Даниил Гранин: «Вопрос о сдаче Ленинграда - глупый и подлый»

Речь знаменитого петербуржца произвела фурор в немецком парламенте.

Речь знаменитого петербуржца перед членами немецкого правительства произвела фурор не только в немецком парламенте. Русские тоже слушали выступление Гранина в буквальном смысле со слезами на глазах. Ведь Даниил Александрович буднично и неторопливо рассказывал о том, что пережили люди во времена блокады Ленинграда. По возвращении автор «Блокадной книги» поделился впечатлениями о поездке с блокадниками и общественностью. И этой речью как бы подвел черту под скандальным опросом телеканала «Дождь», четко и ясно ответив на их вопрос.

«Капитулировали все, кроме Ленинграда»

- Прилетели в Берлин, вышли из самолета, подъехали, я вошел в Рейхстаг – и меня охватило странное чувство, - начал Гранин. - Вот он, финал огромных событий, связанных с войной. Со всеми этими неслыханными потерями, со всем тем, что творилось на протяжении почти четырех лет…. И я решил: заготовленное выступление не буду читать. Перед поездкой я написал речь, чтобы отдать переводчику, ему было бы легче переводить. Но тут я подумал: нет, хочу просто рассказать то, что они не знают. И то, что люди вообще мало знают. Потому что тех, кто пережил блокаду, немного осталось. Тогда были даже не пещерные условия, не первобытные условия. Это были условия, несовместимые с человеческой жизнью. Я попытался рассказать и про канализацию, и про воду, и про еду, и про свет… В отсутствие еды три-четыре дня можно варить ремень. Чтобы потом это похлебать - среди тарелок, ножей, кастрюль, сковородок, среди той обыденности….

Из счастливой по памяти жизни вдруг это все превратилось в совершенно ужасные условия. Я не буду это повторять, это было в моем выступлении.

Оказалось, что они такого не представляли.

Ленинградская блокада – это особая страница Второй мировой войны. Ничего подобного не было. Все города сдавались, все капитулировали – и наши, и европейцы. Кроме Ленинграда. К Москве не подошли так вплотную.

Наиболее страшное и недозволенное никаким военным кодексом оружие – голод…

Я почти до 1943 года был на фронте. Под Пушкиным, в Шушарах. За нашей спиной, вот если обернуться, мы видели силуэт города. Мы видели, как он горит. Чувствовали, как вздрагивает земля при бомбежке. И мы стояли не потому, что был приказ. А потому, что это был Ленинград. Если бы это был какой-то другой населенный пункт, чистая географическая поверхность, я не знаю, выстоял бы фронт наш. Но к Ленинграду относились как к символу, который помогает выстоять не только нам, но и всем остальным фронтам.

«Компромиссов быть не могло»

Когда я вернулся с войны, появилось очень хорошее поколение замечательных, талантливых писателей – Борис Васильев, Василь Быков, Некрасов. Но им мало давали писать про ту войну, которая была самая трагической, драматической и важной для нас – это война 41-42 года. Цензура и вся наша партийная идеология говорили: «Зачем вы пишете про бегство? Зачем вы пишете про отступления? Пишите, как мы вошли в Германию, как мы вошли в Берлин. Как мы разгромили фашистов - вот про что надо писать».

А мы хотели писать про отступления. Почему? А почему Толстой в «Войне и Мире» писал не про то, как мы вошли в Париж, а про то, как Наполеон вошел в Москву? Потому что в этом выражается дух России. Стойкость народа. Именно в этих трагических обстоятельствах открывается самое главное – почему мы выиграли войну 1812 года. Почему мы выиграли нашу Великую Отечественную войну.

И ныне от нас опять хотят того же. Нашу «Блокадную книгу» в Ленинграде отказались печатать. Романов сказал: «Нет. Вы разрушаете представление, которое создает наша партия, что Ленинградская блокада - это героическое явление. Это подвиг народа. А вы пишете о чем? Вы пишете о страданиях, о мучениях людей, об ужасах… Эта книга в городе не выйдет». И она действительно не вышла. И в Москве с большим трудом, по чуть-чуть……

Был создан такой красивый образ - Ленинград – город-герой. А в чем героизм? В чем? Не важно. Город-герой, который выстоял. А какой ценой? А как люди выстаивали? Да, действительно выстояли. Выстояли люди, не было разговоров о капитуляции, не было о том, чтобы поднять белый флаг. Или договариваться с немцами, чтобы выпустили население. Или объявить город открытым, как был объявлен Париж.

Ангела Меркель слушала речь писателя опустив глаза.

Потому что мы знали: война наша - особая война. Или мы, или они нас. Никакого компромисса быть не может. И действительно, после войны выяснилось, что существовал ряд приказов и указаний Гитлера: «Капитуляции не принимать. Мы кормить этих русских не будем, нам своих солдат кормить надо». А что с ними делать? - Будем уничтожать. Мы не знали о этом. Но понимали и чувствовали, что никакой капитуляции быть не может. И сдать это город нельзя. Потому что погибнут все, горожане и солдаты.

«Торжествовать не хотел»

Хотелось бы, чтобы немцы поняли, что я им сказал. Может быть, кого-то это рассердило. Они не однородная масса, и отнюдь не все нас обожают. Не все хотят знать подробности нашей победы. Это все довольно сложно. И я не хотел ни в чем торжествовать над ними. Потому что это уже другие немцы, другая страна. Но я хотел, чтобы они знали, что испытал наш город, что испытали горожане.

На днях я встречался с Гельмутом Шмидтом, как известно, он был канцлером. Приехал из Гамбурга, где живет. Это была любопытная встреча. Я хотел поговорить с ним о войне. Он воевал на одной стороне, я на другой. Он стрелял в меня, я стрелял в него. Мы оба промахнулись и остались живы. И вот мы, промахнувшиеся, решили встретиться. Он на коляске, у него ноги плохо ходят, даже хуже, чем у меня. Но очень живой, с прекрасной памятью. Но о войне не хотел говорить.

Я хотел поговорить с ним, как танкист с танкистом. Не получился разговор. Речь пошла о музыке. Он любит музыку, даже сочиняет.

У него любимый композитор Мусоргский.

«Подготовились плохо»

… Мы ведь начали войну морально обезоруженные. Зная, что только что прошли переговоры с Риббентропом, с которым наши руководители обнимались, целовались. Пили, тосты произносили за здоровье Гитлера. Кто произносил? Наши руководители произносили, во главе с товарищем Сталиным. И буквально через несколько дней произошло нападение. И мы должны были воевать с этими людьми, которых только что объявляли нашими друзьями. Это было тяжелейшее моральное состояние всей армии.

… Существует легенда, что когда бомбили Бадаевские склады, был пожар, который уничтожил запасы. Это не подтверждается, непонятно, были там продукты или не были. Известно, что сахар растаял, и земля сладкая попадалась. Но у меня такое впечатление, мое личное, я не занимался специально этим вопросом, что голод застал город внезапно, так же как внезапно его застала война.

Война застала всех внезапно. Всю Россию. Армию.

Мы были абсолютно не готовы. И мы сначала войну профукали.

Я был в Ленинграде несколько раз в июле и в августе 1941 года. Рестораны работали, столовые работали. На улицах продавались консервы, цветы, пирожки. Работала пышечная возле ДЛТ.

Никто не делал запасов. Была какая-то глупая и странная уверенность в том, что немцы не дойдут до Ленинграда. О блокаде вообще мысли не было. Думали: «Мы как жили, так и будем жить, а красноармейцы будут воевать». Не понимали, что такое нынешняя война. Известно, что в первые дни войны Микоян звонил Жданову и сказал: «Давайте будем вам заворачивать эшелоны с продовольствием в Ленинград». Жданов ответил: «У нас нет помещений». И ушли куда-то в Вологду эти эшелоны.

… Все забывается, все уходит вдаль… Время пожирает все. Война кончалась, мы вернулись с фронта. Что происходило? Происходило изгнание памяти. Память нашу изгоняли самым тщательным образом. Отменили деньги за награды. Отменили праздник победы. Я вот помню… Ордена перестали носить. Это считалось хвастовством. И фронтовики вовсе не стали желанными людьми ни в правительстве, ни на каких-то руководящих постах. Считали: «они заносчивы, они много думают о себе, думают, что это они спасли Родину».

Праздник победы отменили. И это был довольно большой период.

… И сейчас мы не имеем права так хамски относиться к нашей истории.

Откровенно

После встречи корреспондент «Комсомолки» спросил у Даниила Гранина, что он думает по поводу скандального опроса на телеканале «Дождь».

- А, это старый вопрос, глупый и подлый. Они меня приглашали к ним выступить, но я отказался.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Даниил Гранин: беспощадная правда о блокаде в Ленинграде Такой страстной и страшной – по приведенным фактам – речи немецкий федеральный парламент, возможно, еще не слышал. 95-летний петербургский писатель привел факты и цифры о блокаде, которые нельзя слушать без слез. Вряд ли эту информацию можно найти в немецких учебниках истории. И в здании рехйстага, из уст такого человека, как Гранин, они прозвучали откровением (читать далее…)

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Даниил Гранин: беспощадная правда о блокаде в Ленинграде

Такой страстной и страшной – по приведенным фактам – речи немецкий федеральный парламент, возможно, еще не слышал. 95-летний петербургский писатель привел факты и цифры о блокаде, которые нельзя слушать без слез. Вряд ли эту информацию можно найти в немецких учебниках истории. И в здании рехйстага, из уст такого человека, как Гранин, они прозвучали откровением (читать далее…)