Дау, мы помним вас...

Лев Ландау.

Недавно исполнилось сто лет со дня рождения великого физика, лауреата Нобелевской премии Льва Ландау. А 1 апреля исполняется сорок лет с того дня, как его не стало…

Всем сотрудникам отдела науки «Комсомолки» шестидесятых годов приходилось писать за академиков, а мне, как ведущему «Клуба любознательных», в особенности много. Мы это делали не ради озорства и вовсе не потому, что академики того времени были народом безграмотным, а потому, что рассказывая о своей науке, ученые начинали говорить как инопланетяне и понять их мог только коллега. Но даже и мне только единожды довелось писать за лауреата Нобелевской премии. Но не парадную речь, конечно же.

Дело было так. Вызывает меня ответственный секретарь редакции Григорий Оганов и поручает написать в «Клуб» от имени Ландау обращение к любознательным. Сначала я обмяк от ужаса, а потом напрягся от негодования: все знают, что великий физик попал в автокатастрофу, насилу выкарабкался и теперь безвыходно находится дома, никого не принимая. Тем более - прессу. Впрочем, мы с ним знакомы: однажды с товарищами я был у него. Еще до того, как случилась беда.

Друг отдела науки, писательница Майя Бессараб, знавшая Ландау со своих детских лет, по-моему, она даже какая-то родственница Коры, жены Ландау, - вот она и уговорила Кору принять меня.

Но легко сказать: принять! Я же должен с текстом идти, чтобы он его прочитал и подписал!

Рука моя не поднималась писать за Нобелевского лауреата, но я это сделал. Получилось возвышенное, эпическое произведение о человеческой любознательности - прямо-таки песнь ей, поскольку именно любознательность, как я утверждал, движет прогрессом человечества. Я и сам в это поверил, когда творил.

Дима Биленкин, зам. завотделом науки и по совместительству известный писатель-фантаст, прочитал мое сочинение, сказал, что совсем не так плохо, как он предполагал. Потом он прошелся по тексту мастерской рукой фантаста - и обращение к любознательным читателям «Комсомолки» стало призывом ко всему прогрессивному человечеству объединиться в едином порыве любознательности.

И я поехал в Институт физпроблем, где работал и жил Ландау.

Кора налила мне чайку и попросила посидеть подождать, пока Дау перестанет ходить. сверху раздавались тяжелые шаги Командора. Это Дау нахаживал километры, предписанные врачом. Почему-то врач не рекомендовал это делать на улице.

Когда шаги стихли, Кора поднялась и пригласила меня за собой.

Я удивился, когда увидел Ландау в постели. Он лежал, натянув одеяло до подбородка и, широко раскрыв глаза, глядел на меня, словно я только что доказал теорему Ферма. Но, наверное, у меня и вид был такой.

«Дау, - произнесла Кора, -…я прочитала, по-моему, все в порядке. Но ты и сам посмотри». Она передала мое сочинение великому человеку, а сама удалилась.

Ландау молча прочитал и ничего не сказал. Я обратился к нему: «Лев Давидович, подпишите, пожалуйста». - «Где?» - спросил Ландау. Я показал место на последней странице. Он медленно и старательно поставил подпись моею ручкой.

Это было последнее выступление великого физика в прессе. Скоро его не стало.

А тот оригинал его выступления в «Комсомолке» - с его автографом я сохранил. Чтобы теперь вам его показать.

Размышления о любознательности

Ваша ежесубботняя страница по науке и технике называется «Клубом любознательных».

Есть понятия настолько общеупотребительные, как бы само собой разумеющиеся, что мы пользуемся ими обычно не давая себе труда вдуматься в их смысл и точное содержание. Не потому ли в Большой Советской энциклопедии не нашлось места для слова «любознательность»? может быть тому есть и другая причина: любознательность мы почему-то не слишком склонны относить к активным и важным качествам человеческого характера. Нередко это слово даже произносится с оттенком какой-то взрослой снисходительности, словно речь идет о чем-то милом, детском, в общем, полезном, но достаточно второстепенном.

Меж тем именно с любознательности начинается познание мира. Даль в своем толковом словаре верно определил любознательность как «дельное любопытство, любовь к наукам, к познаниям, желание поучаться». Пожалуй, это одна из самых ярких и значительных черт молодости, когда происходит становление личности, когда приращение знаний об окружающем идет с особой быстротой и плодотворностью. Вне любознательности нормальное развитие человека по-моему немыслимо. Отсутствие этого драгоценного качества зримо при всяком столкновении с куцым интеллектом, со скучным старичком любого возраста. Если человека покидает любознательность, ее место занимают равнодушие и духовная тупость.

Точно так же жалок и бесплоден ученый без «любви к наукам, к познаниям». Ничто - ни шумная энергия, ни деловая хватка, ни страстное желание научной карьеры не возместят ему этого: он останется пустоцветом, чиновником при науке. То же самое и в других сферах деятельности.

Я не привожу примеров, выпукло рисующих роль любознательности в творчестве, по той простой причине, что нет ни одного настоящего ученого, для которого она не была бы сильнейшим двигателем. Порыв М. В. Ломоносова, преодолевшего труднейшие преграды ради познания и творчества, вовсе не исключение. В той или иной мере этот путь проделывает каждый, кому не дают покоя любознательные вопросы «что? как? почему?».

Думается, что массовая любознательность особенно необходима сейчас, особенно необходима обществу, стремящемуся к творческому развитию личности. Общеизвестно, как быстро теперь умножаются знания. Человек, который постоянно не следит за событиями в науке, рискует в короткий срок отстать от жизни, от понимания многих новых явлений.

Предотвратить это не в силах даже высшее образование: немалая часть знаний, полученных на студенческой скамье, очень скоро оказывается оттесненной в «давно прошедшее время». А если наука ныне оказывает сильное влияние практически на все стороны жизни, то невиданно усилилась и обратная связь: на науке ощутимо сказывается духовный потенциал общества. Чем он выше, тем значительней и, я бы сказал, гуманней прогресс самой науки. Вот почему нам далеко не безразлична степень любознательности членов общества. Ведь это первая и неминуемая ступенька к понимаю, к знанию, к активному и разумному участию в событиях жизни. Не случайно Маркс отзывается о невежестве как о демонической силе, приносящей множество бед.

При встречах с Нильсом Бором, со многими другими выдающимися учеными мне всегда бросалось в глаза бессилие времени превратить их в маститых старцев. Альберт Эйнштейн - вершина физики всех эпох и народов - вероятно, по той же причине так и не смог стать учителем - он постоянно учился сам, но, вы, не мог учить других. Такие ученые, прошу прощения за банальный оборот, и в шестьдесят, и в семьдесят, и в восемьдесят лет молоды душой. В огромной мере тому причиной был их постоянный органический интерес к новому, способность к удивлению и жадно-деловое любопытство к тому, как устроен мир. И склонны они были не столько поучать, сколько поучаться. Именно любознательность, как мне кажется, одна из непременных компонент той молодости, которая не зависит от возраста.

В общественной жизни нужны ветра, которые бы ее постоянно раздували. Без этого сохнет живость, слабеет деятельное начало, наступает застой.

Но хватит. Кто-то верно заметил, что длинные рассуждения - лучший способ усыпления читателей. Даже любознательных.

Лев ЛАНДАУ.