Леонид Парфенов: Вылез на бугор - не обижайся, если скажут, что рожа крива

Вчера и сегодня НТВ показывает новые серии проекта Леонида Парфенова «Российская империя». А неделей раньше, аккурат во время эфира другого своего фильма - «Живой Пушкин», Парфенов побывал у нас на «Прямой линии». Правда, отвечать читателям «КП» ему пришлось не только за царей и за Александра Сергеевича, но и за Йордана, Киселева и прочих героев недавнего энтэвэшного скандала. Причем большинство позвонивших почему-то стремилось Парфенову посочувствовать - мол, как вы пережили? «Да пережили, - говорил Парфенов. - И не такое люди переживают». Я не вождь, не надо на меня равняться - Здравствуйте. Я знаю, что многие негативно относятся к вашей позиции, которую вы заняли во время конфликта вокруг НТВ. - Не так уж и многие. - Но я как раз из этих людей. Мне очень не понравилось ваше возвращение на НТВ, когда оттуда ушла команда Киселева. Вам не кажется, что если бы вы с Митковой не вернулись на канал, то сейчас НТВ выглядело бы достойнее? - Нет, не кажется. Я поступил так, как считал нужным. И попытаюсь последующими работами доказать, что был прав не только человечески, но и профессионально. - Вы всегда говорите: «Я поступаю, как считаю нужным». Но вы же публичный человек! - Увы. - На вас люди равняются! - Нет, вот это давайте исключим. Не надо, чтобы равнялись. Я не вождь, я никого ни к чему не призывал. Я как раз был не с теми, кто призывал, потому что считаю это злоупотреблением служебным положением. У журналистов есть возможность выступать по ТВ и кричать о собственной боли, а у человека, который работает слесарем, такой возможности нет. И его, хоть зарежь, никто не услышит. - Но вы допускаете, что когда-нибудь поймете, что были не правы? - Конечно. Может, я не оправдал ваших надежд, но я поступал по совести. Может, совесть у меня такая. Может, я не прав, может, вы сейчас не правы. Жизнь впереди длинная, так что увидим еще. - Это Алексей. Вы, когда на «Антропологию» к Диброву шли, догадывались, во что это выльется? - Нет. Что-то меня кольнуло, что мне нужно туда прийти. Я обманулся. Ждал, что меня будут спрашивать, а пришлось выступать с монологом... Я не люблю это вспоминать. - А если бы все происходило без камеры? - А мы потом встречались с Дибровым без камеры. И это был совсем другой разговор. Напоследок обнялись даже. - Тогда почему Дибров был таким перед камерой? - Вы не чувствуете, что ваш вопрос содержит ответ? - Сейчас вы друзья? - Не скажу, что друзья, но я-то с ним и не ссорился. Ну сказал он мне что-то, а я ему ответил. Трезвый я, кстати, был, почему-то все меня об этом спрашивают. - Я вас очень зауважал после недавних событий. А как у вас отношения с бывшими коллегами? - Пока никак. Все еще не остыло. Думаю, будут еще шаги навстречу и с одной, и с другой стороны. Перемелется - мука будет. - Но дружба - в прошлом? - Лично у меня там близких друзей и не было. Я не могу сказать, что дружу по работе. Я бы вообще предпочел, чтобы люди на работу ходили работать, а не дружить. Наша профессия предполагает известную степень индивидуализма. И тысяча индивидуальностей, собравшихся вместе, подружиться разом не смогут. - Но по телевизору показывали, как на НТВ все были заодно... - Когда вам в следующий раз покажут тысячу человек и скажут, что все они заодно, вы не верьте. Не бывает тысяча человек абсолютно заодно. - Я военный пенсионер. Что вы думаете о личном гэбэшном деле Киселева, про которое написал Коржаков? - Как говорил Остап Бендер, подделывают все, даже американские доллары. Я не в первый раз слышу про гэбэшное дело Киселева, но вещь эта недоказанная. Во-первых, Коржаков понимает, что такие факты не разглашаются. Во-вторых, мы с вами вышли из одной страны и знаем: отказываться от сотрудничества с органами было не принято. - Я не сотрудничал. - Вы могли и не сотрудничать. Вас могли просто вызвать на беседу и сказать: а вот, знаете, беспокоят некоторые настроения... Я ездил на ерунду - на ознакомительную практику в ГДР, так нас вызывали и до, и после. И беседовали. Я уверен, эти беседы протоколировались. Наверное, при желании эту папку можно достать и сказать: вот гэбэшное дело Парфенова. - Была бы неправда, Киселев обратился бы в суд. - Я, наверное, человек более порывистый, чем Киселев, но с Коржаковым в суд бы не пошел. Мне кажется, мое реноме не пострадает, если обо мне напишет Коржаков. Иногда, бывает, такого напишут... Ну и что? Вылез на бугор - не обижайся, если скажут, что рожа кривая. Или сиди тихо дома, у теплой батареи. В смокинге по улицам я не хожу - Леонид, это Ольга. Мне нравятся ваши фильмы, но иногда раздражает ваше самолюбование. Порой вы чуть ли не в смокинге на скотный двор выходите... - Я надеюсь, мне все-таки удается избегать вопиющих проколов по части вкуса. Что касается «в смокинге на скотном дворе», то вы, очевидно, имеете в виду «Живого Пушкина», где был не смокинг, а визитка. Но, мне кажется, в кадр нужно входить, как-то себя организовав. В результате ты, наверное, выглядишь покрасивее, чем на самом деле. И в жизни я, разумеется, в визитке не хожу. Но в кадре не бывает ничего случайного. Поэтому появляться в эфире абы как... В нашей профессии спецовки не годятся. - Как зрителю мне кажется, что иногда вы хотите выглядеть чересчур красиво. - Вполне это допускаю, поскольку - ну, да, знаю за собой некоторую щеголеватость. - Здравствуйте, я хотела сказать, что вы очень талантливый журналист с превосходным чувством стиля. - А вот только что звонила Ольга, которая говорила, что у меня проколы по стилю. - Нет, что вы! У вас все получается блестяще, за что бы вы ни брались. - Знаете, каждый раз, когда делаешь новую работу, есть риск провала. Это ужасно еще и оттого, что это публично. Вылезешь и опозоришься у всех на глазах. И, главное, никто тебе этого не забудет. И спрятаться нельзя. Надеюсь, у меня осенью будет программа в еженедельном эфире. Волнуюсь уже сейчас. - Меня зовут Маша. А как вам взбрело в голову снимать «Российскую империю»? - Такое устройство башки, значит. - А сколько всего будет серий? - «Российской империи» - четырнадцать. А потом начнется «Советская империя». - А вы будете делать «Намедни-2001»? - Да, собираемся. Уже составляем список феноменальностей: в Европе - ящур, в космосе - турист, 13% налог, королевское убийство в Непале, Гарри Поттер, мода на самокаты. Меня спросили, смогу ли я прокомментировать эту моду, катаясь на самокате, - я ответил, что запросто. - Меня зовут Ира, я школьница. Когда вы учились в школе, вам нравился Пушкин? - Когда учился в школе, боюсь, я не очень Пушкина понимал. - А какая литература вам нравилась? - В старших классах меня, что называется, перепахал Бунин. Было такое темно-коричневое собрание сочинений в 9 томах, я его прочитал и понял, что по сравнению со всем предыдущим это совсем другая литература. - А как вы учились в школе? - Я не пример для подражания, учился я средне. - Я не коренная москвичка. Знаю, что и вы из провинции. Был ли момент, когда вам понравился этот город? - Этот момент не наступил и до сих пор. - Вам не нравится жить в Москве? - Мне нравится жить в Москве в том смысле, что я здесь занят делом, которым нигде, кроме как в Москве, заниматься и нельзя. Сказать, что этот город стал моим? Москва очень многослойная, никто же не живет всей Москвой. Человек живет в Конькове - значит, уже по определению не живет Медведковым. Я мотаюсь в центре и к северу от центра. На Каширу заезжаю раз в два года. - Вы себя чувствуете иногда провинциалом? - У меня нет такого комплекса. Зато у меня есть другой опыт. Как мне кажется, он делает меня в чем-то богаче москвичей, потому что я представляю еще и другую жизнь. Можно ведь сказать, что и москвич должен себя чувствовать провинциалом в Париже или в Нью-Йорке. Это странная логика. Почему человек из одного города должен чувствовать себя ущербным в другом? Многие живут в Москве, не бывая в ее музеях, театрах, в этих ресторанах со сногсшибательными ценами. Они живут в спальном районе жизнью, которая ничем не отличается от жизни в Сызрани. - Кем вы мечтали стать в детстве? - Совсем в детстве мне очень нравились водители мусорных машин. Вы живете в доме с мусоропроводом? - Нет, у нас баки. - А вот когда я был маленьким, баки были не приняты. В определенный час приезжали дядьки на мусорных машинах, и все несли и сбрасывали в эту машину мусор. Дядька казался мне страшно важным. Я понимал, что от него серьезно зависят, что это влиятельная персона. Он говорил: «Куда валишь? Вон туда вали. Видишь же, слева все пусто. Сейчас, погоди, лопатой закидаю». Ну, считайте, что так потом и становятся телевизионщиками с их непомерным самомнением. (Смеется). Потому что мусорщик появлялся к определенному часу, как телепередача. Все его ждут, все собрались, все смотрят. Наконец он появился, все рады, у всех какие-то с ним взаимоотношения, он всем чего-то указывает. Потом он уезжает, и его снова все ждут. «Он улетел, но обещал вернуться, милый, милый»... - Я студентка, будущий политолог. В студенческие годы у вас была какая-то методика подготовки к экзаменам? - Боюсь вас огорчить, но не было. Пару раз, когда надо было ночь не спать, прибегал к такому сильному средству, как чифирь,- это когда долго заварку переваривают. - А к шпаргалкам вы как относитесь? - Шпаргалок никогда не писал, мне это было лень. - Надеялись на свою голову? - Я сейчас вдруг сообразил, что, может, потому без суфлера и работаю, что в университете мне было проще выучить, чем шпаргалки писать. Но у вас, знаете, наука поточнее, а моя была совсем гуманитарная. Сколько людей - столько и мнений. Я старался схватить общее впечатление о теме и надеялся, что на это смогу какую-то конкретику наплести. - А вы не хотели играть в театре? - Театр я себе не очень представлял, поскольку рос в городе, в котором театра не было. Но мечта была. Я даже собирался поступать на актерский факультет, да смелости не хватило. Для Череповца даже мои планы поступать на журфак выглядели таким беспредельным нахальством, что вымолвить, что я собираюсь поступать на актерский, я не мог. Я и про журфак-то не всем говорил, потому что к этому относились так, будто у парня не все дома. - А почему вы решили, что займетесь журналистикой? - Я всегда любил складывать слова, любил само понятие «журналист». И в довольно раннем возрасте стал к этому стремиться. Когда мне было 13, ездил в «Артек» на всесоюзный слет юных корреспондентов. Так что, получается, я выбрал свою профессию аж 28 лет назад. - Что в женщине для вас важнее - ум или красота? - Я не противник феминизма, но понятие «женский ум»... Я бы сказал: «женская мудрость». В женщине ценно то, что она думает по-другому. Я очень люблю деловых женщин. Я вижу, что профессией они овладевают лучше, чем мужчины, и ведут себя в этой профессии лучше. - С женщиной легче договориться? - О деле с женщиной говорить легче. И я многократно убеждался, что женщины надежнее. За «Старые песни» мне здорово попало - Это Марина. Я работала на региональном ТВ, а сейчас приехала в Москву и сижу без работы. Неужели на национальных каналах никого не интересуют новые люди? - Вы понимаете, недостатка в журналистах нет. Чтобы попасть сейчас на телевидение, нужно чем-то совершенно потрясти. Когда к Олегу Добродееву обращались с разными предложениями, он спрашивал: «Это переменит мои представления о телевидении?» И если ему отвечали, что нет, он говорил: «А зачем тогда?» Может быть, это жестоко. Но это так. - Но почему вы были уверены, что подойдете? - Это постепенно происходило. Я долго работал за кадром, потом, начав работать в кадре, долго шел к своим нынешним проектам. Мне кажется, что примерно с 96-го я более-менее равен самому себе нынешнему. - Что вам помогло? Случай? Знакомства? - Знаете, по нынешним меркам, в 30 лет впервые оказаться в кадре - это очень поздно. Никто меня особенно не протежировал, не могу я припомнить случаев явного везения. Все было какими-то шажочками, без рывков. Поэтому у меня к этой работе нет отношения как к чуду. Не помню я там ничего чудесного. - Я прочла, что вы поссорились с Константином Эрнстом, с которым делали «Старые песни о главном». Еще не помирились? - Да не ссорились мы вовсе. Нет прежних близких отношений, когда я к нему заходил каждый день или он ко мне. Но никакой особой натянутости. - Совместных проектов вы не планируете? - Это невозможно, поскольку мы на разных каналах работаем. - Вы ведь и раньше работали на разных каналах... - И мне за это оба раза попадало. За «Старые песни-1» попало сильно, за вторые - поменьше. - Меня зовут Ирина. Скажите, вы умеете прощать обидчиков? - Не то чтобы я прощаю, я скорее пожимаю плечами: «Ну что ж»... Это довольно часто случается, потому что, работая не телевидении, часто слышишь о себе то, чего в другом случае не услышал бы. Сначала это дико злит, и ты пытаешься объясниться: «Да вы меня не так поняли! Да я на самом деле...» А потом какая-то толстокожесть появляется. Не принимаешь близко к сердцу. - Ваш девиз: «Время лечит - потерпите - пройдет»? - Больше ничего не остается. - А как вы относитесь к психоаналитикам? - Не верю я в это, хотя, может, кому-то помогает. Мне, боюсь, не помогло бы. А уж ходить к психоаналитику просто так, как ходят в Америке, каждый раз рассказывая, как к исповеднику, мне точно не нужно. Мне это всегда казалось странным. Я все равно буду поступать так, как я чувствую. - В таком случае кого вы все-таки слушаете, кроме себя? - Я слушать готов кого угодно, но решать потом буду сам. - А что вы предпочтете - смириться или добиваться справедливости в отношении обидчика? - Добиваться справедливости - у меня нет этого темперамента. Может, оттого, что северянин. Царство Божие внутри нас. Я за внутреннее равновесие, не за внешнее. Внутри себя понимать, знать, быть убежденным в своей правоте. Мне этого достаточно. ЛИЧНОЕ ДЕЛО Леонид ПАРФЕНОВ. Родился 26 января 1960 года в Череповце. Окончил факультет журналистики ЛГУ, газетное отделение, и ни разу не переступал порога учебной телестудии. Работал в Вологодской области, сотрудничал с «Комсомольской правдой». В Москве - с 1986 года, работал на ЦТ и АТВ. На НТВ - со дня основания канала. Был главным продюсером этой телекомпании. Автор и ведущий цикла «Намедни», «Живой Пушкин», нескольких фильмов из цикла «Новейшая история». Женат, двое детей - Иван и Марья.