Николай Гумилев: «Я проснулся и ясно почувствовал, что жить мне осталось недолго»

Поэт и путешественник Николай Гумилев

Фото: ТАСС

Меньше чем за год до гибели, в октябре 1920 года, Николай Гумилев в сопровождении своей подруги Ирины Одоевцевой отправился в церковь: внезапно вспомнил, что сегодня день рождения Лермонтова, и решил заказать по нему панихиду. («Мы с вами наверно единственные, которые сегодня, в день его рождения, помолимся за него. Никто, кроме нас с вами, не помянет его… Когда-то в Одессе Пушкин служил панихиду по Байрону, узнав о его смерти, а мы по Лермонтову теперь»).

А вернувшись из церкви, Гумилев сказал Одоевцевой: «Совсем недавно, неделю тому назад, я видел сон. Нет, я его не помню. Но когда я проснулся, я почувствовал ясно, что мне жить осталось совсем недолго, несколько месяцев, не больше. И что я очень страшно умру. Я снова заснул. Но с тех пор, — нет — нет, да и вспомню это странное ощущение…» Тут же добавил: «Конечно, это не предчувствие. Я уверен, что проживу до ста лет». Но внезапно перебил сам себя: «Скажите, вы не заметили, что священник ошибся один раз и вместо «Михаил» сказал «Николай»?

Насчет мемуаров Одоевцевой есть разные мнения: некоторые считают, что она очень многое там присочинила. Но эти фразы были, кажется, вполне в духе Гумилева.

Самого романтического из поэтов Серебряного века убили, когда ему было 35. И, что бы он ни говорил, его сложно представить старцем. Вообще, он утверждал, что у каждого человека есть свой внутренний психологический возраст: например, что его жене Анне Ахматовой сначала было 15 лет, а потом сразу стало 30. А про себя говорил, что ему 13. Многие его стихи, особенно ранние, действительно кажутся написанными не юношей, а почти ребенком. В его страсти к экзотике, к приключениям, к подвигам и славе чудится что-то мальчишеское.

Однако Владимир Немирович-Данченко, много общавшийся с ним, всерьез говорил: «Он был бы на своем месте в средние века. Он опоздал родиться лет на четыреста! Настоящий паладин, живший миражами великих подвигов. Он увлекался бы красотою невероятных приключений, пытал бы свои силы в схватках со сказочными гигантами, на утлых каравеллах в грозах и бурях одолевал неведомые моря…»

И ранняя героическая смерть вполне вписывалась в биографию такого человека.

«БУДЕТ РОССИЯ СВОБОДНАЯ, МОГУЧАЯ, СЧАСТЛИВАЯ - ТОЛЬКО МЫ НЕ УВИДИМ»

Николай Гумилев, Анна Ахматова и их сын - будущий знаменитый историк Лев Гумилев (1915).

Фото: ru.wikipedia.org

Гумилев родился в 1886 году в Кронштадте. И этот же город сыграл роковую роль в его гибели. Весной 1921-го там произошло вооруженное восстание балтийских матросов и жителей против большевиков. Гумилев и до того новой власти, мягко говоря, не симпатизировал. Уже февральская революция 1917 года стала для него потрясением, а октябрьскую он не принял вовсе. Вспоминали, как в июне 1918-го он услышал крик газетчика «Убийство царской семьи в Екатеринбурге!», схватил газету, всмотрелся в нее… «Он был бел, и казалось — еле стоял на ногах. Опустил левую руку с газетой, медленно, проникновенно перекрестился и только погодя сдавленным голосом сказал: «Царствие им небесное. Никогда им этого не прощу». Ни своей приверженности монархии, ни религиозности он от большевиков не скрывал.

После кронштадского восстания забурлил весь Петроград. Как пишет биограф Гумилева и его жены Анны Ахматовой Ольга Черненькова, «Гумилев был привлечен к борьбе с большевиками: он должен был раздавать листовки на бастующем Петроградском заводе изоляторов, затем создать пятерку из верных людей на случаи , если восстание перекинется в Петроград. Гумилев все исполнил. Ему выдано было 100 000 рублей на технические надобности, которые он раздал участникам пятерки».

Но восстание в Кронштадте, пусть и не сразу, было подавлено новой властью. И вслед за этим она начала люто преследовать неблагонадежных: начались аресты и репрессии. Яков Агранов, секретарь Ленина, вспоминал потом: «В 1921 году 70 % петроградской интеллигенции были одной ногой в стане врага. Мы должны были эту ногу ожечь». И, в частности, случился процесс по делу «Петроградской боевой организации», которую возглавлял профессор Владимир Таганцев. В результате были расстреляны десятки человек, которые якобы были к ней причастны.

Существовала ли эта организация вообще? Есть ведь версия, что дело было полностью сфабриковано, и заговор «группы Таганцева» против советской власти - плод фантазии чекистов. Историки спорят и о том, какова была степень реального участия Гумилева в контрреволюционной деятельности. Может (если заговор был), он просто знал о нем, и не сообщил властям?

Одоевцева вспоминала, что он рассказывал ей, что и правда является заговорщиком, что она видела у него пачки кредиток - «деньги для спасения России». Еще говорили, что он чувствовал слежку. Когда появилась возможность уехать на месяц в Крым, воспользовался ею без промедления. И думал об отъезде за границу, но не ради того, чтобы спастись от ареста и гибели - эту опасность он, кажется, до конца не осознавал. Просто все, происходящее в Петрограде и России, действовало на него угнетающе. Однажды во время зимней прогулки, когда «волны снега неслись в лицо, а ноги тонули в сугробах», он с тоской сказал Немировичу-Данченко: «Да ведь есть же еще на свете солнце и теплое море и синее-синее небо. Неужели мы так и не увидим их… И смелые, сильные люди, которые не корчатся, как черви под железною пятою этого торжествующего хама. И вольная песня и радость жизни. И ведь будет же, будет Россия свободная, могучая, счастливая — только мы не увидим».

В ТЮРЬМУ ОН ПОПРОСИЛ ПРИСЛАТЬ ЕВАНГЕЛИЕ И «ИЛИАДУ»

Фото из уголовного дела поэта.

За считанные часы до ареста Гумилев принимал у себя дома поэта Владислава Ходасевича и «был на редкость весел. Говорил много, на разные темы. Мне почему-то запомнился только его рассказ о пребывании в царскосельском лазарете, о государыне Александре Федоровне и великих княжнах. Потом Гумилев стал меня уверять, что ему суждено прожить очень долго - "по крайней мере до девяноста лет". «Вот, мы однолетки с вами, а поглядите: я, право, на десять лет моложе… Непременно проживу до девяноста лет, а вы через пять лет скиснете».

Ходасевич засиделся у него до ночи, а после того, как ушел, Гумилева арестовали. Из тюрьмы он прислал записку - просил прислать Евангелие и «Илиаду». Книги ему привезли, но вскоре отобрали.

За судьбу Гумилева беспокоился Горький, лично обращался к Ленину. Ходили слухи, что тот ответил: «Мы не можем целовать руку, поднятую против нас». С другой стороны, вспоминали, как сам Горький рассказывал: Ленин лично гарантировал ему, что никто по этому делу расстрелян не будет…

Похоже, и сам Гумилев, и многие его оставшиеся на свободе друзья не верили, что исход будет катастрофическим. Но 26 августа арестованных по «делу Таганцева» расстреляли, а 1 сентября сообщили об этом в «Правде», и это стало шоком для всех.

До сих пор точно не известно место, где прошла казнь (есть три версии и, соответственно, три места под Петербургом, где она могла состояться, самое вероятное - Бернгардовка, ныне микрорайон в городе Всеволожске). И о том, как проходил расстрел, строят догадки. По просьбе Ахматовой отыскали шофера, который вез приговоренных, он вроде бы сказал: «на месте казни выкапывалась большая яма, перебрасывалась доска-помост, на нее вставал расстреливаемый». Черненькова пишет, что приговоренных «заставили рыть яму, затем приказали раздеться. Женщины и мужчины плакали, падали на колени, умоляли пьяных чекистов о пощаде. Гумилев до последней минуты стоял неподвижно. Многие насильно были сброшены в яму. По яме открыли стрельбу. Когда ее засыпали, земля шевелилась: были раненые, живые…»

Но точно известно, что Гумилев перед расстрелом не выдал никого. И что на стене на стене камеры, где его содержали, оставил надпись: «Господи, прости мои прегрешения. Иду в последний путь. Н. Гумилев».

…Что касается предчувствий, они не покидали и Анну Ахматову. Во время одной из последних встреч с мужем (уже бывшим - они развелись в 1918 году) она провожала его через черный ход и недовольно сказала про темную винтовую лестницу: «По такой только на казнь ходить…» А 16 августа, за неделю до расстрела, внезапно написала совсем пророческие стихи:

«Не бывать тебе в живых,

Со снегу не встать.

Двадцать восемь штыковых,

Огнестрельных пять.

Горькую обновушку

Другу шила я.

Любит, любит кровушку

Русская земля».