на площади Маяковского, а потом уже на Чистых прудах. А потом разное было, я о себе все опущу. Собственно, кому это интересно? Есть и на сайте театра и, потом, у меня книжки разные. У меня есть книжка «Не верю», там я обо всем об этом подробно написал. Но вот 20 лет тому назад я, уже пройдя целый круг режиссуры в Москве, я был вместе вот с Василием Морозовым, руководителем театра Станиславского, драматического. Потом нас выгнали, потом мне не давали в Москве работать. Потом я несколько лет работал у Юрия Петровича Любимого на Таганке. Потом я опять вернулся в «Современник». И где-то лет 20 тому назад, мне разные начальники стали предлагать, тогда такие времена были, когда уже моя фамилия Райхельгауз перестала кого-либо пугать, а, наоборот, стала даже относительно модной. До этого она была такой строгой, потому что когда я начал в «Современнике» работать, мне предложили ее поменять даже. Предлагали на выбор разные псевдонимы. Но это неважно. Важно, что начали предлагать вот возглавить какие-либо московские театры. И так получилось, что тогда, это были 90-е годы, как-то много театров оказались без главных режиссеров. И шел поиск таких относительно молодых режиссеров. По тем временам 60-летний считался молодой, а уж человек 40-летний – просто совсем ребенок. Ну вот, я как-то боялся приходить в старый театр, потому что был опыт работы в театрах, давно сложившихся и собранных не мной, естественно. И, может быть, замечательных, но определенных. И так случилось, что, работая в «Современнике», ко мне пришел мой старший товарищ и коллега, с которым мы много работали, -Альберт Филозов. Он к этому времени тоже практически оказался без работы, он работал у Васильева в школе драматического искусства. И вот Анатолий Александрович к тому времени как-то так распустил первый набор артистов. Они были замечательными, но это его право и его видение театра. Проще говоря, пришел Филозов.

- Безработный?

- Безработный. И мы решили не знаю для чего срепетировать пьесу Злотникова «Пришел мужчина к женщине». Стали думать, кто же эта женщина и вспомнили о замечательной артистке, о Любови Полищук. Мы предложили Любе и начали репетировать спектакль, прямо в моем маленьком кабинетике, вернее, это крохотная комнатка режиссера, которую мы делили с Валерием Фокиным тогда, очередным режиссером «Современника». Я там занимал один квадратный метр. Начали репетировать «Пришел мужчина к женщине», потом я снял такой телевизионный фильм с Филозовым и с Полищук «Пришел мужчина к женщине». Потом мы вместе с Мариной Дружининой, которая тогда была начальником Союза театральных деятелей, а до этого начальником управления культуры, мы с ней как-то решили – а не сделать ли театр? Вот есть главный режиссер, есть два артиста и есть директор. Тогда слово продюсер еще как-то было немодным. И мы начали искать старые театральные здания. Мы нашли такую замечательную карту театральной Москвы дол 1917 года. Удивительная карта. Как-то странно, кстати, что никто ее не публикует, не комментирует. Удивительная карта, практически в Москве были сотни театров до 1917 года. В одном саду Эрмитаж их было, по-моему, за 40. Только в одном саду. А уж какая-нибудь Сретенка просто кишела. В каждой подворотне были театры. До сих пор я знаю очень многие места в Москве, где сейчас находится где-то пошивочный цех, где-то обувной магазин на Сретенке, где-то кинотеатр старый. Но это все театральные здания. И вот среди других зданий мы прошли по Трубной площади, опять же, я знал по литературе, что вот этот дом на углу Неглинки и Петровского бульвара, что этот дом – это бывший Зимний Московский Эрмитаж. То есть, это бывшее такое место, которое адекватно сегодня какому-нибудь творческому дому. То есть, не знаю, там Дому актера, Дому кино. То есть, место, где основное пространство занимает ресторан, куда сходится творческая и научная интеллигенция. А вокруг есть всякие клубы по интересам. И вот этот Зимний Эрмитаж именно таким и был. Там был замечательный ресторан француза Люсьена Оливье. Вокруг было общество любителей русской словесности, общество провизоров московского университета. Там собиралась какая-то музыкальная кучка московской консерватории и поэтому не случайно именно в этом ресторане Петр Ильич Чайковский свою свадьбу со студенткой отмечал. Вообще в этом доме много чего происходило. В этом доме бывали практически все крупные писатели второй половины 19 – начала 20 века. В этом доме профессура московского университета отмечала Татьянин день впервые как в 150-летие университета. И, собственно, с этого все и началось. В этом доме Антон Павлович Чехов подписал контракт на первое собрание своих сочинений с Сувориным. Кстати, в этом же доме вот у него, простите, пошла кровь прямо вот, им принесли ведро с шампанским и со льдом, он сидел с Сувориным. И его увезли в Мерзляковскую больницу, в палату №16. И его там навестил Лев Николаевич Толстой, который тоже много раз бывал в этом доме. Собственно, я могу рассказывать обо всей русской литературе и русской культуре, потому что там Шаляпин пел, и Собинов пел. Даже Мария Владимировна Миронова, которая потом стала актрисой нашего театра и до последнего дня жизни играла на нашей сцене, она мне рассказывала, как девочкой ее, 6-8-летней девочкой папа водил на семейные обеды в ресторан «Эрмитаж». И вот там она ела салат оливье, который теперь ест весь мир, называя его по-разному. У нас мы его называем оливье, а в Европе его называют русским салатом. И там она видела многих писателей, которых вот она видела впервые живьем. И там через стол регулярно сидел Гиляровский и писал свои очерки, и писал свою «Москва и москвичи» и глава «На трубе», собственно, посвящена этому месту и этому дому. И, конечно, нам очень повезло, мы в этот дом вошли. И повезло тем, что заканчивалась советская власть.

- До вас там что было?

- До нас там чего только не было. Там был и дом крестьянина, и поликлиника. Когда мы реально вошли, там было издательство «Высшая школа», которое и до сих пор там находится. Они сдвинулись, потому что раньше они весь Советский Союз обеспечивали учебниками по общественно-политическим и прочим дисциплинам, а сейчас их мало, они замечательное, наверное, трудно сказать, издательство. И сейчас они сдвинулись в уголок, а вот этот подвисающий зал, который они использовали как склад и как такую базу для ВАКа, где лежали диссертации всего Советского Союза. Мы эти диссертации очень много лет вот куда-то выносили, вывозили, мы умоляли их забрать, их никто не хотел брать…

- Но сцена там была, в этом зале?

- Там была маленькая сценка, вот сейчас это ложа театра, вот с которой пели Шаляпин. Скорее, это даже не сцена, а такая эстрадка. Но, на самом деле, все, что там было, мы постарались за эти 20 лет, пока мы там живем, мы постарались и сохранить. Мы там спрятали росписи стен под специальную пленку. Мы находили какие-то чугунные, очень красивые фонари и мы их там выставили и оградили. Во всяком случае, вот сейчас, когда официально правительством Москвы запущена реставрация театра и строительство новой сцены внутри двора, там какие-то сараи, там свалка какая-то. Мы попытаемся все это привести в порядок, расчистить. А вот эти залы, основной дом только бережно реставрировать, восстановить купол, который был над этим домом, восстановить роспись, восстановить назначение этого дома как все-таки дома такой русской культуры. Неважно, есть там ресторан, или театр там занимает три сцены или одну сцену. Важно, чтобы вот такой культурный центр там все-таки оставался.

- В московском подчинении?

- Да, мы московский театр, конечно.

- И все эти реставрационные работы все бюджет финансирует?

- Это все правительство Москвы. Там не бюджет, там довольно сложная история. Забыл, как они называются, кто вкладывает деньги?

- Спонсоры?

- Они не спонсоры, другое слово. Еще одно слово есть. Это люди, которые строят некие здания, инвесторы они называются. Они строят некие здания в Москве, каким-то образом рассчитываются с правительством Москвы. И вот в виде этого расчета строят театр. Люди это очень грамотные, интеллигентные, очень любящие и понимающие театр, поэтому очень важно, что они его хотят построить не для зарабатывания денег, а для постройки театра. Надо сказать, что вот у таких крупных московских чиновников мы все время находим понимание. У Лужкова, у Людмилы Ивановны Швецовой. Вот крупные, они быстро, внятно разговаривают. Как только это опускается на уровень чуть ниже, начинается нечто такое, от чего можно просто сойти с ума. Что и происходит. Вот строится фундамент, вот сейчас он простаивает уже там месяца три или четыре. Вот нужна какая-то подпись и это начинает заматываться, начинает куда-то уходить. Я звоню большому начальнику неделю тому назад, он со мной разговаривает как с ближайшим родственником – да, дорогой, что там? Я говорю – вот вы не подписали, уже несколько месяцев у нас стоит техника, мы не можем дальше идти. Да вот сейчас, буквально вы положите трубку, вам позвонят, назначат встречу, мы все решим, это все ерунда, это все мелочи. Я положил трубку, прошла неделя. И так неделя, месяц, три месяца. Вот у Бабеля есть такая строка в «Конармии», когда красноармеец убивает гуся и просит хозяйку изжарить его. Хозяйка говорит – сыночек, от ваших дел я желаю повеситься. Вот вы знаете, у меня отчаяние наступает. При том, что я не из робкого десятка и не таких пробивал, но наступает отчаяние. Я очень хочу не дом себе, не дачу, я хочу построить театр ,в котором будут работать мои ученики из ГИТИСа, из ВГИКа, выпускники разных лет, люди талантливые, интересные. В центре Москвы. Я тоже еще надеюсь немножко поработать. Это замечательное место, там грандиозный проект, авторская группа, в которую входит и Дмитрий Крымов, и Колосница, замечательный архитектор. И молодые прекрасные архитекторы. И я вхожу в эту группу. И мы придумали нечто, мне кажется, что это утверждено всеми архитектурными советами, согласований сотни, бесконечно, все утверждено, все согласовано. Но – катастрофа.

- Это ваш больной мозоль. Но, тем не менее, все-таки были хорошие времена, если молодому режиссеру сказали – хочешь театр свой, у тебя есть один безработный актер, вот тебе театр.

- Времена были прекрасные. Не случайно в эти времена открылись много театров. Не случайно именно в эти времена, 15-20 лет тому назад открылось все. НУ как все, вы помните, в период советской власти ну что там, открылся «Современник» в 1956 году, потом открылась Таганка. А потом колоссальная пауза. Ну, где-то там новый театр за кольцевой дорогой. А потом долго ничего не открывалось. И вот в эти самые 90-е как началось – и студия Розовского, и студия Табакова, МХАТ разделился. А потом уже и студия Фоменко. Кстати, мы, получив вот эту сцену и получив этот дом, мы дали многим возможность родиться в этом доме. Потому что студия Фоменко дипломные спектакли играла у нас. И квартет «И» начался у нас. И театр Елены Камбуровой начался у нас. И много-много. И все последние вечера Булата Шалвовича Окуджавы и его 70-летие проходило у нас. И я могу бесконечно перечислять. Я вообще вот сейчас так завелся в связи со строительством, но я счастлив этими 20 годами, это прекрасные 20 лет. И я единственное хочу, чтобы не было хуже. И вот сейчас у нас 27-го юбилей, мы решили пригласить всех, кто выходил на нашу сцену. У нас и сегодня штатная труппа потрясающая, 11 народных артистов, а артистов всего в труппе меньше 30. Там 11 народных, 8 заслуженных, остальные молодые, но очень хорошо известные. Там, скажем, Олег Долин, Вадим Калганов.

- Сериальные.

- Они сериальные, потому что они артисты очень хорошие. Я горжусь. И Анжелика Волчкова, и Таня Целенина, и Леша Гнилицкий – это мои выпускники, либо вгиковские, либо гитисовские. Но это очень такие объемные артисты, разнообразные. И за эти 20 лет там не только артисты, там огромное количество замечательных режиссеров поставили спектакли. И я зову лучших режиссеров, и буду звать дальше. А о драматургии вообще говорить нечего, потому что вот, извините, только премьеры.

- Чем вы руководствуетесь при выборе драматургии для постановки? Ведь у вас действительно театр современной пьесы и в основном там современные авторы.

- Не в основном, а только. «Чайка» - это один из вариантов… Чеховская «Чайка» это часть триптиха, она как часть, как исключение. Но это театр только мировых премьер. Мы никогда не ставим пьесу, если до нас ее кто-нибудь поставил. Мы ставим пьесу, написанную только что и написанную по-русски, где бы этот автор ни находился. И не случайно за все эти годы здесь появились первые пьесы Семена Злотникова. И весь Гришковец, и Акунин с первой пьесой, и Людмила Улицкая. Я буду вот сейчас перечислять просто наших классиков.

- Там конкурсы?

- Конкурс – это отдельная история, конкурс – безусловно. И все ваши читатели, сегодняшние пользователи Интернета, они могут участвовать в этом конкурсе. Это конкурс «Действующие лица», который мы проводим уже много лет. И очень квалифицированное жюри, в составе которого самые серьезные люди нашего театра. Там разные годы. И Юрский, и Табаков, и Волчек, и Гришковец, и Злотников, и Филозов, там в прошлом году Чулпан Хаматова. Вот я буду называть бесконечно наших замечательных артистов, критиков, режиссеров, которые читают эти пьесы, отбирают лучшие. И десять лучших мы издаем в сборнике «Действующие лица». Сборник выходит ежегодно и лучшие пьесы ставятся.

- Мы поясним, что это конкурс пьес.

- Конкурс драматургии. Конкурс, естественно, профессиональных драматургов.

- Там, по-моему, совсем девочка молоденькая, чуть ли не студентка она?

- Да, да. Но «Дважды два пять» это была уже ее третья пьеса. Потому что до этого она прислала совсем свою такую наивную, но замечательную пьесу. Там просто было много ненормативной лексики. Я с ней связался и попросил ее написать без нехороших слов. Она написала и написала замечательно.

- То есть, к вам можно обращаться и у вас получать драматургический материал, с которым сейчас большие проблемы?

- Безусловно. Когда мои дорогие коллеги в разных городах нашей великой страны рассказывают, что нет современной драматургии, я хочу им сказать – дорогие, не ленитесь, почитайте. У нас есть современная драматургия. Я скажу вам, что вот на этом последнем конкурсе первую премию получила пьеса «Осколки». Пьеса, которую как бы читать не очень легко, она кажется такой странной, нетрадиционной, очень много эпизодов. И я вот недавно, буквально 3 дня назад, меня Михаил Угаров, главный режиссер театра «…» пригласил посмотреть спектакль по этой пьесе, который поставил совсем молодой режиссер, выпускник нашей кафедры гитисовской, режиссерской кафедры, Леонида Ефимовича Хейфеца мастерская. И вот я должен вам сказать, что я получил огромное удовольствие, счастье. Очень хороший спектакль. Внятный, живой, такой провокационный в адрес зрительного зала. Все есть. Есть у нас драматургия. Ну, не случайно у нас портфель заполнен драматургией. Я уж не говорю о таких классиках, как Злотников или Гришковец, которые еще пишут. Но совсем молодые пишут замечательно. Они пишут непривычно, конечно, привычней в который раз поставить Шекспира. Или Чехова, или Островского. Но в который раз. Тогда придут отличать твою трактовку от трактовки соседнего театр. А тут ты берешь в первый раз драматургию, ты берешь молодого человека, которого либо ты доведешь до зрителя, либо ты его похоронишь надолго. Это очень серьезно.

- Руководствуетесь при выборе. И не боитесь ли вы, а вдруг спектакль не пойдет?

- Боюсь. А если он не пойдет, он и не идет. Конечно, это не часто бывает, но бывает. У нас бывали ситуации, я могу вам привести пример, когда, скажем, ну вот есть такой замечательный драматург Гладилин. Он написал, это было лет 5-6 назад, замечательную пьесу, «Другой человек». Замечательная пьеса, занятная, странная. Я пригласил ставить очень известного режиссера, моего в прошлом ученика, который сейчас живет в Германии, в Европе, много ставит. Там он такой популярный европейский режиссер. Я его пригласил ставить. Он репетировал с замечательными артистами. Значит, пьеса прекрасная, артисты замечательные, Альберт Филозов и Ирина Алферова. Спектакль не получился. Мы его сыграли 3 или 4 раза и сняли. Все бывает. Это нормальное дело. Вот у нас сейчас идет спектакль в постановке, премьера этого сезона, в начале сезона была премьера, в постановке известнейшего в Европе режиссера Андрея Жолдока, «Москва …». Мне спектакль кажется очень мощным, ярким, разнообразным. Там замечательно играет Елена Коренева, там замечательно играет Альберт Филозов, молодые наши артисты – Таня Целенина, Ваня Мамонов, Леша Гнилицкий играет. Играют замечательно. Зрители покупают билеты плохо. Тяжело.

- Я видела этот спектакль.

- Да, мне очень жаль. Но ничего не поделаешь, если зритель не будет ходить, как бы мои дорогие коллеги критики не рассказывали, у них свои мазки, у них все свое. Они там просчитывают, у нас ставил модный режиссер современный, не буду называть фамилию. Но поставил ерунду, ну, поиздевался над всем. Ну так, знаете, вот левой рукой. Видно, что талантливейший человек. Не глядя, не заглядывая, ничего, его сразу включили во все программы «Золотых масок», всех фестивалей и чего угодно. Я все это увидел и сказал – все это хорошо, но давайте это не от нашего театра все-таки будет? Вот СТД хочет, пусть оно его представляет на «Маски», на что угодно. НЕ глядя – вот это поразительно. Вот у них уже есть знание того, кто и как соответствует, с их точки зрения, там европейского уровня, не европейского. Ничего страшного в этом нет, это нормально. На этот самый европейский уровень я тоже езжу, я тоже в этом году там побывал, в Авиньоне, как обычно. Или там боннский биенале, или еще где-то, где наш театр достаточно часто участвует. Но, к счастью, русский драматический театр со всеми нашими традициями литературы, драматургии, режиссеры, школы колоссальной, грандиозной, мы еще, мне кажется, достаточно сильны.

- А ваш любимый спектакль вашего театра?

- Это не трудный вопрос, но это такой банальный немножко ответ, но ответ, к сожалению, справедливый. Это как детей определяют – вот любимый ребенок. Все спектакли, которые идут в нашем театре, а их очень люблю. Все по-разному. Я очень любил спектакль «Пришел мужчина к женщине», который вначале играли Люба Полищук и Алик Филозов. Потом стала играть Ирина Алферова. Филозов сыграл его 500 раз. И вот в начале этого сезона я выпустил спектакль, который называется «Пришел мужчина к женщине. Новая версия». Там играет Виктор Вержбицкий. Вначале играла Амалия Мордвинова, а теперь играет ведущая наша героиня – Анжелика Волчкова, моя вот студентка по ВГИКу. И я тот спектакль ну очень люблю, вот я его иногда сам для себя сижу и смотрю. Что невероятно. У меня запись этого фильма телевизионного, я смотрю, у меня слеза наворачивается. Я вспоминаю, как мы это репетировали с Полищук. Но этот спектакль вчера шел, позавчера шел, при переполненном зале. Зал потрясающе дышит, артисты замечательно играют, очень точно играют. Вержбицкий выдающийся артист, Анжелика Волчкова, по-моему, замечательная актриса, может быть, чуть недооцененная кино.

- Ну, еще был последний спектакль, как раз Алферову я посмотрела, она там чуть ли не, и по-моему, даже рыдала.

- Да, да. Я Ирочку очень люблю, она моя однокурсница, она играла в моих студенческих работах, мы с ней дружим. Все нормально. Но, понимаете, когда девушке между пятым и шестым десятком, ближе к шестому. И девушка видит себя даже не Аркадиной, а Ниной Заречной, это неправильно. Ну, там пришел мужчина к женщине, у женщины нет мужчины, а у мужчины нет женщины. Не старик к старухе, это другое немного.

- В 50 лет женщина не ждет мужчину?

- Она ждет, но это другая история. Это история, там, приходил старик к старухе или приходил дяденька к тетеньке, это что-то другое. Ну нельзя, мы прошли это все в советском театре, когда… У Петрушевской очень смешно есть. Там, я хочу играть Дездемону, а ей говорят – Дездемона возрастная роль. Нет, Джульетту, какая Дездемона. Я хочу играть Джульетту, а ей говорят – Джульетта возрастная роль. Ну, это неверно, надо все-таки видеть и понимать.

- Тогда вы взяли молодую и дерзкую Амалию, кстати, тоже что-то там не срослось.

- Не срослось, да. Поскольку Амалия рассказывает нашу историю, то я могу тоже рассказать нашу историю, ни в коем случае не обижая Амалию. Она талантливая артистка. Но думаю, что не случайно она пробовала и не прижилась ни в одном театре. И не приживется, я в этом уверен.

- Нигде?

- Нигде. Она будет работать сама по себе, с условием, что будет находить (она знает, где находить) большие деньги, оплачивать всех вокруг, от режиссуры до партнеров и до гардеробщиков, кто будет соответствовать ее не совсем здоровым представлениям о театре и о себе. Она невменяемая. Вот она репетирует. Вчера стакан стоял здесь, и сегодня режиссер говорит: знаете, я посмотрел, композиционно стакан лучше сдвинуть вот сюда. Начинается истерика, она рвет на себе волосы, стучит ногами. Начинается что-то, что не только в работе недопустимо, это недопустимо в нормальном человеческом общении. Еще раз говорю, она человек очень талантливый. Но я должен сказать, что после определенного прогона партнер не уходил со сцены, я его долго искал, а он сидел и плакал. Мужчина сидел и плакал.

- Вержбицкий?

- Да. Сейчас можно об этом сказать. Знаете, пусть живет, дай бог, она должна родить скоро, она буддистка, сионистка, она всё, что есть. Пусть она будет, у нее философия жизни, у нее философия замужеств, рождения. У нее очень много установок. Но, с моей точки зрения, она глубоко больной человек. Многие в театре лечатся, и я, наверное, не совсем здоров, как и все мы. Но лучше лечиться не в нашем театре. Я ценю нашу труппу и ценю наш театр именно за то, что здесь компания замечательных людей. В этом театре были разные артисты. Здесь были выдающиеся артисты, великие.

- Михаил Глузский замечательный.

- Михаил Глузский, к сожалению, умер. Мария Владимировна Миронова, к сожалению, умерла. Здесь были артисты, которые живы до сих пор и которые сами по себе великие артисты. Но не случайно они в театре не работают. Они не работают не только в нашем, но вообще в театре. Они вот такие сами по себе. Юрский работает в нашем театре, Дурова работает в нашем театре, Филозов, Татьяна Васильева.

- В штате?

- Да. Штатные артисты это Филозов, Татьяна Васильева, Ирина Алферова, Владимир Качан, Владимир Шульга. Я называю только народных артистов. Я могу всех перечислить. Артисты замечательные. Но главное не это. Главное, что это замечательная человеческая компания. Они после спектакля не уходят домой, часто сидят в нашем ресторанчике, который открыт до утра. Театр должен быть домом. Театр должен быть местом, куда зрители должны приходить не только на премьеры. Они вообще должны приходить, должны знать, что в этом месте будет хорошо. Вы же когда приходите в семью к друзьям, вы понимаете, что в эту семью хочется приходить, в этот дом хочется приходить, потому что здесь позитивно. А в этом доме напряжение, в этом доме муж с женой находятся в состоянии вечного конфликта, и туда не хочется идти. Поэтому хочется, чтобы в театре было ощущение… У американцев есть такое понятие – режим наибольшего благоприятствования. Вот в этом режиме можно сочинять, можно выходить на сцену.

- Расскажите о пьесе «Дом», которую Гришковец специально для вас написал. Вы пригласили не совсем стандартного артиста Александра Гордона, которого мы знаем как умного, но достаточно резкого телеведущего. Как они вместе работают? И второй вопрос. Вы говорили, что Амалия умеет добывать деньги, находить продюсеров.

- Она за них замуж выходит. Она выходит замуж, выпускает спектакль, рожает обязательно, чтобы обеспечить себя на много лет вперед хорошей жизнью.

- Вообще деньги и вот эти деньги со стороны, когда актрисам дают роль, потому что муж – продюсер, какой-то бизнесмен или банкир?

- Подождите. Деньги отдельно, Гордон – отдельно. Давайте сначала про Гордона, потом вернемся к деньгам. Что касается Гордона, он по образованию профессиональный артист, хотя никогда не играл в театре. Я знал это и пригласил Гордона играть лет десять назад. Гордон играл в «Чайке» Треплева у нас. Причем в «Чайке» чеховской, в «Чайке» Акунина. Потом Гордон поставил спектакль, такое вольное сочинение по мотивам «Бесов» Достоевского, но абсолютно свое сочинение. У нас есть такое направление в театре. И потом я Гордона знаю много лет, мы с ним дружим. Я очень его уважаю, у него выдающиеся мозги, выдающаяся индивидуальность, он объемный, мощный, интереснейший. Поэтому для меня, когда возникла пьеса Гришковца, очень важным был момент приглашения героя. Мы с Женей Гришковцом долго советовались, и мне вдруг пришло в голову – Гордон. И когда я позвонил Гришковцу, сказал, что есть идея – Гордон, он сказал: потрясающе, замечательно, гениально. Потом мы встретились все вместе, у Жени были спектакли в Санкт-Петербурге, мы поехали в Питер. Но главное не это. Мне кажется, главное, что Гордон очень интересно репетирует. Я ведь много лет пробую вытащить в театр непрофессиональных артистов. Мне кажется, что я как педагог (может быть, я самонадеян) могу вас, вас и вас научить играть, объяснить, что это такое. Что такое общение с партнером, что такое внимание к партнеру, что такое провокация партнера. То есть каким-то технологическим моментам, чем я и занимаюсь много лет в ГИТИСе. А вот, извините, придать вам индивидуальность, наполнить ваш объем содержанием я не могу. Это можете только вы, ваши родители, ваша жизнь, ваши предлагаемые обстоятельства. Поэтому мне очень важно, чтобы на сцене находился человек, которого интересно читать, независимо от слов, которые ему написал автор, от текста, который он произносит, независимо от мизансцены, в которую его поставил режиссер. У меня большой такой опыт, у нас кто только не играл в театре. Мне это иногда ставили в вину. Я считаю это достоинством театра. Считаю достоинством, что на нашу сцену вышла Людмила Семеняка, которая никогда вслух слова не говорила, а сыграла у нас три разных названия, а потом вернулась преподавать балет в училище Большого театра. У нас замечательно существует Андрей Максимов, который никогда не был артистом, но, тем не менее, он очень любопытно существует. Для меня Гордон очень важен тем, что он, во-первых, соотносится очень сильно с такой стилистикой, с содержанием, предложенным Гришковцом в пьесе «Дом». Во-вторых, он сам по себе Гордон.

- А Гришковец настолько восхищен Гордоном, что отказался играть в спектакле?

- Нет, это другое. Гришковец играть будет в спектакле. Но Гордон играет главного персонажа, он ведет весь сюжет и весь конфликт. А Гришковец будет играть с Володей Шульгой в очередь. Гришковец будет играть одного из друзей главного персонажа, он будет играть эпизод.

- Скромную роль.

- Скромную. Ничего, нормально. Он в нашем театре сыграл все свои спектакли. И я надеюсь, что мы какую-то часть восстановим, Женя начнет играть свои классические спектакли, хоть он громко заявил, что хочет их не играть, но я бы вернул. Потому что я недавно смотрел в Санкт-Петербурге в театре Комиссаржевской. Даже в сравнении с той премьерой, которая была в нашем театре 6 или 7 лет назад, спектакль очень изменился. Он живой, импровизационный, весь авторский. Мне кажется, пока есть Гришковец, он должен играть для людей и играть в театре.

- Теперь второй вопрос.

- С деньгами непросто. Особенно в этом сезоне довольно сложно. Нам сильно урезали бюджет, хотя рассказывают, что его не урезают. Нам дали очень мало денег на выпуск новых спектаклей, их сильно не хватает. И я скажу вам так цинично. Пользуясь искренней дружбой с рядом достаточно богатых людей, очень серьезных, раньше их называли олигархами, для меня это вообще трудящиеся люди, которые вкалывают очень много, я многих из них близко лично знаю, и вижу, как они трудятся за эти свои большие деньги. И я попросил их собраться вместе, они создали такой попечительский совет театра, избрали председателя этого совета.

- Чубайса?

- Да, Чубайс – председатель. Мы его зашифровали, мы его подписываем А.Ч. Все думают, что это Антон Чехов. Так вот, есть такой попечительский совет, которому мы говорим: нам для спектакля «Дом», я так придумал, что идет спектакль, а потом все персонажи вдруг появляются на экране, и в определенный момент идет такой 6-7-минутный фильм с участием всех этих персонажей. И я подумал, что было бы очень красиво, если бы этот фильм, притом, что я сам снял довольно много телевизионных фильмов и снимать умею, подумал, что было бы красиво, если бы это снял какой-нибудь замечательный кинорежиссер. Я позвонил своему товарищу, замечательному режиссеру Сергею Соловьеву и сказал: я тебе пришлю пьесу, почитай. Он прочел пьесу Гришковца. Пьеса ему очень понравилась, и он согласился снять этот 7-8-минутный фильм. Мы нашли натуру, наши художники стали подбирать реквизит, костюмы. Дальше началось невероятное. Мы решили, что установим рекорд, что Соловьев снимет это за один день съемочный, что невероятно. Сокращая весь бюджет, оказалось, что этот день стоит для нас полтора миллиона рублей. Это самая низкая цена. Мои коллеги, ваши читатели в российской глубинке скажут: «Какая наглость, 1,5 миллиона за один съемочный день. Мы на эту сумму в течение всего года работаем всем театром». Нам тоже дают такую сумму на весь год. Я имею в виду на постановочные средства. Я, естественно, пошел к своим товарищам и прошу их помочь. Потому что я считаю, что впервые выпустить пьесу Гришковца, и выпустить ее нужно очень хорошо. Я думаю, что дадут деньги. Но наступает другой момент, тоже невероятный, фантастический. Этот попечительский совет собран более 2,5 месяцев назад. И они готовы дать деньги. Они хотят дать их официально. Я, как руководитель театра, и мой директор Андрюс Рашимас хотим принять деньги официально, хотим платить налоги. Мы не хотим ничего прятать ни по конвертам, ни по карманам. И вот мы не можем получить документы на официальное утверждение этого фонда, этого попечительского совета. Но нам обещают – еще неделя, еще три дня и т.д. Меня толкают к преступлению. Толкают к тому, чтобы я взял у кого-то конверт, положил в карман и кому-то что-то отсчитывал. Это невероятно. В любой стране мира богатый человек, который дал деньги на культуру, освобождается от налогов. У нас его сразу подозревают в том, что то, кто дал, тот, кто взял, это нечто незаконное. Они дают свои личные деньги, а не той организации, где они работают. И все равно взять их очень тяжело. Тем не менее, мы просим, играем спектакли лишние, ездим очень много на гастроли, очень много ездим на зарубежные гастроли. Мы зарабатываем деньги для своей собственной жизни.

- У вас же скоро премьера?

- Да, 10-го апреля премьера «Дома» - 1-й спектакль, потом 16-го второй спектакль и т.д.

- Вы думаете, что и фильм снимете?

- Да, мы фильм будем снимать ночью. В ночь с 19-го на 20-е, с 20-го на 21-е. Потому что вечером мы играем спектакли, не хотим их отменять, чтобы не терять деньги в театре.

- А в фильме кто снимается?

- Все, кто играет в спектакле. И Гордон, и Гришковец, и Филозов, и Санаева, которая недавно пришла в нашу труппу, замечательно сыграла в спектакле, который идет уже два сезона. У нас заболела Нина Шацкая, Санаева пришла, выручила, и выручила замечательно, поэтому я пригласил ее в труппу. И тут же она начала репетировать в пьесе Гришковца. И я просто счастлив, что пришла такая артистка. Я еще пробую Татьяну Веденееву, она репетируют роль.

- Кого из молодых актеров вашей труппы вы рекомендовали бы нам, зрителям? И какой спектакль рекомендуете посмотреть?

- Я рекомендую посмотреть два спектакля, где заняты наши молодые артисты. Первый спектакль это спектакль, который идет уже три года, называется он «Бабий дом». С моей точки зрения, это интереснейший спектакль. Пьесу написал выпускник, тогда он был студентов 1-го курса, теперь он уже выпускник Литературного института Александр Демахин. Пьеса называется «Бабий дом», и это дипломный спектакль предыдущей актерской мастерской ГИТИСа. Мало того, спектакль этот поставили молодые режиссеры, мои выпускники режиссерской мастерской, ученики Валерий Караваев и Филипп Лось. И мне кажется, этот спектакль замечательный. А второй спектакль поставили педагоги, тоже из предыдущей актерской мастерской, он идет один сезон. Это спектакль молодого драматурга Ксении Степанычевой по пьесе «Дважды два пять», и, опять же, играют молодые наши артисты, а поставили спектакль педагоги. А именно профессор Альберт Филозов и доцент, заслуженная артистка России Оля Гуселетова, моя выпускница. Тут как-то так все завязано, как в хорошем доме, где есть дедушки, папы, мамы, дети, внуки.

- Я смотрела со своими детьми «Вредные советы».

- «Вредные советы» - это мой любимейший спектакль. Это наша классика.

- И тоже все молодые актеры?

- Конечно. Там даже студенты играют. В этом спектакле в основном играют еще студенты 2-го курса, сейчас они переходят на 3-й. Дальше доиграют, получат диплом, и следующие студенты опять войдут. Это мой любимый спектакль. Я всех своих артистов очень люблю, но молодых - очень. Не случайно их мгновенно растаскивают в кино, на телевидение.

- Я слышала, что вы их ругали. Это сейчас вы восхищаетесь, что их растаскивают.

- Я и сейчас ругаю. Они должны сниматься, но должны держать репертуар театра. Но мы сейчас делаем невероятное. Я думаю, мы будем, может быть, первым театром в Москве, потому что на Западе всю жизнь так делается, но у нас мы делаем почти впервые. Мы в мае отдадим своей труппе репертуар на весь следующий сезон. То есть артист в мае будет знать, что он будет играть 3-го 2010 года в 19 часов, какая у него будет репетиция, какой у него будет вечером спектакль, когда он должен выехать на гастроли, когда он должен вернуться. Это невероятно сложно. Но у нас очень сильная административная команда, сильнейшая заведующая труппой в театре, думаю, лучшая. Но я всех своих считаю лучшими в Москве. Театр это же не только труппа. У нас труппа около 30 человек, а театр - приблизительно 150 человек. Поэтому работает команда идеально. Замечательная администрация, дирекция, режиссерское управление, литературная часть грандиозная просто, все цеха, службы – осветители, гримеры, художники очень сильные. Поэтому мы пытаемся планировать, как на Западе.

- Мне кажется, в творческом коллективе очень сложно планировать.

- Сегодня, когда каждый талантливый человек очень востребован… У меня две дочери. Одна – студентка МГУ, вторая в прошлом году закончила факультет сценографии ГИТИСа и стала очень хорошим сценографом. И вот я очень огорчаюсь как отец, что не вижу ее. Я ее не вижу неделями. И в то же время я счастлив. Я спрашиваю: что ты делаешь? И она называет. Я не понимаю, как один человек может быть главным художником театра, быть главным художником огромного фестиваля, быть главным художником церемонии открытия-закрытия «Маски». Но я вижу, как они трудятся. И это нормально, когда творческий человек востребован и много трудится.

- Кризис, слава богу, не докатился до вас?

- Очень даже докатился. Когда мы ездили на зарубежные гастроли, нам дорога всегда оплачивалась. Сейчас нам сказали, что вообще не оплатят, потом я стал выяснять, почему совсем не оплатят. Сказали, что оплатят 50 процентов. Конечно, кризис докатился. У нас не все так просто. Мы живем и будем жить. И я очень надеюсь, что в любой ситуации театр необходим обществу в первую очередь. Театр, литература, кино, телевидение, книга – без этого невозможно. Пока мы это не сообразим, мы и будем такой страной неучей.

- Есть ли у вас любимые актеры, и есть ли у вас любимчики?

- Да.

- И это нормально?

- Нормально. Я очень люблю артистов, которые несут в театр. Которые идут и несут в театр себя, дело. Вот я вижу, как один артист (извините, резко скажу) вышел из туалета и погасил свет за собой. И он для меня любим в этот момент. А другой вышел и не погасил свет. И в этот момент у меня есть в его адрес напряжение. Когда я вижу, что артист внутри театра. Да, он может на коньках кататься, боксом заниматься, но когда он здесь и дорожит этим. Я люблю тех, кто любит этот театр, и не люблю тех, кому этот театр может быть, а может не быть. Но таких практически нет, потому что они не удерживаются в театре.

- А в другие театры ходите?

- Хожу.

- В какие?

- Разные. Я, к сожалению, хожу профессионально. Я собираюсь в скором времени ставить такую оперетку, водевиль, очень музыкальное произведение по «Горю от ума», которое будет называться «Русское горе». Сейчас Сергей Никитин пишет музыку, Вадим Жук пишет замечательные тексты и комментарии к Грибоедову. Мы вместе с Катей Кретовой, нашим завлитом, выбрали из Грибоедова весь сюжет всего лишь из пяти персонашей – Софья, Лиза, Фамусов, Молчалин, Чацкий. И в связи с этим я решил посмотреть все «Горе от ума», которые в Москве идут. Их оказалось много. Тем не менее, я внимательно посмотрел и спектакль в «Современнике», посмотрел замечательный спектакль, он старый, но замечательный спектакль «Горе от ума» в Малом театре. Потрясающий спектакль. Казалось бы, Малый театр, чем там можно удивить. Такая внятность сюжета, такая внятность персонажей, такая композиция. Никакой дури, никакой ерунды.

- А в «Современнике»?

- «Современник» - мой родной театр, я их не могу оценивать, я могу их только хвалить и благодарить за все, что было со мной в этом театре.

- Мне их спектакль понравился.

- Тут не в том дело, нравится или не нравится. Тут в принципиальном взгляде на произведение. Чье это сочинение? Если это сочинение режиссера, тогда это сочинение режиссера, на которое он имеет абсолютное право. Но тогда это его спектакль по мотивам или по поводу. Потому что романс, который как зримая песня инсценируется в течение 20 минут, в то время как весь сюжет «Горе от ума» ушел совсем. Мне очень понравился спектакль. Но я могу много назвать спектаклей. Я не часто, но хожу. Есть десяток режиссеров в Москве и Санкт-Петербурге, когда я понимаю, что нельзя не смотреть работы этих режиссеров. Можно лучше или хуже относиться к Каме Гинкасу, но не смотреть его спектакли нельзя, неправильно. Это выдающийся режиссер нашего времени. А есть режиссеры, которые мне совершенно неважны. Победили они там или проиграли, что они там делают, лучше, хуже.

- Несмотря на награды какие-то?

- Да какие награды? Все же про все знают. Но это часто совпадает, между прочим. Награды - тоже хорошо. Можно посмотреть и с наградами, и без наград.

- Какие сейчас, на ваш взгляд, спектакли, постановки востребованы зрителями? Комедии, трагедии?

- Это все равно, что спросить, какая музыка сейчас востребована. Если зайти в Большой зал консерватории, то востребованы Шнитке, Шостакович, Чайковский, Бах. А если зайти в ночной клуб или в «Олимпийский», то там будет востребовано другое. То же самое и здесь. Слава богу, захлебывающаяся уже антреприза, они все время считали, что востребовано вот это: «Шестеро в одних трусах», «Семеро в одной пижаме». У меня ощущение, что какой-то частью зрителей, может быть, очень большой, это востребовано, а на самом деле театр для другого. Театр для того, чтобы люди приходили и соотносили то, что они видят, с тем, что у них внутри, чтобы они занимались своей собственной жизнью. Для этого они идут в театр, как бы высоко это ни звучало.

- Вы на какого зрителя ориентируетесь?

- Я ориентируюсь на себя самого. Я первый зритель своего спектакля. Я сижу посреди зрительного зала, и когда я говорю артисту: здесь тише, здесь громче, здесь положи руку ей на плечо, а ты от него отодвинься, - когда я какую-то жизнь там сочиняю, то я сочиняю ее для себя как для зрителя, в полной уверенности, что здесь будут сидеть люди с такими же нервами, с такими же мозгами, с таким же опытом, с таким же восприятием той действительности, которая на улице, как у меня. И тогда они будут соотносить эту реальность, которую я сочиняю, с той реальностью и с реальностью внутри себя. Вот это очень важно.

- Почему многие великие русские актеры оказываются за гранью бедности, когда уходят со сцены и из кинематографа? В вашем театре как-то поставлена забота об актерах, которые уже не работают?

- Да, поставлена. В нашем театре несколько человек, которые не могут работать или которые болеют, получают регулярное пособие от театра. Я надеюсь, и дальше будут получать.

- Большое?

- Соотносимое с их предыдущими заработками в нашем театре. А что касается бедности, мне кажется, здесь есть две стороны этой проблемы. Одна сторона в том, что артисты точно так же бедны, как журналисты, которые прекращают работать, как водители троллейбусов, как все наши российские пенсионеры. Просто есть некие телепрограммы, которые, как антреприза в театре, для привлечения зрителей долго рассказывают, как умирал артист, последние 24 часа, последние 24 минуты, и долго смакуют момент. Да, конечно, артиста узнавали, а теперь ему нечего есть. Но нечего есть многим. Поэтому мне кажется, что забота о молодых и пожилых людях это просто обязанность абсолютная каждого из нас. И каждый из нас, я надеюсь, чем может, тем помогает, и делает то, что может. Я стараюсь это делать. И надеюсь, пока смогу трудиться, буду стараться помогать тем, кому могу. А вообще я совершенно убежден, что каждый получает заслуженно. Да, во время своей жизни, со время своей пенсии, во время своей работы каждый по своей жизни получает то, что заслуживает. Я понимаю, что есть что-то там, что-то там, то есть какая-то случайность, какая-то судьба. Регулярно ко мне приходят молодые люди: вот вы не поставили мою пьесу, а она очень талантлива; послушайте мою музыку, она потрясающая, просто ее не берут, потому что все продюсеры хотят, чтобы с ними спали. Бред, чушь, ерунда. Потому что много раз за 20 лет «Театра современной пьесы» сюда приходили люди без всякого блата, без всяких звонков, без всякой подготовки какой бы то ни было. Я назову вам имена, фамилии, как, откуда они появились, и какие возможности они получили. И ничего для этого им не нужно было делать. Я приехал в город Вологду на некий фестиваль и увидел фантастического артиста, спросил его: какое у вас образование? А он говорит: у меня нет высшего образования. Ну, спросил и спросил, на следующий день уехал в Москву. А через два дня жена этого артиста позвонила мне и сказала: вы знаете, моего мужа и меня уволили из театра, уволил режиссер, самодур, мерзавец, за то, что мы с вами разговаривали, разговаривали с режиссером из Москвы. Главный режиссер вологодского театра. Ну что делать? Я этого артиста позвал к себе в мастерскую ГИТИСа учиться на курс. И он стал работать в театре. Прошло всего лишь два года, и он стал ведущим артистом театра. Я думаю, что в ближайшее время он замелькает на всех экранах. Уникальный артист. Режиссеры, которые с ним начинают работать…

- Имя назовите.

- Иван Мамонов. Замечательный парень, прекрасный артист. Живет в какой-то комнатке, снимает квартиру. У него был сын, жена родила второго. Сейчас надо что-то делать. Артист такой мощи, такой данности, такой фактуры. Студент 2-го курса ГИТИСа. Он играет, кстати, у Жолдака в очередь с Филозовым. Он мощный, у него природа, у него энергия. И я могу вам назвать много артистов. Приходит девочка и говорит: я только что закончила новосибирское театральное училище и решила приехать, в Москве работать. Я говорю: а почему вы сюда пришли? Она говорит: «Я хотела прийти в МХАТ им. Чехова или в «Сатирикон». Еще мне сказали, что очень хороший театр Фоменко. Но у них у всех отпуск, Константина Райкина нет, поэтому я пришла к вам, потому что ваш театр назвали четвертым». Я с ней начал разговаривать, думаю: если она не придуряется, то просто талантливейшая девочка. Опять же в ГИТИС, опять же в театр. Ведущая артистка, играет Нину во всех «Чайках», «Бабьем доме» героиню, играет замечательно. Так что приходят без всяких звонков, взяток.

- И рекомендаций Чубайса.

- И рекомендаций. Я эту фамилию не буду произносить вслух. Это святое.

- В наше-то время, конечно.

- Почему в наше время?

- В кризисное время надо держаться за таких людей.

- Я за Анатолия Борисовича Чубайса держался 15 лет назад и больше. Я считаю его великим, уникальным, гениальным человеком.

- А он в театр ходит?

- Он ходит в театр на спектакли. И вообще то, как он знает театр, литературу, музыку, то, как он чувствует, понимает культуру, я бы хотел, чтобы многие наши театральные критики на этом уровне соображали.

- Я часто вижу в театре Шохина.

- Шохин – член попечительского совета нашего театра, это наш товарищ, это человек, который практически не пропустил у нас премьеры за многие годы. Я вам назову, знаете, какое количество? Скажу, что Петр Авен на моих глазах спорил о некоторых строках Бродского с таким знатоком, человеком с театроведческим образованием, одним из крупнейших наших журналистов, деятелей культуры. И, извините, Петр Авен выиграл. Это ребята непростые.

- А фамилия Абрамовича фигурирует?

- Я знаком с Абрамовичем, но я его не знаю совсем. Только знаком. Он как-то приходил на «Вредные советы» с детьми.

- Как вы будете отмечать юбилей 27 марта?

- У нас праздник такой. Мы позвали всех, кто за эти 20 лет выходил на сцену нашего театра. Тех, с кем мы разошлись мирно, с кем поссорились, с кем мы просто в силу каких-то причин…

- И Амалию позовете?

- Оставьте вы эту Амалию! Что из Амалии, которая не стоит того, сделали некое явление русской культуру. Ну, способная артистка, безумная женщина, хитрая стерва. Вот все, что можно сказать. Оставьте Амалию. В этот день придут те, кто играл на этой сцене. Обещал прийти и Алексей Васильевич Петренко, и Ольга Михайловна Яковлева, и Саша Филиппенко, и Армен Борисович Джигарханян, и Миша Ефремов. Все, кто играл. Естественно, там и Сергей Никитин, наши композиторы, наши поэты, наши авторы, артисты, драматурги. Люди, которые эти 20 лет и создавали историю этого театра. Мы ждем их 27-го марта на нашем юбилее.

- Это будет концерт?

- Это будет такой вечер, мы его придумали. Мы его будем снимать с каналом «Культура», поэтому все, кто захочет его увидеть – билетов, естественно, давно уже нет, поэтому даже не рекомендую обращаться в кассы. Билетов нет на все премьеры Гришковца. В нашем театре часто нет билетов. Я считаю, что это один из главных показателей живого театра.

- Билеты дорогие у вас?

- Разные. Есть дешевые, есть дорогие.

- Есть и доступные?

- Конечно. У нас есть билеты совсем доступные. У нас есть входной билет, который стоит 50 рублей. Если вы пожилой человек, на этот билет вам поставят стул.