Как я была колхозницей. Часть 26

Продолжение. Предыдущие части читайте здесь...

Итак, наша Ярослава отработала скотницей и дояркой в колхозе им. Ленина под Рязанью, потом - работницей на току в колхозе «Шелковской». Осталось последнее – опытным глазом сравнить коровники обоих хозяйств. Тем более, что в Шелковском все «соблазняли» молодую доярку доплатой в 100 рублей за работу на зараженной радиацией территории...

Больничных нет, лечитесь ежами!

Я еду «для ознакомления» на утреннюю дойку в ту самую «чернобыльскую» зону. Половина шестого утра. Стою на углу села, под единственным на всю округу фонарем - место сбора доярок, которых развозят по дальним летним «дойкам». Рановато пришла. Рядом УАЗик «буханка» со спящим шофером на борту - «Ночь, улица, фонарь, «буханка»...» За гранью светового круга, кажется, обрыв, - так темно в деревне. Но вдруг ночь прорезают желтые лучи десятков фонариков. Как в триллерах, когда полицейские прочесывая лес, ловят контрабандиста. Это доярки с разных концов села подтягиваются на работу.

В основном – узбечки и украинки. Местных мало. Подъезжают еще пара автомобилей. Все летние коровники очень далеко и доярок развозят группами. Мы с Катей залезаем в нашу машину.

Я, Катя, узбечка Мамура, казашка Галя и русская, старшая смены Оля. Все ждем опаздывающего дядю Сашу–механизатора. Мамура зевает, она не выспалась, возясь с мужем, у которого вздулся ужасный флюс.

- Что, всю ночь Мурата лечила своим волосатым сейфом? – подкалывает Мамуру грубоватая, попахивающая перегаром шутница Галя.

- Он очень болит! – с жутким акцентом цокает языком узбечка. - А врач говорит, не будет лечить. Надо, говорит, полис или деньги большие...

- Но флюс это же нагноение, это опасно… А лечение вам, приезжим, не оплачивают? – тихо интересуюсь у Кати.

- Какое оплачивают? Дай бог, чтобы хоть отлежаться денек позволили и никаких больничных! Вон, пастух Мурат заболел, так его уволить грозятся.

- А чего ты ему к зубу ежа не приложишь? – спрашивает Галя.

- Ежики хорошо, но нету… - вздыхает Мамура.

- Бр-р-р… Какие еще ежики? – я аж просыпаюсь.

- У узбеков ежиное мясо считается лечебным, – улыбается Катя. – Они их и варят, и жарят… А косточки сушат, перетирают и лечебный порошок из них делают. Говорят, типа нашего стрептоцида.

- А я тут одного видела, думаю, господи, чо там жрать-то? – продолжает Галя. – Вот так переловите всех, в России и ежей-то не останется! Зато Мамура домой нарядная поедет, в ежовой шубе, ежовой шапке..!

Все хохочут. Похмельного механизатора встречают насмешливым: «Дядя Саша, вы сегодня самое слабое звено!» и наша «буханка» с жутким дребезгом рвет с места. На обочине трассы подбираем еще одну доярку – пожилую тетю Машу, которая живет на другом конце села, поэтому машину просто дожидается в условленном месте.

- Ну, наконец-то! - кряхтит она. – Я уж задолбалась в чепыжах прятаться-то! А то стою на обочине, мужики мимо едут, аж притормаживают: «Бабка, сколько?» Экзотические секс-услуги, б…, доярка в сраных сапогах и фуфайке!

Снова хохот. Едем дальше. В ногах у меня стоит огромный алюминиевый бидон с надписью «Маскарад» и какими-то цифрами.

- Это что? – спрашиваю.

- Сперма быка Маскарада, не видишь что ли? – тут же комментирует Галя.

Слава богу, что еще в «им. Ленина» мне объяснили, что бычье семя хранится в капсулах-шприцах дозами, а бидон заполнен азотом, чтобы биологический груз не испортился. Ведь до этого мои познания об осеменителях (кстати, одна из самых уважаемых и престижных профессий на ферме) ограничивались анекдотом «А поцеловать?», и я непременно спросила бы что-то вроде: «Целый бидон спермы?» Ох, и отыгралась бы на мне Галка. А так достается тихому и мирному дяде Саше.

– Дядь Саш, ты чего сидишь-то, хоть бы добавил в бидон-то… Хотя нет, ты у нас уже не племенной, больно лысый!

- Чего это дядя Саша не племенной? – вступается из кабины шофер. – Давай дядь Саш, дерзай! Телки пойдут – заглядение. Длинноносые и худые, борзая порода!

Добрый, нескладный дядя Саша в ответ только лучится глазами и смущенно шмыгает носом. Машина, как лягушка в эпилепсии, скачет по колдобинам вглубь поля, и непонятно от чего больше сотрясается, от прыжков или от хохота. Из кабины доносятся вопли про «Дельфина и русалку», а над бескрайней, вытоптанной коровами поскотиной пробиваются первые лучи солнца и я чувствую себя героем фильмов Кустурицы!

Избиение коров

Летний коровник оказывается просто длинной крышей на столбах с веселыми оградками из молодых березок. Огромная стая голубей, вспугнутая машиной, шелестящим покрывалом взлетает с нее, и кажется, будто это срывается с места и улетает само небо.

Мы переодеваемся в сарае. Увидев, как тетя Маша заваривает полное ведро чая с молоком, я обалдела, решив, что это для нас. Но английский напиток предназначался поносящим телятам.

Натягиваю чьи-то сапоги. Выходим к коровнику. Даже несмотря на свежий воздух, знакомая вонь перебивает все луговые запахи. Под ногами выгнивший деревянный настил, а за ним… Боже – что творится вокруг! Коровник построен на болоте и дерьмо, которое выплескивается из транспортера, стоит бездонной топью на десять-пятнадцать метров вокруг!

- Ты аккуратней, не провались, а то здесь и по пояс есть, – предупреждают меня доярки, перебегая по проложенным то тут, то там досочкам через реки дерьма. А за ними, выклевывая что-то из навоза, скачут круглые, длинноногие птички.

Здесь же, на берегу навозной топи стоит домик, точнее - строительный вагончик, где живут пятеро узбеков-пастухов. Никаких удобств. Полная антисанитария. Чтобы передохнуть от бесконечной вони, они иногда уходят в чахлую рощицу на берегу соседнего болота метрах в пятидесяти от коровника. Там, меж деревьями воткнут старый матрас и стоит мини-автобус с выбитыми стеклами, где можно поспать или устроить свидание с женой-дояркой. Вот и вся инфраструктура.

Здесь, конечно, гораздо меньше порядка, чем в «им. Ленина». После вечерней дойки коровы почему-то стоят по одну сторону коровника, не привязанные и все вперемешку – дойные, больные, стельные... Быстро пробегаемся по ряду и привязываем только дойных. А дальше начинается ад, к которому я была не готова.

- Где моя палка? – кричит Галя.

- Вон, у Азамата есть, – со смехом кивают доярки на выползшего из вагончика, опухшего со сна пастуха.

- Да у него разве палка? Так, колбасный обрезок… - хохочет Галя, и достав откуда-то увесистую дубину, со всей силы начинает избивать коров. Не подгонять и не добиваться подчинения, а просто жестоко, с наслаждением избивать…

- А ну, чебурашки е..чие, пошли отсюда! Проститутки поганые, чтоб вы сдохли, шевелите копытами, твари!..

Другие доярки тоже подключаются. На спины испуганно мычащих, шарахающихся буренок сыпется град ударов палками и ногами. Коровы поскальзываются на грязном полу, падают, ударяются, ранят ноги... Тут же свистит кнут и от удара мелкого острого грузика на конце теплая шкура лопается розовыми мокнущими трещинами… Они есть и на спинах, и на вымени. Я в ужасе прирастаю к полу:

- Галь, за что ты коров так ненавидишь?

- А кто их любит? Срут только…

- Они еще и молоко дают.

- Да на х… мне их молоко? Лучше бы они деньги давали, чтобы свалить отсюда и морды их поганые больше не видеть.

Замечаю, что накал жестокости у всех разный. Та же Мамура явно старается подражать Гале, но скорее формально, без запала ненависти. А Катя, слава богу, использует палку скорее для острастки и я подхожу к ней:

- Зачем же их так лупят?

- Надо выгнать тех, кто не доятся, на выпас, чтобы они не мешали. А если с ними нежно, то мы до полудня не управимся.

- То есть, бьют к тому же именно беременных и больных? А если выкидыш будет, что начальство скажет?

- Так бывают… Но, мало ли, может, одна корова другую толкнула случайно…

- А почему вы сами не нажалуетесь на Галю начальству?

- Ты думаешь, они сами не узнали бы, если бы захотели?

Уйдя в поле, я нашла в болоте небольшое кладбище абортировавшихся телят. Наиболее свежий труп рвали на части вороны. А я сидела на поваленном дереве и думала о странной закономерности. Именно Галя считается самой остроумной и яркой среди местных доярок. А в «им. Ленина» была тетя Люба – талантливый садовод и ценитель цветов, про жестокость которой доярки говорили: «Если что не по ней, хвост отломает! Вилами коров тычет – вон как ляжки у них пухнут!» И еще есть пара-тройка примеров… Похоже, сельская безнадега в первую очередь ломает яркие личности. Именно они, не видя выхода, становятся самыми жестокими из «униженных и оскорбленных», отыгрываясь на беззащитных за свою судьбу, которая не дала им шанса.

Во вторник Ярослава расскажет о том, как и почему она уехала из колхоза и какие выводы сделала, о том, почему сегодня неактуальна старая «Комсомольская» акция «Выбираю деревню на жительство». А так же передаст слово чиновникам, которые попытаются квалифицированно прокомментировать рассказанное в материале.

Все части смотрите ниже: