Почему даже кризисная семья лучше самого прекрасного детского дома

Даже короткое отлучение от родной семьи, от мамы, пагубно влияет на ребенка

Сегодня в учреждениях для сирот в России содержатся почти 40 тысяч детей. Все они лишены возможности расти в нормальной обстановке – в семейной, лишены родительской любви.

В благотворительной организации «Детские деревни SOS» давно и профессионально работают с кризисными семьями, обращающимися в программу профилактики социального сиротства и укрепления семьи. Ее специалисты помогают родителям восстановить потерянный ресурс и не допустить распада семьи – передачи ребенка, пусть даже временно, в детское учреждение.

Потому что даже короткое отлучение от родной семьи, от мамы, пагубно влияет на ребенка. О том, как это происходит, рассказывает психолог Детской деревни SOS Елена Гаврилова.

В нашей программе профилактики социального сиротства и укрепления семьи (ПУС) целевая аудитория – дети из семей с риском изъятия. И задача специалистов программы – сохранить для каждого ребенка родную семью. Есть и приемные семьи, живущие в Детской деревне на нашем сопровождении.

И мы отлично знаем из своего опыта, что, какие бы в детских учреждениях не работали замечательные сотрудники, сама система таких учреждений крайне опасна и в корне неверна. Даже самая кризисная семья для ребенка все равно лучше, чем самый прекрасный детский дом. Особенно для маленьких детей – от года до трех.

Несколько лет назад к нам обратилась мама с дочкой двух с половиной лет. У мамы были серьезные проблемы: алкогольная и наркотическая зависимости. Специалисты ПУС стали работать с мамой, чтобы сохранить эту семью.

Однако очень скоро у мамы обострились проблемы со здоровьем. Оказалось, что, кроме зависимостей, у нее есть еще и психиатрический диагноз. Она была сразу же госпитализирована в стационар.

Сотрудники ПУС остались с ребенком на руках и решили не отдавать девочку в опеку, а временно оставить в Детской деревне – в приемной семье, на время лечения мамы. Мы надеялись, что состояние женщины быстро улучшится и она вернется к дочери.

Несмотря на сложное заболевание и множественные зависимости ее матери, девочка соответствовала своим возрастным нормам и была хорошо эмоционально и когнитивно развита. Прекрасный, домашний ребенок. Конечно, она переживала сложившуюся ситуацию и ждала возвращения мамы. Но хорошо ладила и с приемной матерью.

Родная мама вышла из стационара, не долечившись, и забрала дочь, так как не была лишена родительских прав. К сожалению, отказавшись от дальнейшего сотрудничества в рамках программы по укреплению семьи. Тут мы уже ничего не могли сделать. А через полгода до нас дошла информация от коллег из органов опеки, что наша девочка находится в интернате для детей-сирот. Потому что мама не справилась со своей жизненной ситуацией, и идет процесс по лишению её родительских прав.

Тогда приемная мама, у которой ранее временно жила девочка, решила забрать ее в свою семью – теперь уже навсегда.

Дети не должны находиться в детских учреждениях. Особенно маленькие – с года до трех лет.

Когда мы приехали в интернат, сотрудники сказали нам: «Имейте в виду, это очень сложный ребенок. Она болезненно неконтактна, аутична, замкнута. Отказывается от приема пищи. Агрессивна в отношении сверстников и воспитателей. Постоянно отказывается гулять. У нее бывают немотивированные приступы агрессии, после которых она может долго сидеть на стуле и раскачиваться. Может неожиданно заплакать или ударить. По интеллекту тоже большие отставания: ее одногодки умеют делать то, что положено в их возрастных нормах, а она ничего не умеет. Также у нее совсем не сформирована речь».

Мы были очень удивлены и даже подумали: «Может, это не о той девочке?». Ведь, когда она жила у нас, уже тогда у нее была прекрасная речь. Это был общительный и доверчивый ребенок, полностью адаптированный в быту. Умела, например, одеться или причесаться. Как специалисты, мы отмечали в ней хорошую «зону ближайшего развития». То есть, даже если ребенок что-то не умеет делать, он очень быстро все схватывает и легко обучается новому.

Когда мы зашли к девочке в спальню, где она сидела одна, отказавшись от прогулки, она не узнала ни нас, ни свою приемную маму, у которой жила два месяца. Она ничего не помнила, как будто этого времени вообще не было.

Мы, как специалисты по работе с кризисными семьями, понимали, что это – нормальное горе. Когда у нас горе, мы не можем есть, не хотим работать, не готовы общаться, у нас снижаются интеллектуальные способности. Даже нормально развитый человек, не травмированный, становится злым, агрессивным или плаксивым.

Это была реакция на помещение девочки в детское учреждение, но не на разлуку с мамой. Потому что в приемной семье она уже переживала разлуку с мамой, но не реагировала на это таким образом. Она писала маме письма, готовила рисунки, вместе с приемной мамой собирала посылочки с гостинцами. То есть ждала ее в совершенно нормальном состоянии. У ребенка не было такого отката назад в психоэмоциональном развитии.

И вот, глядя на нее теперь, мы понимали, что с этим ребенком будет намного сложнее. Сложнее, чем если бы нам сразу сообщили о том, что ее забирают в интернат. За шесть месяцев ребенок оказался настолько травмирован, что мы ее практически не узнали.

Сейчас она живет в нашей приемной семье. В этом году пошла в первый класс, ей уже семь лет. Периодически девочка общается со своей биологической мамой, когда у той случаются ремиссии. Но на то, чтобы восстановить ребенка хотя бы до того уровня, в котором она попала в детское учреждение, у нас с командой и приемной мамой ушло два года. При этом в детский сад она пошла только за год до школы, чтобы легче адаптироваться затем в детском коллективе.

Первое время, когда её пытались отвести в сад, у ребенка происходила паническая атака. Ей казалось, что ее возвращают в приют обратно.

Сейчас спустя несколько лет все равно у нее осталась психологическая травма. В стрессовых ситуациях она впадает в ступор, замирает останавливая взгляд, и начинает раскачиваться или сосать палец для самоуспокоения. Этого до помещения ее в детское учреждение не было.

Вот так за полгода ребенок оказался в совершенно запущенном состоянии. Более того, если бы мы не знали ее раньше, мы бы решили, что у девочки – умственная отсталость. А такой диагноз означает, что это – навсегда. И наша приемная мама, у которой пятеро детей, могла бы и не решиться взять ее, понимая, что может не справиться с таким сложным ребенком. Прибавить к этому все диагнозы ее биологической мамы – это могло бы стать дополненным препятствием для любого приемного родителя. Вряд ли кто-то бы решился взять ее в семью.

Эта история – одно из многочисленных подтверждений того, что дети не должны находиться в детских учреждениях. Особенно маленькие – с года до трех лет. Лучше – временная семья… но только не интернат, не детское учреждение. Каким бы прекрасным оно ни было.

Потому что никакие психологи не заменят ребенку значимого взрослого.

Этот материал был прислан на конкурс "Комсомолка. Просто о добром". Мы ждем от благотворительных фондов и волонтерских организаций истории об их работе - лучшие опубликуем на сайте kp.ru.