Как я была санитаркой в Чечне

Путь на вертолете в госпиталь на «земле» для тяжелораненых, пожалуй, самый печальный. Потому что это путь к инвалидности на всю жизнь.

(Продолжение. Начало в номере за 12 мая) Чеченских бойцов не любят. Даже своих Обед. Большая часть наших подопечных ходячая, хоть и с загипсованными конечностями. В опустевших палатах остаются лежачие. Многие ждут нашей помощи. Быстренько вливаю молочный суп и запихиваю кашу с салом в одного бойца. На очереди чеченский боец-ампутант - без обеих ног. Совсем молодой парнишка из чеченского спецназа. В бою взрывом ноги по колено оторвало. Если бы сразу оперировали, - можно было бы выше колена спасти. Но пока из леса выбирались - кость гнить пошла. Пришлось отхватить «под корень». Даже сидеть не может. Начинаю кормить. Молочный суп съедает. От второго отказывается наотрез - мусульманину сало нельзя. - Ну хоть кашу съешь! Отворачивается. Начинаю уговаривать: «Ты - воин. Тебе можно. Ты же много крови потерял». Ни в какую. Вот блин! Через час я за пределами госпиталя - в продуктовом магазине военного городка. Здесь всегда громадные очереди - магазинов-то всего три. Вытаскиваю из кармана ворох записочек с завернутыми деньгами - заказы от бойцов, чего надо купить. Под конец интересуюсь, есть ли говяжья колбаса. Увы, нет. Бегу искать. А то мои мусульмане с голоду окочурятся. Пока все нахожу, проходит час. - Ты где столько пропадала? - интересуется моя напарница Лена. - Да вот, пока «чехам» нашим колбасу говяжью нашла... - А по мне, так чтоб они сдохли все! - Ну, Леночка, они же не боевики, на нашей стороне воюют. Фээсбэшники же их трясли, когда они поступили, все выяснили. Им и так досталось. - Не могу. Все равно всех их ненавижу. Я не спорю. У Ленки муж - офицер в подбитом над Ханкалой вертолете погиб и сестра. Она работала, как и Лена, санитаркой. Теперь на ее шее трое детей (один - свой, двое - сестры, которая была не замужем) и престарелая мать. Лена здесь на жизнь всей ораве зарабатывает, а ее мать из последних сил малышей тянет. Не могу я, не имею права обвинять эту действительно очень добрую и душевную санитарочку, что она простить чеченцам свою поломанную жизнь не может. Но и пацана этого искромсанного мне жалко. Не виноват он, что его сородичи тупым ножом горло русскому солдату пилили. Этот-то парнишка пошел драться с ними на стороне всей России. Своей кровью заплатил. Не могу я сочувствовать его ранам меньше, чем ранам лежащего рядом русского бойца. Боевики в госпитале - Ушиб яичек. Надо наложить повязку, - командует доктор, указывая на чеченского парня с ампутированной ногой. Сказал и ушел. А чеченец ни слова по-русски не понимает. И когда мы с перевязочной медсестрой потянулись руками к сокровенному, начал жаться и в ужасе таращить глаза. Мы наперебой пытались объяснить, что так надо. Парень в ответ только еще больше зажимался и чуть ли не лягался. - Рина! - кинулась я в коридор за медсестричкой чеченкой. - Объясни ты этому болвану, что такое ушиб яичек и зачем нужна перевязка! Скромная девственница (как все незамужние чеченки) Рина покраснела, но мужественно вошла в палату. Вместе с ней вошла неразлучная парочка раненых, но ходячих чеченских спецназовцев. Дальше начался цирк. Видимо, на чеченском «ушиб яичек» - очень длинное и витиеватое словосочетание. Меняясь в лице, Рина произносила его минут пять. А может, она просто начала издалека, но спецназовцы просто ползали на четвереньках от хохота. Только после этого парень сдался и позволил забинтовать его драгоценность. И минуты не прошло, как у сестринского поста началась перепалка. Наши раненые чеченцы опять после отбоя курить намылились. Ирка их чихвостит, а они огрызаются. - Ты мне не «тыкай»! - Ты - моя ровесница! И здесь, в госпитале, у меня впервые в жизни требуют, чтобы я женщину на «вы» называл. - Боевик несчастный, - шипит доведенная Иринка. С чеченцами у сестричек, как правило, проблемы. И виноватых тут искать не стоит. Разный менталитет, у многих - подсознательная неприязнь. К тому же чеченцы чувствуют, что их выделяют не в лучшую сторону и заранее настраиваются на агрессию. Например, их всех обязательно допрашивают фээсбэшники. Раненых, ампутантов - всех подряд. И пока досконально не проверят - не эвакуируют даже самых тяжелых. В условиях войны это логично, но им обидно. А настоящие боевики - было дело - тоже попадали в госпиталь. Все девчонки помнят, как в отделение принесли раненого со скотчем на глазах и в отдельной палате пристегнули его наручниками к кровати. Видимо, серьезный бандит был. Сестрам запретили с ним разговаривать вообще. Даже на самые невинные вопросы отвечать. Девчонки говорят, мол, голос запомнить может, а потом отомстит за то, что русским бойцам раны залечивала. В Чечне действительно были случаи, когда боевики убивали девчонок только за то, что те общались с русскими бойцами. Но с большей неприязнью санитарки вспоминают, как в «травму» попала женщина-чеченка. То ли Рая, то ли Луиза - каждый день новые имена называла. Она сама рассказывала, что среди боевиков была. И что среди «шахидок» в «Норд-Осте» были ее сестры. - Корчила из себя дуру набитую, - вспоминают девочки. - Спрашиваем у нее: «А у тебя мужчина был?», а она: «А как это?» И солдат постоянно из других отделений к нам таскала «поболтать и покурить». Сестрички, конечно, гоняли ее. Но заведующий отделением просил, чтобы они с ней понежнее были. Мол, что с убогой возьмешь? Темнота - в ауле росла. Осколок на память Самое страшное место на этаже - перевязочная. Проходя мимо двери, невольно прислушиваешься. Стоны бывают и крики... И даже если тишина, представляешь себе, как парнишка, которому сейчас в живое мясо пихают салфетки с перекисью, зажмурился и считает розовых слонов, чтобы не закричать. Пять минут назад ты ему на каждую царапинку дула, чтобы не больно было, в пижаму укутывала. А сейчас ему прикипевшие к ране бинты с кожей рвут, потому что некогда нянчиться. Хирург - не санитарка, ему положено быть жестким и твердым, как его инструменты. Первый раз мне довелось присутствовать на перевязке огнестрельных ранений. Привезли двоих контрактников, пострадавших при столкновении. Эти - не мальчишки. Уже взрослые мужики, сильные, взгляд уверенный в себе, пожалуй, даже жестокий. Они приехали на войну из Ростова по собственному желанию - зарабатывать деньги. Первый парень ложится на кушетку, и сестра снимает ему временную, пропитавшуюся кровью повязку. Доктор в это время задает вопросы: когда, при каких обстоятельствах, чем именно ранен? - 26 марта, при столкновении. Повязка снята. Кисть распухшая. В основании большого пальца - черная дырка. Такая же, но поменьше, на запястье. Сестра подает мокрую салфетку, и доктор обмывает ею раны. Бурая от крови марля летит в таз на полу, за ней другая, и так, пока раны не становятся чисто-красными. Потом - осмотр спицей. Это когда тонким, длинным инструментом с крючком на конце шуруют в самой сердцевине раны. Кошмарное зрелище. Еще один осколок - в щеке, но его уже вытащили. А еще один за ухом... Стоп. - Тебе этот осколок точно достали? - Вроде да. Доктор внимательно осматривает вздувшуюся рану за ухом бойца. Снова салфетка с перекисью, снова спица. И на свет извлекается рваный кусочек металла величиной с горошину. Осколок для головы достаточно крупный. - На тебе на память! - доктор отдает осколок бойцу. Медсестра обрабатывает рану на голове. Следующий! «Придется продлить контракт, а то решат - испугался» У второго контрактника осколком перебит нос и разорвана рука. - Грузином будешь? - шутит доктор, осматривая и обрабатывая раненую переносицу, и командует медсестре: «Пращевидную повязку». Это когда нос забинтовывается, края бинта завязываются за ушами, а боец промеж сестер получает шуточное прозвище «пятачок». Рана на руке гораздо страшнее. Она длиной сантиметров 10 и развалилась «тюльпаном». Самое кошмарное, что новокаин бойцу колоть нежелательно. После боя они долго выбирались из леса и, видимо, доза обезболивающего, которую он получил, была слишком велика. Поэтому доктор командует мне держать новокаин наготове, но пока не вкалывает его. Начинается экзекуция с засовыванием внутрь раны марли. Раздается тихий хруст. Чтобы не орать, боец грызет кушетку. - Тише, а то зубы сломаешь. Терпи, - спокойно говорит врач. Пока доктор меняет салфетку, слышу, как боец шепчет: «Найду духа, - на мелкие кусочки порежу», - и снова хруст кушетки. Наконец, он не выдерживает: «Не могу больше, давай новокаин!» - Терпи, я уже заканчиваю, - доктор невозмутим. Я потихоньку беру бойца за здоровую руку и сжимаю. Он сжимает в ответ. Сильнее, еще сильнее... Каждое прикосновение к ране отдается в этом пожатии. У меня хрустят пальцы, но я терплю. Если уж он терпит... Дренаж. Сшивание. Хруст моих пальцев. Еще один прокол. Еще хруст. Начинается перевязка. Слава Богу. Глаза жжет - загипнотизированная этим зрелищем и болью забыла моргать. Разжимаю слипшиеся от сжатий пальцы. Перстенек на руке порвал резиновую перчатку и содрал кожу на соседнем пальце. Больно, но ведь раненому так было легче. Значит, эта ранка - та самая, пусть малая, часть боли, которую мне удалось у него забрать. Мне очень хочется так думать. - Через две недели кончается контракт, - задумчиво произносит боец. - Ну вот и хорошо, как раз поправишься, и домой, - улыбается сестричка. - Нет. Если сейчас уйду, скажут - испугался. Буду продлевать контракт. - А жена, дети? Как же они? Какая разница, что скажут! - я в полном недоумении. Мужик мечтательно смотрит в потолок: - Да, по детям и жене я соскучился... Но все равно буду продлевать. А через некоторое время в отделение привезли офицера-контрактника с легким ранением. Как выяснилось позже, он уже лежал в «травме», и ему ампутировали стопу. Но с протезом он снова пошел воевать. Сестрички встретили офицера как старого знакомого: - Дмитрий Петрович! Вы-то что на войне делаете? Хватит с вас! Пусть другие повоюют. - А кому я еще нужен? Жена ушла... Да и делать я больше ничего не умею профессионально, только убивать. СКОЛЬКО РАНЕНЫХ И УБИТЫХ Дни, когда я работала в госпитале Ханкалы, выдались относительно мирными. То есть никаких особенных эксцессов не происходило. Но и тогда к нам в среднем поступал хотя бы один раненый в день. А в морг привезли около 20 трупов. Но надо учесть, что в Чечне есть еще один госпиталь - Северный. И он тоже ежедневно пополняется изувеченными мальчишками. По словам вертолетчиков, которые постоянно перевозят этих раненых в госпитали, в среднем в день в Чечне гибнет два человека и десятерых ранят. В дни, когда происходят теракты, эти цифры сильно возрастают. Например, из последних дат с особым ужасом санитарки вспоминают день выборов - 14 марта, когда в результате нескольких подрывов в «травму» Ханкалы поступили 14 бойцов-ампутантов. ЧТО ЕДЯТ Кормят в госпитале сносно. Супы бывают даже вкусными. Но все на сале, которое очень быстро осточертевает. Завтрак: каша манная (по вкусу - на воде), кусок масла, хлеб, чай. Обед: суп рисовый на сале, каша перловая на сале с вареным куском сала, квашеная капуста, чай (судя по жирным кружочкам на поверхности, тоже с салом). Полдник: печенье, чай. Ужин: картошка пюре, жареная рыба. Минусов несколько: Все, что на молоке (например молочный суп), сильно разбавлено водой и безвкусно. Масло очень часто заплесневевшее. Непонятно почему в меню почти не бывает фруктов и овощей. Неужели на плодородной земле Кавказа нельзя достать элементарные яблоки и огурцы? Ведь раненым необходимы витамины. А плодовые сады сохранились даже в разрушенном войной Грозном. Продолжение следует. В третьей части вы узнаете, почему личная жизнь санитарок в госпитале приравнивается к б...у и куда медсестры бегают ночью. (Имена медсестер и бойцов изменены из этических соображений.) Судя по первым откликам, материал "Как я была санитаркой в Чечне" вызвал у читателей большой интерес. Если желаете обсудить публикацию прямо с автором, милости просим: Ярослава Танькова готова ответить на любые ваши вопросы.