Похмелье - как литературный прием

Сергей Довлатов как литературный персонаж (а сам автор и рассказчик Довлатов, от лица которого часто повествует виновник торжества, это два разных человека), сдается мне, провел бы этот день вдалеке от Колонных залов, ненавидимых им фанфар и обстановки пафоса. В чисто мужской компании, с бутылкой виски, сигаретами «Голуаз», книгой стихов Бродского, под звуки джазовых импровизаций он неотвратимо приближался бы к опоэтизированному самим собой состоянию похмелья. В его рассказах герои либо пребывают в этой стадии загула, либо находятся на пути к нему. Но в случае с довлатовской прозой похмелье - это скорее литературный прием (хотя и выпить юбиляр был не дурак). Просто рассматривать мир с высоты собственного падения - излюбленная наблюдательная позиция писателя.

Героями Довлатова были представители дна - «зеки, фарцовщики, спив- шаяся богема». Что стало поводом обвинить его в чернухе. Но, приглядевшись к этим персонажам, можно узнать потомков Онегина, Печорина и других представителей славной плеяды «лишних» людей, не желающих маршировать в ногу со своим временем. Только они сменили фраки и мундиры на голубые польские джинсы, пристрастились слушать «Битлз», а из родовых поместий перебрались в хрущевки.

Однако что-то главное, что роднит Довлатова с классиками жанра, не изменилось. Квинтэссенция довлатовской прозы заключается в следующем диалоге:

- Где справедливость? - возмущался довлатовский герой, когда непутевая женщина обрела завидного жениха.

Довлатов рассмеялся.

- Что может быть выше справедливости? - обиделся герой.

- Да что угодно.

- Что же именно?

- Например, милосердие.

Благодаря дефицитному умению трансформировать любовь к грешному ближнему в ироничную, но добрую улыбку Довлатов еще долго будет почитаем в стране, которая так мучительно расстается с лозунгом «Все отобрать и поделить».