Инна Чурикова о Петре Тодоровском: «Он удивительный человек – прошел войну, он знает жизнь и цену жизни»

Актрису беспокоит общее нелюбопытство и неуважение к талантливым художникам

Фото: Михаил ФРОЛОВ

- Он нашел меня, а я нашла его, просто я была в него влюблена, как в человека и как в режиссера, для меня это были светлые минуты, когда я снималась в «Военно-полевом романе». Он удивительный человек – он прошел войну, он знает жизнь и цену жизни. Знал. Мне что-то трудно говорить.

Одна из наших последних встреч с Петром была на его творческом вечере в «Эльдаре». Я помню, как мы там пели и веселились, он был с гитарой, он же композитор, а гитарой он просто дышит. Помню, как мы собирались все вместе на Икше – и я и Мирра и он, Сонечка Милькина и Михаил Абрамович Швейцер, это были чудесные вечера. Мы были чуть помоложе, правда.

А вообще он режиссер удивительный, чувствующий правду, любящий человека, знающий человека. У Петра самая светлая и нежная душа, и он был мне очень близок – просто родной такой человек. Как-то мы с ним существовали на одной волне. Помню, как бродили по Одессе, и он мне что-то рассказывал, я хохотала до слез, потом я ему и он тоже до слез, и это вечер был согрет нашим весельем и Одесса такой и осталась в моей памяти – с Петей, солнечной и веселой.

Работать с ним было очень легко. Он не носился с собой, он не был важным. У нас же есть режиссеры, с которыми трудно общаться, потому что они очень важные, думают о чем-то великом и трудно к такому подойти, потревожить вопросом. А с Петей было легко и свободно, я импровизировала и он это принимал. И картина получилась у нас удивительная – такая же легкая и свободная. А он такой человек – солнечный, доброжелательный, миролюбивый, человек редкой индивидуальности и настоящей пробы. И картины и друзья у него такие же. И никогда не скажешь, что он прошел войну, в нем не было ни капли ожесточения. Война – это же такой тяжелое испытание.

И потом! Он же был очень красивый мужчина! Интересным. И женщины, проходящие мимо, всегда на него заглядывались и поворачивали головы. Но у него была Миррочка. Я ей так сострадаю в это жуткое время потери. Она всегда была рядом с Петром. Он держался за нее и в трудные и в радостные минуты.

Петр Ефимович – редкостный человек. О нем нельзя не горевать.

И знаете, как-то пришел Эльдар Александрович – его друг – к Эрнсту с каким-то предложением, что-то сделать, а тот ему ответил: это сейчас не требуется. Понимаете? А мне кажется, что это необходимо, чтобы такие как Тодоровский, Рязанов говорили, будили нашу память. Да они в возрасте, но это ждет нас всех. А мы все как люди без прошлого, а память прошлого – это наше сердце. таким людям, как Петр, надо давать возможность снимать и говорить. Антониони снимал свою позднюю картину, уже сидя в кресле, уже очень в возрасте, но он снял ее, и мы имеем чудесную возможность ее посмотреть.

Поэтому у меня есть огромное чувство вины. Печаль и неудовлетворение, что мы не ценим наших художников, которым есть что и о чем сказать, а нам кажется, что уже хватит, что уже поговорил. Вот это меня беспокоит – нелюбопытство наше к талантливым художникам. И неуважение.

Я не знаю, появляются ли сейчас такие люди, но вокруг я вижу больше других – прагматиков-оппортунистов.

Я виновна в том, что не часто виделась с ним и редко звонила - все дела и дела. А я его действительно любила и люблю.