Лев Лурье о блокаде Ленинграда: «У нас культура оплакивания жертв очень плохо развита»

Историк Лев Лурье рассказал о культуре поминания жертв блокады

Фото: Артем КИЛЬКИН (архив)

8 сентября - в День начала блокады Ленинграда, в городе проходят траурные митинги и поминальные чтения. Каждый желающий может присоединиться к акциям жертв того страшного времени. Накануне печальной даты в эфире Радио «Комсомольская правда» в Санкт-Петербурге (92.0 FM) побывал идеолог «Блокадных чтений» историк, петербургский краевед, писатель и журналист Лев Лурье.

Известно, что почти все забыты

- «Блокадные чтения» проводятся уже четвертый год. Лев Яковлевич, расскажите, что это такое?

- Это некий обряд, мы его придумали с моим товарищем и постоянной помощницей Анастасией Принцевой. Он сводится к чтению имен людей, погибших в блокаду. Акция проходит по всему городу 8 сентября. С каждым годом к нам присоединяется все больше площадок, сейчас их будет уже более сотни. Это множество школ, Дворы Капеллы, Русский музей, Музей Ахматовой, Союз журналистов, Союз писателей и т.д. И мы сколько сможем, вспомним имена, которые изданы в многотомнике Публичной библиотеки. Люди по разному принципу читают эти имена. В крупных учреждениях, вроде Университета или Эрмитажа сперва выбирают погибших сотрудников, потом находят дома, расположенные поблизости.

- Есть какой-то ресурс в Интернете?

- Да, есть такой ресурс, где перечислено 800 тысяч погибших. Они отбираются по адресам, по дням смерти, по месту захоронения и так далее. Можно найти свой дом, свою квартиру, если это старый фонд. А если место, скажем было застроено, как Комендантский проспект, можно выбрать другой район.

8 сентября Петербург отмечает 80 лет со дня начала блокады Ленинграда

Фото: Олег ЗОЛОТО

- То есть если я хочу понять, кто погиб вокруг меня, что я должна набрать в интернете?

- Просто набираете в поисковике «жертвы блокады», нужная ссылка появится. В каждом доме будет список людей в алфавитном порядке. Фамилия, имя, отчество, год рождения и дата смерти. Это производит очень сильное впечатление. Потому что в каждом пяти-шестиэтажном доме в центре города в блокаду умерло от 100 до 200 человек. Это в сто раз больше, чем во время большого сталинского террора в 1937-38 годах.

- Страшно сопоставлять даже. А вот эту традицию проговаривания имен - вы придумали?

- Да, придумал, но корни ее в синодиках.

- В Пражской синагоге такое есть.

- Не только в Пражской синагоге, но и в любой православной церкви. Существует, например, синодик Ивана Грозного, когда он занес в списки имена своих жертв во время новгородского погрома и потом сам же велел их поминать.

- Кошмар какой!

- Все знают знаменитые строчки Ольги Берггольц: «Никто не забыт и ничто не забыто». Но ведь известно, что все забыты или почти все забыты. У советской власти и у нации в целом, надо сказать, культура оплакивания жертв очень плохо развита. У нас есть культ героев. Условно говоря тех, кто со словами «За родину, за Сталина» бросался на амбразуру и закрывал собой пулемет. И мы знаем тогда, как описать его житие и, как дать его имя какой-нибудь воинской части. А если это Таня Савичева умирает от голода, пережив смерть своих близких, то мы об этом не очень знаем и неохотно говорим. Но это ведь не значит, что человек не мучился, не жил и что о нем в самом высоком смысле не должна остаться память на земле.

В память о жертвах в Петербурге зачитывают имена погибших при блокаде

Фото: Артем КИЛЬКИН (архив)

Задача была уморить население голодом и холодом

- Нет, ну мы знаем в Советском союзе Музей блокады с его мраком, знаем Ленинградское дело. Мы знаем, как советская власть пыталась замолчать историю с блокадой.

- В советском союзе Сталина можно любить - это не нарушает уголовного кодекса. А Гитлера любить нельзя - это уголовное преступление. В данном случае, мы отпеваем жертв Гитлера. У нас никакого сведения счетов ни с кем нет. Главным виновником блокады был немецкий нацизм, здесь даже думать нечего. Поэтому я полагаю, что подобная акция не должна вызывать общественных дискуссий. Другое дело, что культура вспоминать невинные жертвы, не важно военнослужащие это или нет, у нас отсутствует. Эти люди тоже военнослужащие, только погибшие не в входе наступательной, а оборонительной операции. Возникает ряд вопросов, на которые у историков есть ответы. Какова мера ответственности Ленинградского руководства и верховного главнокомандующего Сталина в количестве жертв блокады? Но факт остается фактом. Есть Музей Холокоста, есть мощный памятник геноциду армянского народа. Есть потрясающий мемориал в Хиросиме. Но у нас Музея рядом со Смольным, который планировался, так и не сделано. То микроскопическое увеличение Блокадного музея в Соляном городке с абсолютно устаревшей морально экспозицией, она, конечно, никого устроить не может, если мы подумаем о величине катастрофы.

- Насколько ответы, известные историкам публикуемы, насколько о них знает общественность?

- Начиная с 1990-х годов и до определенного времени, цензура в исторической части была достаточно слабой. Поэтому все что хотели напечатать – напечатать успели. Существует консенсус между серьезными историками. Например, точка зрения Даниила Гранина, который считал, что количество жертв блокады пропорционально ненависти Сталина к нашему городу - это неправильная точка зрения. Сталину было совершенно все равно, где и сколько людей погибло в Ленинграде или на Украине, в Брянских лесах, в окружении под Вязьмой или в боях под Ржевом. Это были потери, с которыми он не считался, как любой тоталитарный правитель. Также как для Чингисхана и даже для Наполеона – это были просто цифры.

- Просто количество?

- Количество имело значение лишь в стратегическом смысле. Таня Савичева не была бойцом. Но никакой специальной цели увеличить мучения ленинградцев у Сталина не было. Второе, выражение «Героическая защита Ленинграда» является мифом, придуманным в 1944 году Ленинградским обкомом партии. Город не нужно было героически защищать, потому что Гитлер категорически запретил его брать. Немцы стояли под городом, окружив его. Задача была уморить население голодом и холодом. Третье, можно ли было сделать что-то, чтобы избежать такого количества смертей? Да, можно. Если бы начали эвакуацию по Дороге жизни не в январе, а в ноябре, то спасли бы еще около 300 тысяч человек. Но ведь шла война и в первую очередь вывозилось оборудование местных заводов. В тылу делались танки и пушки, чтобы разбить Гитлера.

- Но раз можно было вывозить в тыл станки, почему нельзя было в обратную сторону продукты поставлять?

- Было принято решение ужасное, но другого просто нельзя было придумать в той ситуации. 125 блокадных грамм хлеба – это смерть очевидная. Поэтому решено было снабжать работающее население и военные части таким пайком с которым бы они не умирали с голоду. А дети, иждивенцы, старики были обречены на смерть официально.

Прежде об этом никто не писал

- Недавно вышла ваша новая книга «Над вольной Невой». Это, как нетрудно догадаться, очередная история о Ленинграде.

- Я в течении нескольких лет возглавлял дирекцию одного из телеканалов и выпускал такие программы, как «Культурный слой» и «Живая история». Это почти всегда были сюжеты про Ленинград. Мне хотелось записать как можно больше уже немолодых людей, которые могли бы вспомнить о блокаде или чистке университета в 1949 году или о туристическом буме в 60-х. Вышло большое количество передач и архив тоже остался очень большой. Мне было его жалко, и я решил выпустить две книжки. Вот первая из них вышла. Основана она на воспоминаниях и интервью, посвященных бытово-информативной истории Ленинграда от 1940-х годов до падения СССР.

- То есть нам есть и Сайгон, и фарца, и Дворец молодежи?

- Там есть все виды, как говорят криминалисты, отклоняющегося поведения. Люди, которые рассказывали анекдоты сперва о Хрущеве, потом о Брежневе, тайно ходили в церковь, занимались каратэ, читали самиздат, переписывали Бродского, декламировали Гумилева, воровали кошельки, дрались на улице и так далее. В той или иной степени каждый из нас или кто-то из наших знакомых был таким человеком. Вот я и описываю все эти отклонения в историях про разных людей.

- Про каких, например?

- Например, был такой человек по фамилии Тарасюк, который сделал Рыцарский зал в Эрмитаже. Он являлся главным специалистом по историческому фехтованию в городе, называл себя другом Жаклин Кеннади Онасис. И ему, кстати, удалось создать такой же Рыцарский зал в американском Метрополитен-музее.

- Сильно!

- Еще есть в этой книге истории 12-ти реальных уголовных дел, сделанных по передаче «Опасный Ленинград». Одно из них - страшное убийство женщины с ребенком на улице Достоевской. Это начало 70-х годов. Отчаявшийся молодой человек Борис Фридман, абсолютно советского воспитания из Фрунзенской коммуны, который заканчивая Технологический институт понимал, что карьера ему не светит, потому что он еврей. А жена его такая отвратительная фифа, тоже еврейка, собиралась его бросить. Потому что он не в состоянии купить кооперативную квартиру и вообще обеспечить ей горизонты. И тогда он решает, вполне возможно посоветовавшись с ней, убить мамашу, у который была большая отдельная квартира и огромное завещание. Это убийство было раскрыто. Также в книге фигурирует история о банде, состоящей не из одноклассников, а более старших учеников школы Сережи Довлатова.

- 206 школа?!

- Да, банда Королева знаменита тем, что изнасиловала женщину-милиционера в Екатерининском саду. А еще в книге есть некоторые крупные события, о них мы тоже мало знаем. Например, 1958 год - попытка публичного обсуждения эрмитажной выставки Пикассо на Площади искусств, которая закончилась арестами. Так что, получился набор примерно из 20 очерков на разные исторические темы. И могу пообещать, что прежде об этом никто не писал.

- Слышала, что следующая тема у вас - это Петербург Чехова.

- Да.

- Вот об этом точно вряд ли писали.

- Писали, но очень мало. Все-таки Петербург не Чеховский город. Он здесь бывал с 1885 по 1898 год, лет 12 подряд недели по две. Решал дела свои писательские и театральные. Здесь шли его пьесы. Но меня интересует не столько Антон Павлович, сколько его время. Очень оно похоже на наше. Это когда ничего не движется.

- Застой?

- Застой. Правление Николая II. Как с Довлатовым, только по-другому. Перед нами пример человека, который сдавленный цензурными ограничениями сумел стать Чеховым. Это история творца в трудное время.