Как Татьяна Щепкина-Куперник помирила Чехова и Левитана

Заслуженный деятель искусств, писательница, переводчик Татьяна Львовна Щепкина-Куперник

Фото: фотохроника ТАСС.

Татьяна Щепкина-Куперник писала пьесы, сочиняла рассказы и стихи, но самой известной ее литературной работой стал перевод «Сирано де Бержерака» Эдмона Ростана. Этот вариант обвиняют в вольности по отношению к первоисточнику, но зажечь сердца российских читателей историей поэта Щепкина-Куперник смогла.

Еще она переводила Шекспира, Мольера, Марка Твена, Роберта Бернса, Рабиндраната Тагора, Тирсо де Молину, Лопе де Вега, Карло Гоцци, Льюиса Кэрролла, Генрика Ибсена, Мориса Метерлинка… Но на первом месте останется Ростан. Кстати, премьера «Сирано» в Париже состоялась 28 декабря 1897 года, а в России - через каких-то полтора месяца, 10 февраля 1898-го. На перевод Щепкиной-Куперник дали всего 10 дней! Учитывая невероятный по любым меркам дедлайн, работу 24-летней Татьяны можно считать блестящей. Даже несмотря на свободное обращение с оригинальным текстом и несколько легкомысленный слог.

Слишком балованный Ростан и слишком скромная Татьяна

Она познакомилась с поэтом и драматургом Эдмоном Ростаном в Париже. Первое впечатление – контраст. Жизнь русских литераторов совершенно не была похожа на жизнь французского собрата по перу. Скажем, Антон Чехов продал в журнал «Нива» все свои сочинения за 75 тысяч рублей. А одна-единственная, причем неудачная, пьеса «Шантеклер» принесла Ростану гонорар в миллион франков.

У Ростана были автомобиль, особняк, вилла на юге страны. Щепкина-Куперник писала: «Его колыбель не качала нянька из крепостных, которая вместо сказки могла ему рассказывать, как ее продавали в неволю; его мать не собирала на голодающих, отказывая себе подчас в необходимом; его отца не вели в тюрьму за «недозволенный образ мыслей»; не доносились до него отзвуки голодных и холерных бунтов; не долетало эхо еврейских погромов, расстрелов и карательных экспедиций по деревням... В личной жизни он тоже был счастлив. Никогда не приходилось ему, как Верлену, спать под открытым небом или в жалком кабаке обманывать сосущий голод рюмкой абсента, или, как Рембо, бродить по большим дорогам, чуть ли не прося милостыни».

Так женщина из России обвиняла драматурга в том, что он был успешен – и по жизни, и в искусстве. Она считала его душу «капризной и балованной». А Ростан называл русскую писательницу и переводчицу «маленькой нигилисткой» и возмущался скромностью ее гардероба. Сам ездил на велосипеде, в шляпе канотье и с белым жабо на блузе.

В первый раз Щепкина-Куперник попала в дом Ростанов на обед в черном платье, очень простом. Остальные дамы были декольтированы, сильно накрашены и «походили на произведения искусства». Татьяна Львовна очень подробно описывала в воспоминаниях этот обед – с дыней на закуску и фантастическими волованами, с белыми флоксами и желтыми васильками в вазах. С искрящимися остроумием разговорами, не всегда понятными иностранке, с очаровательными детьми Ростана. А в финале вечера Ростан прочел стихи «Последний час», где были такие слова:

«Смешение умов всех наций и всех рас,

И жемчуг, и стихи, и розы, и искусство —

Все это было здесь, но странное всех нас

Невыразимое охватывало чувство,

Когда мы думали, что скоро без следа

Погибнет это все - погибнет навсегда!».

Исполнилось 150 лет со дня рождения одной из самых известных российских и советских переводчиц

«Часто потом припоминалось мне это пророчество балованного поэта, пророчество, показывавшее, что он был достаточно талантлив, чтобы провидеть под блеском эпохи, стиля, обстановки близкую гибель всей этой роскошной, удобной и беспечальной жизни», - писала потом Татьяна Щепкина-Куперник.

Крошки любви от случайных людей

Татьяна Львовна была предана театру, будто и не существовало других вариантов жизни. Ее прадедом был Михаил Щепкин – прославленный актер, которого меценаты и благодарная публика выкупили из крепостных. Своим детям он делать актерскую карьеру не разрешил, так что Петр Михайлович, дедушка Татьяны, стал юристом. И зять его, Лев Куперник, был юристом, впоследствии очень известным.

Родилась Щепкина-Куперник 24 января, почти в Татьянин день. И отцу ее об этом стало известно через сутки, именно в день всех студентов. На дружеской попойке немного блудный папа получил известие, что родилась дочь. «Татьяна, Татьяна!» - закричали студенты, хотя изначально для девочки было задумано имя Елена.

«Кто-то из взрослых, - вспоминала Щепкина-Куперник, - потом в шутку уверил меня, что всем Татьянам, родившимся в день праздника Московского Университета, он обязуется в случае надобности предоставить жениха, и когда няня пробовала пугать меня обычным в то время устрашением: «Вот будешь капризничать», или «Вот не будешь суп есть - тебя никто замуж не возьмет», я возражала: «Неправда! Мне стоит написать в Московский Университет, и мне сейчас же пришлют мужа».

Родители ее в какой-то момент разошлись. В каждом периоде ее детства и юности, лет до шестнадцати, ее не оставляло чувство, что ее никто не любит. Увы, небеспочвенное. Мать нежнее относилась к младшей дочери, у отца постоянно были новые увлечения, которые оказывались важнее, чем судьба Тани. Ее подбрасывали, как котенка, то в одну, то в другую семью, забывали, оставляли одну в городе без денег… Крошки любви ей доставались от случайных людей.

Читать она научилась еще в четыре года. Тогда у девочки отобрали все книги: врачи решили, что рановато как-то. Не помогло: словесность стала делом ее жизни. Зарабатывать она начала с 17 лет. Не успела никуда поступить, не имея возможности приехать в Москву, брошенная отцом без денег в Киеве. Все-таки добралась до Москвы, и пошла в частный театр Корша. Ее взяли, - благодаря фамилии «Щепкина» в том числе. Некоторое время она играла маленькие роли мальчиков-гимназистов и девочек с фиалками. А потом произошло чудо: ее пьесу «Летняя картинка» поставили в Малом театре. Маленькая (и по возрасту, и по росту) девочка получила первый литературный гонорар.

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник. 1945 год

Фото: фотохроника ТАСС.

Пьеса шла хорошо. Автора вызывали на сцену, но вместо него вышел актер и сказал: «Автор выйти не может, так как играет у Корша гимназиста!» «Гимназиста» тем временем тоже вызывала на поклоны публика. Шесть раз. Татьяна пыталась убежать в Малый театр, но ее отлавливали за фалды и упорно вытаскивали «не на ту» сцену.

«Он был просто милый Антон Павлович»

Татьяна Львовна вспоминала, как Чехов решил писать с ней одноактную пьесу и придумал длинный монолог. «Пьеса должна была называться «День писательницы». Монолог тоже заключал множество шуток в мой огород и начинался так: «Я - писательница. Вы не верите? Посмотрите на эти руки: это руки честной труженицы - вот даже чернильное пятно» (у меня всегда бывало чернильное пятно на среднем пальце). Почему-то я запомнила это начало, запомнила еще, как писательница мечтает уехать в деревню: «Чтоб был снег... тишина... вдали собаки лают и кто-то на гармошке играет - а-ля какой-нибудь Чехов»… Я не успела дописать свою часть, как эта тетрадка у меня куда-то пропала, а с ней и писанный чеховской рукой монолог. Тогда я даже не пожалела об этом. Странно, но совсем не думалось, что ведь он писатель, которого уже знает и любит вся Россия, что придет время, когда каждую его строчку будут собирать и прятать бережно, а был он просто милый Антон Павл., шутивший со мной так просто. Жаль мне, что я тогда не записывала каждой фразы А.П., каждого его доброго слова, а было их так много, так умел он к чужому, самому скромному, творчеству подходить с интересом и глубокой внутренней деликатностью. Так бы надо было это все сохранить. Но когда человек с нами, жив, здоров, - нам в юные годы кажется, что это вечно будет так, призрак потери еще не смущает нас, и мы, не считая, расточаем все то богатство, о котором после будем жалеть...»

Милый Антон Павлович нередко подшучивал над своей юной подругой. Как писала Щепкина-Куперник, «в Мелихове бродили по «наивному» двору (так его называл Чехов) голуби - кофейного цвета с белым, так называемые египетские, и совершенно такой же расцветки кошка, и А.П. уверил меня, что эти голуби произошли от скрещения этой кошки с обыкновенным голубем. Лучше всего было то, что я не решалась не верить такому авторитету, как А.П., и кому-то в Москве рассказала о замечательных чеховских голубях. Только когда меня подняли на смех, я устыдилась своего биологического невежества».

Именно Татьяна Львовна сделала все для того, чтобы Чехов и Исаак Левитан помирились после рассказа «Попрыгунья» (писатель вывел в нем возлюбленную художника, Софью Кувшинникову, и дело чуть не дошло до дуэли). Щепкина-Куперник подстроила их встречу и заставила пожать друг другу руки.

А после революции Щепкина-Куперник пыталась бежать в Крым вместе с семьей актрисы Ермоловой. С этой семьей она будет до конца, и похоронена окажется рядом с Ермоловой на Новодевичьем. Случится это в 1952 году. Татьяна Львовна умрет в статусе одной из самых уважаемых переводчиц Советского Союза. В ее богатом прошлом останутся дружба с Александрой Коллонтай, Федором Шаляпиным и многими другими – актерами, музыкантами, поэтами. Еще у нее будет звание заслуженного деятеля РСФСР и орден Трудового Красного знамени…

А потом Евгений Евтушенко, которого когда-то так и не утвердили на роль Сирано в несостоявшемся фильме Эльдара Рязанова, напишет о Щепкиной-Куперник оскорбительный очерк. Последние фразы: «Слишком много энергии она потратила на игру страстей, режиссуру, декорации и к старости пришла опустошенной и одинокой, так что в ней, как в незаконченном черновике, столькое останется уже навсегда неразборчивым». Но я, читая ее воспоминания, не верю, что она была опустошенной. Еще Евтушенко называл ее «неразборчиво-уживчивой». Но сам же пишет, как она спасала своего мужа, Полынова, у которого был инфаркт. Полынов в Крыму оказался в коме, и его жена вытащила глыбу льда из ледника и положила на грудь мужа. Полынов прожил еще 15 лет.

Для Евтушенко это все из серии «ну надо же!». Для нее, мне верится, естественное поведение в жизни.