Ольга Белан: «Моя бульварная жизнь…»

За книгу меня буквально заставила сесть писатель Галина Щербакова. Она пообещала написать предисловие к ней. Галина Николаевна сказала: «Я сама работала в газете и всегда мечтала написать журналистский роман. Но так и не написала. А ты сделаешь это…»

Книга была уже готова, когда Галина Николаевна попала в больницу. Потом она ненадолго вышла оттуда и сама вспомнила про обещанное предисловие. Я попросила ее хотя бы надиктовать: писательница уже плохо себя чувствовала. Но она встала и сама — как всегда, от руки — написала несколько абзацев. Это оказалось последнее, что она написала в своей жизни, — через несколько дней ее не стало.

ПРЕДИСЛОВИЕ ГАЛИНЫ ЩЕРБАКОВОЙ

У меня на столе лежит мой неоконченный роман, а на коленке — недочитанный роман Ольги Белан. Странное ощущение, что они связаны между собой, эти две совершенно разные книги. А они таки связаны.

Я начинала с романов о журналистах, об этом удивительном мире поисков правды, о невозможности ее сказать, о горячих, катящихся с плеч журналистских головах и… вскормленных властью нуворишей журналистики. И вот оно, новое время. Новые лица, новые вихры надо лбом. Два времени бьются у меня в руках — время моей молодости и молодости Ольги, время нескончаемых поисков правды — тогда и теперь.

С кем же я? Получается, что я на стороне мира Ольги. То, мое, время — пужливое, осторожное, время, когда бились не просто с неправдой жизни, а с элементарной невозможностью просто назвать кошку кошкой.

И вот книга Белан. В ней не боятся правды как таковой, ее знают и чтут. Но, боже, сколько людей, столько и точек зрения. И тогда чем отличается вчера от сегодня? А тем, что есть шанс побеждать красивым и умным, пусть и с поколоченными в драке башками. Они остаются настоящими. И журналистика сохраняет то достоинство профессии, о котором так мечтали газетчики моей молодости.

Хорошая книга. Спасибо Ольге.

Галина ЩЕРБАКОВА

Мы публикуем с любезного разрешения автора две главы из книги «Моя бульварная жизнь. Записки экс-главного редактора газеты ВИЧ-инфо».

Чеченский след

Лему я привела в редакцию в самый трудный момент — нечего было есть, нечем платить за бензин, нас оставалось так мало, что мы работали без выходных — иначе не успевали собрать очередной номер. А Лема приехал в Москву из разбомбленного Грозного, ему нужна была любая — даже малооплачиваемая работа, и его никуда не брали, потому что он — чеченец, а тогда как раз Москва была настроена особенно истерично по отношению к этому маленькому народу.

Мое знакомство с Лемой — длинная история, но я должна ее рассказать, иначе будет непонятно, почему Лема стал у нас чуть ли не первым заместителем главного редактора и оставил очень заметный след на жизни всего редакционного коллектива.

Это было в мою первую командировку в Чечню — еще задолго до войны. И Чечня была не Чечней, а Чечено-Ингушетией, и русских в Грозном жило примерно столько же, сколько и чеченцев с ингушами, и все они как-то мирно существовали, и в воздухе не пахло ни войной, ни ссорой. Мой старый друг Муса возглавлял тогда самую главную газету республики, именно он и зазвал меня в Грозный, обещая не только подсказать интересные темы для газеты, но и свозить отдохнуть на море в Махачкалу — что для джигита какие-то двести километров!

Мы с Мусой хотя и разные по исповеданию и национальной принадлежности люди, думаем и дышим абсолютно одинаково. Поэтому наши встречи — это бесконечные разговоры и споры без сна и отдыха. О чем? Как о чем? О судьбах родины, в первую очередь. Ну, и о любви, конечно — у Мусы тогда был затяжной период безнадежной любви к одной русской красавице. Безнадежным чувство было не потому, что она не отвечала ему взаимностью, как раз-таки отвечала! — а потому, что счастливому браку с юной прекрасной москвичкой воспротивилась вся семья, а семья на Востоке — это как Божий суд, от него никуда не денешься. И Муса женился на невесте, которую выбрала родня. Сразу после обряда в мечети он сбежал совершенно по-русски, и месяц укрывался в Москве, но семья его нашла и вернула в свое лоно.

Я прилетела в Грозный, и несчастный Муса даже с женой не стал меня знакомить, а познакомил со своим лучшим другом и сотрудником своей газеты Лемой. Я когда этого Лему увидела — чуть сознание не потеряла. Представьте себе высокого, тонкого в талии юношу со светлыми, почти пепельными волосами и абсолютно голубыми глазами. При этом ужасно стеснительного, даже робкого, что странно при такой неземной красоте. Муса, увидев мое замешательство, снисходительно пояснил:

— Все девчонки в университете (а они оба учились в Москве) были от него без ума. А он сутками пропадал в библиотеке и кроме учебников ничего не видел.

Мы вместе ехали потом в машине в Махачкалу, Муса сидел за рулем, а я рядом с Лемой сзади, мое плечо касалось его руки, от этого прикосновения все внутри холодело и горело одновременно — я немедленно влюбилась в Лему, как и все его однокурсницы. От мысли, что эта любовь абсолютно безнадежна, я таяла еще больше, потому что нет ничего слаще, чем мечтать о том, что никогда не сбудется.

Мы больше и не встречались, а через десять лет в Москву приехал уже совсем другой человек. Лема стал грузным и большим, его белокурая голова превратилась в седую, а голубые глаза выгорели — то ли от солнца, то ли от слез. Хотя джигиты и не плачут, но бывают такие слезы, которые не катятся из глаз. А Лема к тому времени потерял братьев, газету закрыли, город, да и республику разбомбили, а лучший друг Муса уже давно жил в Москве.

Лема сел за компьютер и работал буквально день и ночь, не поднимая головы, — то есть мигом вписался в наш сумасшедший коллектив. Иногда уезжал в Чечню, где у него осталась семья. По возвращении всегда привозил коньяк — директор кизлярского коньячного завода был его другом, и , кто не знает, кизлярский коньяк — самый лучший в мире, лучше даже всяких мартелей и наполеонов. Лема привозил божественный напиток в больших пластмассовых баллонах из-под колы, и в редакции наступали мир и благодать. Не потому, конечно, что мы пили с утра до вечера, просто сама мысль, что вечером после работы можно принять 50 грамм коньячка очень согревала.

Во время таких согреваний однажды Лема и обмолвился, что великий певец Муслим Магомаев тоже, оказывается, чеченец. Я возмутилась — с детства я была поклонницей Муслима, однажды даже брала у него интервью и немало времени провела в его квартире в Леонтьевском переулке. Он и его жена Тамара Ильинична Синявская оказались людьми абсолютно простыми в общении, доступными, открытыми, совсем не звездными. Но только я всегда считала, что Магомаев — азербайджанец. Он сам это говорил, его дед был знаменитым композитором и прославил Азербайджан в своих многочисленных кантатах и симфониях.

— А вот и нет, — горячо спорил со мной Лема, — я тебе докажу, что прадеды Магомаева родом из Чечни, и сам он долго жил в Грозном, и даже фотография есть — Муслим в национальной чеченской папахе за чеченским столом!

Действительно, он потом приволок фотографию совсем юного Муслима, и доказательства того, что будущая звезда жил и учился в консерватории в Грозном, что у него типичные, распространенные чеченские имя и фамилия, и его прадед никогда не стеснялся заявлять о своих чеченских корнях.

Перед тем, как поставить этот материал в номер, я все-таки позвонила Магомаевым. Трубку сняла Тамара Ильинична. Я так и прямо и спросила, знает ли она про чеченский след в биографии ее мужа. Она засмеялась своим неповторимым переливчатым смехом.

— Вполне возможно, мы с Муслимом никогда это не обсуждали. А мама у него и вовсе русская. Так что там много всякой крови намешано. Ты знаешь что — позвони как-нибудь в другой раз. Муслим будет дома и сам ответит тебе на это вопрос.

Но я так и не собралась позвонить. И когда смотрела, как торжественно по-мусульмански хоронили моего кумира в Баку, как по-русски плакала над ним его русская жена, я подумала: какая к черту разница, чья кровь текла в его жилах? Гении принадлежат всему миру, и национальности не имеют.

…А Лема вскоре уехал в Грозный. Война закончилась, он вернулся в газету, а позже стал деканом факультета журналистики местного университета.

Личная жизнь

А теперь я попробую ответить на самый больной вопрос, который обязательно возникнет у читателя, и который мне всегда задают на публичных встречах — с читателями, студентами, подписчиками. Зачем мы пишем про личную жизнь известных людей — политиков, артистов, писателей? Зачем журналисты лезут в чужой дом и даже в чужую постель? Помню, покойный Абдулов приходил «бить морду» редактору «Собеседника» за то, что тот опубликовал в своей газете откровения никому тогда еще не известной Даши Асламовой. Она довольно живенько описала, как не очень трезвый народный артист приставал к ней то ли в общественном туалете, то ли в гримерке — ну, и всякие другие подробности. Потом Александр Гаврилович создал целое общественное движение против журналюг в поддержку бедных несчастных артистов, в чью жизнь грубо и бесцеремонно они влезают.

Но как справедливо, хотя и грубо, любит повторять мой друг Стас Садальский, «с журналистами судиться — что в крапиву срать садиться». Репортеры ведь не для удовлетворения собственного любопытства лезут под одеяло к знаменитостям. Есть спрос — значит, есть предложение. На этом держится вся желтая пресса — то есть, те газеты и журналы, которые живут на заработанные средства, не имеют государственных дотаций и просто вынуждены удовлетворять интересы — в том числе и низменные — своих читателей.

А читателя интересует что?

Незабвенный главный редактор «Экспресс газеты» Александр Иванович, изучавший в Англии технологию желтой прессы, учил: читателя интересуют три главные темы— чужой секс, чужие деньги и чужая смерть. Это закон — и что за смысл с законом воевать? Другое дело, что многие так называемые общественные люди, в первую очередь, конечно, звезды и звездочки разной величины, должны понимать: публичность — часть их профессии, хочешь быть знаменитым — будь готов к пристальному интересу прессы к твоей персоне. Будущий журналист, выбирая профессию, хорошо понимает, что его ждут бесконечные командировки, бессонные ночи и частая работа по выходным дням. Врачу придется сталкиваться не только с постоянной человеческой болью, но и со смертью. Летчику — с ежеминутной опасностью и ответственностью — ну и так далее. Специфика актерской профессии — популярность и все сопутствующие ей издержки. Нет, актеры с удовольствием будут позировать фотографам, если они во фраке и в гриме, с удовольствием расскажут в интервью, как трудно давалась та или иная роль и даже приврут, если это требуется для собственной раскрутки. Но вот журналист накопал какой-то некрасивый факт, фотограф снял в не очень трезвом виде — и, пожалуйста, скандал! А теперь еще взяли моду чуть что — в суд подавать, мол, в их личную жизнь грубо вмешался поганец-журналист. У него профессия такая! А ты, если не хочешь, чтобы про тебя гадости писали — веди себя прилично, помни, что за тобой постоянно следит острый глаз папарацци.

Я всегда в этой связи вспоминаю Агутина и Варум. Я не их поклонница — Боже, упаси! Но на моей памяти не было ни одного скандала, ни одной сплетни, ни одного скабрезного кадра этой замечательной пары. При том, что в этой семье — сразу две звезды, есть где разгуляться журналистам. Просачивались в прессу сведения, что Леня пьет безбожно — но, как говорится, никто не видел, фотографий не снимали, певец в суд на журналистов не подавал — то ли на самом деле сей факт существует, то ли нет.

Или Дима Маликов, при своей харизматичной внешности вполне мог бы позволить себе разные вольности. Но имидж образцового семьянина почему-то не вредит ни его карьере, ни его музыке. Саша Филлипенко как-то мне признался, что решил сам рассказать журналистам про свои две семьи — его бывшая и настоящая жены мирно сосуществуют и даже общаются между собой. «Лучше я сам все расскажу, — сказал актер, — чем вы наврете, а потом мне оправдываться». Очень грамотная позиция! Многие мои интервью получились только потому, что я долго убеждала героя рассказать все, как говорится, добровольно — все равно журналист докопается, но может и напутать что-то безбожно или выдумать для красного словца…

Долгие круги описывала я вокруг Галины Борисовны Волчек. Очень мне хотелось поговорить с ней не про последние, громкие премьеры ее театра «Современник», а про ее личную бабскую жизнь. Волчек, прикуривая одну сигарету за другой, ехидно на меня прищуривалась: « Тебе это зачем? Дела давно минувших дней, как говорится. И потом не баба я давно, а главный режиссер». Но я твердо решила, что буду сидеть у нее на кухне до тех пор, пока не услышу именно исповедь. Алкоголь здесь не проходил — Галина Борисовна сидела на строгой диете и не то, что не пила — даже не ела. Хотя меня угощала вкусными горячими хачапури, купленными на Арбате в грузинском магазине «Мзиури», которого давно уже нет и в помине. И поскольку я приняла решение сидеть здесь и не сдаваться, я начала рассказывать ей про свою личную жизнь. Поедая вкуснейшие хачапури, жаловалась на то, что никак не удается похудеть, что мужчины не любят толстых женщин и вообще жизнь летит под откос. Она меня перебила:

— Что значит, не любят полных? Да знаешь ли ты, что мужики — 70 процентов — любят толстых женщин! — и через паузу торжествующе добавила, — а остальные тридцать процентов — любят очень толстых женщин!

И дальше я услышала историю про ее жизнь — про женские комплексы, про измену мужа, про комплексы уже другого мужа, у которого жена — главный режиссер… Мы сидели на кухне чуть не до утра. Я на всю жизнь полюбила эту замечательную женщину.

Или Шалевич. Можно было подозревать, конечно, у актера с такой яркой мужской внешностью и обволакивающим голосом бурная личная жизнь. Но история его любви к одной из самых красивых актрис советского кино Валентине Титовой — это просто подарок судьбы для журналиста.

Вячеслав Шалевич увидел артистку Титову в спектакле ленинградского БДТ «Горе от ума». Тонкий ценитель женской красоты главный режиссер этого театра Георгий Товстоногов не мог не использовать удивительную внешность юной актрисы — и ввел ее в спектакль на роль девушки на балу — роль без слов. Она выходила на авансцену, луч софита высвечивал ее лицо — и зал просто ахал в восторге. Ахнул и Шалевич. Он влюбился с первого взгляда. Жизнь его теперь замкнулась между Питером и Москвой.

— Я мог вечером отыграть спектакль на сцене Вахтангова, успеть на ночной поезд в Питер. Утром я приносил Вале цветы и успевал только поцеловать ее — меня ждала дневная репетиция в своем театре. На самолете летел в Москву и буквально вбегал в репетиционный зал. Это было сумасшествие, конечно, но я не поменял бы его ни на какое другое состояние.

Однажды режиссер Басов пригласил Шалевича на пробы на главную роль в фильм «Метель», который собирался снимать по повести Пушкина. Шалевич пробы прошел. А Басов посетовал, что никак не может найти достойную Марию Ивановну. Вячеслав посоветовал обратить внимание на молодую актрису БДТ, и даже взялся познакомить с ней режиссера. Так Шалевич потерял роль, а Басов нашел героиню для фильма и очередную жену.

А моя любимая писательница Виктория Токарева — она не только блестящий автор замечательных книжек, но и такой же блестящий собеседник.

Зная от «тети Любы», популярнейшей актрисы Соколовой, о ее романе с режиссером Данелия, я все тянула из нее откровения на эту тему. Но она обошлась общими словами: влюбленность, измена — как букет цветов.

Сначала красивый и хорошо пахнет, а когда завянет — некрасивый и пахнет противно. Но потом, когда я пришла визировать интервью, и мы пили чай на кухне, она вдруг вспомнила свою большую любовь к Данелии и разоткровенничалась. Рассказала, как отдыхала с ним в Сочи в санатории «Актер». Однажды Данелия перебрал алкоголя, и его вырвало прямо на парадную лестницу центрального корпуса. И она ночью мыла эту лестницу в наклон тряпкой, чтобы утром ее любимый — великий режиссер! — не был опозорен.

Почему нас так интересует жизнь других — знаменитых, конечно, людей? Это сложный вопрос, думаю, у каждого, кто им задается, есть свой ответ на это. Любому человеку просто хочется сравнить свою личную жизнь с личной жизнью звезды. И порадоваться — у него еще хуже, чем у меня (в случае скандала, громкого развода или дележки детей), успокоиться — да у него все так, как у меня! Личная жизнь, что бы ни говорил Толстой, все же развивается у всех по одинаковой схеме. Да, счастливые семьи похожи друг на друга, но и несчастливые тоже не отличаются разнообразием сюжетов.

Автор романа Ольга Белан презентует свою книгу 18 мая в 18:00 в магазине "Библио-Глобус"