«А у нас на зоне...». Записки начальника отряда Дмитрия Пентегова. Часть 2

Дмитрий Пентегов в форме "отрядника"

Предыдущие выпуски читайте здесь

От ведущих конкурса

Грачева. Мнения наших читателей по поводу первой части записок Пентегова резко разделились. Вот несколько примеров:

«Всё, что тут изобразил автор — наша страна в гротескном её отображении: всё, особенно психология и потребности людей».

«Что такого описал автор? Думаете, на Западе тюрьмы принципиально другие? В СССР они хотя бы действительно оправдывали своё назначение — исправительно-трудовой колонии. Люди работали: и себя кормили, и обществу польза».

«Зарисовки очень понравились. Зона, не зона - законы человеческого общения универсальны и нормальный человек везде себя хорошо чувствует».

«Для меня тема «тюрьмы» никогда не была интересной. Она мне неприятна, как неприятна вообще всякая несправедливость. Укравший буханку сидит лет двадцать (…), а тот, кто должен сидеть пожизненно, отделывается увольнением-отставкой и сматывается за границу».

А мне вот, Варсегов, очень интересно! Такие бытописания уникальны, а тем более - легко, талантливо написанные.

Варсегов.

Соглашусь, интересно. Где-то схоже с творениями Сергея Довлатова. Хотя, безусловно, другая стилистика, другое перо. Причем вот эта часть, на мой взгляд, еще интереснее предыдущей. Повествования хороши тем, что нету в них диких жестокостей и насилия, присущих тюремной теме. Только (опять же на мой субъективный взгляд) не хватает здесь каких-то суждений на вечную тему «Что делать?» - «…чтоб не осталось по России больше тюрем, чтоб не стало по России лагерей».

Вот бы на эту тему потолковать нам на форуме и с автором, и с читателями.

Дмитрий Пентегов

ЗОНА (продолжение)

Как было покончено с самогоноварением в моём отряде

Ночной дневальный докладывал, что стук раздаётся где-то в районе «кормокухни»…

В предыдущей части «Баек» среди помещений отряда я забыл упомянуть комнату приёма пищи (на жаргоне - «кормокухня»). В этой комнате есть стол, стулья, обычно – холодильник, и обязательно большой шкаф, поделенный на множество подписанных ячеек. Там осужденные хранят свою ложку, кружку, какую-нибудь другую посуду, если есть, и продукты питания, полученные в передачах. Впрочем, из-за угрозы мышей продукты обычно кладут в холодильник или в личные прикроватные тумбочки.

История, которую я описываю сейчас, произошла в середине девяностых. Сахар осужденным в ИК-9 в то время не клали в котёл с чаем, а выдавали в столовой на руки. Соответственно, нашлись те, кто этот сахар собирал, в укромном месте ставил брагу, а самые продвинутые даже гнали из неё самогон.

Именно такая «банда самогонщиков» завелась в моём отряде. По ночам они просили ночного дневального посидеть в комнате отдыха, а сами в это время извлекали из какого-то «курка» (тайника) брагу и детали от самогонного аппарата. Аппарат этот моментально собирался из отрядного чайника (носик его затыкался деревянной пробочкой, а в массивную алюминиевую крышку вместо ручки-пимпочки вставлялся кусочек пластмассовой трубки), резинового шланга небольшого диаметра (принесенного с промзоны), свитой в змеевик всё той же пластиковой трубки и ведра для мытья полов. В нижней части ведра была проделана дырка, в которую выводился конец змеевика. Чайник ставили на электроплитку, ведро же - в умывальник. И лили в него холодную воду.

И хотя администрация «по агентурным данным» знала имена всех самогонщиков, но где они хранили брагу, запчасти от «аппарата» и готовый продукт, было неизвестно. А на нет и суда нет…

На обысках неоднократно и тщательно обследовали комнату приёма пищи, в районе которой предположительно находился тайник, вытрясали всё, что было, из стенного шкафа, даже вскрывали полы гвоздодёром. Тайник обнаружить не удавалось!

Надо сказать, что над дверью в «кормокухню» когда-то был застеклённый простенок, который позже с двух сторон забили фанерой. Всем было ясно, что над дверной коробкой между листами фанеры есть пустое место, но так же ясно было и то, что фанеру никогда не отрывали – слой краски на границе фанеры и дверной коробки был не нарушен.

И вот однажды, присматривая в понедельник за генеральной уборкой перед санитарным обходом, я в очередной раз поднял глаза на подозрительный простенок и вдруг впервые обратил внимание на прибитую к нему табличку «Комната приёма пищи». Я протянул руку и слегка подёргал её. Гвоздики неожиданно легко подались, и под табличкой обнаружилась небольшая дыра. Там мы и нашли шланг, пластмассовый змеевик, литр готового чистого, как слеза, самогона и полиэтиленовый пакет с закваской для следующей порции браги.

Так было покончено с самогоноварением в моём отряде.

Что такое «хорошая работа»

Одно из любимых занятий сотрудников исправительного учреждения – это считать время до пенсии. Бывало, выдастся на дежурстве свободная минутка, и тут же кто-то начинает вычислять с точностью до дня, когда можно будет подать в «управу» рапорт об увольнении по выслуге лет. Берутся в подсчет периоды, когда год шёл за полгода, когда год за год и когда год за полтора. Вычисляется выслуга в чистых «календарях», и какая «надбавка за выслугу лет» будет на тот момент положена. И в заключение произносится фраза: «Нет, в этой системе я лишнего дня не проработаю!»

И вот в такие моменты я любил рассказать случай, произошедший со мною одним погожим октябрьским днём.

Было солнечно и тепло, леса вокруг колонии красиво пестрели жёлтыми и красными листьями, в воздухе неспешно летали осенние паутинки. Меня на весь день отправили в подсобное хозяйство приглядывать за тремя бесконвойниками.

В тот день на местной ферме резали телушку, и пока двое зеков починяли невдалеке бензопилу, третий подсуетился, раздобыл мясца и печёнки, добавил в кастрюлю всего, что нужно, и варил на дровяной печурке очень вкусно пахнущий суп. Рядом на сковородке шкворчало что-то мясное.

Поскольку мои надзорные функции в такой обстановке можно было выполнять, не сходя с места, я сел на пригретый солнышком пенёк, расстегнул куртку и принялся читать захваченную с собой газету. Невдалеке, по локоть в солидоле, огромным гаечным ключом ремонтировал ленивец гусеничного трактора местный колхозник и время от времени поглядывал на меня.

Время подошло к обеду. Зек, бывший сегодня за повара, спросил: «Вы в кухню пройдёте, или лучше сюда принести?» «Неси сюда», - велел ему я, и вскоре на стоящем рядом с пеньком деревянном ящике, на аккуратно подстеленной газетке уже лежал хлеб и дымилась тарелка аппетитного супа. Я взялся за ложку…

И тогда колхозник разогнулся, с отчаянием бросил оземь гаечный ключ и восхищённо произнёс: «… твою мать! Вот бы мне такую работу!!!»

Слухи на зоне

Если, уважаемый читатель, Вам когда-нибудь доведётся заглянуть в исправительное учреждение (например, в составе общественной комиссии, или попечительского совета), то первый вопрос, который Вам зададут осужденные, будет: «За амнистию ничего не слышно?» О том, что всякий з/к в глубине души надеется на амнистию, писал ещё Солженицын. И, естественно, по этому поводу в среде «спецконтингента» всегда ходят самые разнообразные перетолки.

Но самый причудливый слух я слышал в 1997 году. Вдумайтесь: согласно этому слуху, в честь 850-летия города Москвы, Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II должен был «скинуть» всем зекам без исключения по одному году от срока! Почему Патриарх и почему в честь юбилея Москвы?! Но был этот слух настолько упорен, что переубеждать кого-либо было бесполезно. На все возражения зеки приводили «железные» факты: кто-то якобы слышал про это по телевизору, кому-то высокопоставленные знакомые знакомых по секрету в письме написали и т. д., и т.п.

Или ещё один пример, уже не об амнистии. Один из моих подопечных "мотал" довольно большой срок за изнасилование, причём за то же самое были и два предыдущих срока. И если верить другим осуждённым, дело обстояло так: жил этот мужичок в какой-то полузаброшенной отдалённой деревне, и на всю деревню была одна-единственная незамужняя баба. И якобы так и повторялось из раза в раз: выйдет этот зек на свободу, напьётся, и в очередной раз насилует эту несчастную бабу.

Чтобы убедиться, так это или нет, я поглядел в спецчасти его личное дело. Нет, слухи не подтвердились: женщины каждый раз были разные.

А однажды «тюремный телеграф» принёс весть: недавно освободившийся из отряда Олег Казанцев (сидел за нанесение побоев) снова под следствием, "шьют" ему теперь убийство, во всём уже сознался, прокурор просит четырнадцать лет, адвокат настаивает на шести. В общем, не позавидуешь.

Но, наконец, приходит этот самый Олег по этапу. И какой же, вы думаете, «привозит» срок? Полтора года! За «хулиганку».

Вот и верь после этого слухам!..

Просто зарисовка

Тёплая летняя ночь. Я в опергруппе. С дежурным и контролёрами заходим во двор третьего отряда. Фонарь над дверью в помещение горит тускло, свет с плаца и периметра в «локалку» почти не проникает…

И боже, какие же яркие звёзды висят в небе, окантованном серебрящейся в темноте колючей проволокой! Как же далеки они от Земли, от нас, от наших проблем!

Словно руины марсианского города, фосфоресцируют в центре двора волейбольная сетка и турник. И все мы – и зеки, и сотрудники – медленно растворяемся в потоке времени…

Но звучит на лестничной площадке приглушённый – время ночное – доклад дневального, и очарование летней ночи проходит. Мы в зоне, господа!

Абсолютное оружие против службы тыла

Был у нас в ИК-9 замначальника по тылу майор Константин Константинович Константинов. Очень своеобразный человек. С одной стороны, вполне здравомыслящий и не злой, с другой – мог раздуть любой скандал практически на пустом месте (я думаю, просто «из любви к искусству»). Поскольку каждый понедельник он возглавлял санитарный обход по жилой зоне, начальники отрядов просто выли от его придирчивости. Я, например, сам видел, как, найдя пыль в каком-то особо труднодоступном углу, он потом для виду касался уже запылённой ладонью совершенно чистых мест и показывал её членам комиссии с возгласом: «Смотрите! И тут у них тоже не протирали!». А мой отряд (или меня лично) одно время он почему-то просто невзлюбил.

Хотя дневальные убирали у меня не хуже, чем в других отрядах, и даже лучше, чем в некоторых, оценки за санитарное состояние становились всё ниже и ниже. Четвёрка, тройки и, наконец, двойка. А это уже повод для разбора моей персоны на оперативном совещании, которое возглавлял начальник колонии, а присутствовали все офицеры.

На совещании меня подняли, выслушали объяснения, записали что-то в протокол и назначили срок для исправления ситуации. Но возможно ли это сделать при таком-то зампотылу?! Было от чего впасть в уныние.

И тут мне в голову пришла блестящая идея. Когда начальник спросил: «Есть у кого-нибудь ещё вопросы или предложения?», - я поднялся с места и сказал:

- Вызывает тревогу состояние уличного туалета возле штаба…

В то время в помещении штаба колонии ещё не сделали тёплого туалета с водопроводом и канализацией, и все сотрудники пользовались классическим деревянным домиком на две кабинки. И если, уважаемый читатель, Вы живёте в России, то прекрасно представляете, каково было санитарное состояние этих кабин. И самое главное, данное сооружение целиком и полностью проходило по ведомству службы тыла!

После первой же моей фразы в зале раздался сдержанный смех. Многие сотрудники уже поняли, куда я клоню.

- Нет, товарищ полковник, в самом деле! – возмутился я. – Двери покосились, внутри не убрано, стены в экскрементах (тут я немного сгустил краски), а пол, того и гляди, провалится! Такое впечатление, что за объект никто не отвечает!

К этому моменту в зале стоял уже такой хохот, что сквозь него едва удалось расслышать слова начальника:

- Константинов! Достал ты меня с этим сортиром! – и секретарю, - Пишите в протокол: почистить, отремонтировать, покрасить. Срок – две недели, ответственный – Константинов!

С тех пор я уже не волновался за оценки по санитарному состоянию отряда, потому что в моих руках было абсолютное оружие! И в ответ на любой наезд со стороны службы тыла можно было подняться с места и сказать: «Хотелось бы заострить внимание на туалете…»

Но воспользоваться этим методом так и не пришлось – в журнале санитарного обхода напротив моего отряда стояли теперь только «4» и «5».

Немного о «профессиональной деформации»

Я работал в зоне второй год, и как-то по весне, когда в нашем городе зазеленели деревья и газоны, заметил, что эти первые листочки и травинки мне чем-то неприятны. Стал анализировать, и, в конце концов, нашёл ответ: в колонии все заборы снаружи и внутри были покрашены в зелёный цвет. Первая зелень напомнила мне мою работу…

***

Хочу спросить жену, когда начинается смена в пионерском лагере. И едва успеваю удержаться, чтобы вместо «Когда заезд?» не произнести привычное «Когда этап?»

***

В нашем городе я – не местный, отсюда моя жена. Сразу же после приезда поступил на службу в исправительную колонию (другой работы в городе на тот момент просто не было). И первое время было так: идём с супругой в выходной по городскому рынку. Кто-то со мной поздоровался.

- Кто это? – спрашивает жена.

- Да этот у нас в колонии работает.

Через несколько минут опять здороваюсь.

- А это кто?

- А этот у нас сидел.

Какая работа – такие и знакомства.

***

Выхожу вечером с работы. На улице недалеко от двери стоит женщина с большими сумками.

Первая мысль: «К кому-то на свиданку приехала».

Вторая мысль: «Господи, я ведь уже три года в колонии не работаю! Это на склад соседнего магазина товар привезли…»

***

Не работаю в колонии уже несколько лет. Новые коллеги всегда с интересом слушают мои рассказы о работе прежней. И как-то раз один из них, решив меня подколоть, утром с порога спрашивает:

- Ну как, порядок в камере?

- Надо говорить не «Порядок в камере», а «В хате всё тип-топ» - поправляю я. – Не выйдет из тебя уркагана!

Об отношении к осужденным

Заступил я раз в суточный наряд охранять зека, попавшего с какой-то болячкой в «вольную» городскую больницу. Операцию ему сделали несколько дней назад, он уже вовсю ходил, и врачи вот-вот должны были разрешить перевести его в санчасть колонии.

Естественно, осужденному быть «на вольной больничке» очень нравилось. Тем более, что было ему от роду лет 19-20, а выглядел он и того моложе. Народ, особенно женщины, жалели его, угощали соками, фруктами и разными домашними вкусностями. Он, конечно же, понимал, что такая жизнь кончится со дня на день, а пока просто наслаждался.

Нам с напарником повезло. В палату зашёл врачебный обход, доктора осмотрели зека и определили: можно выписывать. Это значило, что теперь я могу, сопроводив осужденного в колонию, сдать пистолет и идти вечером домой, а не коротать ночь в неуютной больничной обстановке. Да и младшему инспектору было гораздо приятней работать в зоне, где для этого имеются все условия: и чайник, и комната дежурного наряда, и вообще не в пример веселее.

Вызвав автобус с автоматчиком, мы, будучи в хорошем настроении, принялись беззлобно подтрунивать над зеком. Хватит, мол, загостился в больнице. В гостях хорошо, а дома лучше. Дома и стены помогают и т.д. и т.п. Он бодрился и отвечал в том духе, что ничто хорошее вечно длиться не может.

И вдруг я перехватил взгляд женщины, пришедшей кого-то навестить. С круглыми от ужаса глазами слушала она, как мы, два тюремщика, цинично подшучиваем над парнишкой, которого через несколько минут повезём под конвоем в колонию, и в этих глазах явственно читалось: «САДИСТЫ!!!»

* * *

Выхожу за зону, и вижу приехавшую на короткое свидание мать одного из моих осужденных. Месяца три назад я уже как-то по её просьбе беседовал с ней.

- Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич! Ну как там мой Витька? – спрашивает она, и прибавляет с бесхитростной деревенской лестью. – Он в письмах всё время пишет, какой же хороший у нас отрядный! Как же нам с ним повезло! – и, уже направляясь к двери в помещение для приёма передач. – А если он слушаться не будет, так Вы его, Дмитрий Алексеевич, кнутиком, кнутиком!..

Немного о татуировках

Каждый из сотрудников ИК много раз видел татуировки, которые «украшают» тела их подопечных (на некоторых зеках буквально нет чистого клочка кожи, всё синее от наколок – это хорошо видно во время полного обыска, при котором осужденные снимают одежду совсем). Но далеко не каждый офицер или младший инспектор знает скрытое значение этих рисунков. К счастью, существует пресса…

Как-то раз наш ведомственный журнал «Преступление и наказание» напечатал статью с разъяснениями, что означают тюремные наколки. И тут кто-то из моих сослуживцев вспомнил, что у Аркадия Ивановича, старшего мастера промзоны в звании майора, на двух пальцах есть татуировки в виде перстней. Аркадий Иванович, конечно же, не был судим (иначе как бы его приняли на службу), а пальцы «исколол» в годы дворовой юности.

С журналом в руках пошли искать Аркадия Ивановича. Ему и самому было интересно узнать, какая именно символика вытатуирована на его руке. Попросили его вытянуть руку перед собой, стали сверяться с журналом. Оказалось, что рисунок на одном перстне означает «Встретил юность на малолетке», а на втором – «Не подам руки ментам».

- Ну надо же, какой тут, оказывается, смысл - смущённо улыбался Аркадий Иванович. – А мы-то просто для красоты их кололи.

* * *

Был у нас в зоне завхоз третьего отряда по кличке Кирпич, и знаменит он был среди и зеков, и сотрудников своей уникальной татуировкой на спине. Давным-давно, в советские времена, когда главным показателем для зоны было выполнение плана по производству народно-хозяйственной продукции, и никто не обращал особого внимания на обилие подпольно производимого в той же промзоне самогона, Кирпич попросил товарищей по бригаде наколоть ему на спине собор с куполами (сколько куполов – столько судимостей).

Кололи ночью в отряде. Все изрядно выпили. Вот только не знал Кирпич, что товарищи решили подшутить над ним, и вместо собора (для которого они сочли Кирпича недостаточно авторитетным) они написали ему на спине самостоятельно сочинённое стихотворение под названием «Молитва зека». Я не помню его полностью, но было оно на местные темы, с упоминанием фамилий руководства колонии. А заканчивалось оно ставшим легендарным четверостишием – от кого зек просит Господа защитить его:

От начальника Зубкова,

От Васильева шального,

ЗампоРОРа - икромёта,

Замполита - фуфломёта.

(Примечание. 1.ЗампоРОР – заместитель начальника колонии по режимно-оперативной работе. 2. Фуфлыжником в зоне называют тех, кто не держит слова. Таким образом, шутливое «фуфломёт» означает фуфлыжник в квадрате.)

Это последнее четверостишие знала наизусть вся колония, а сотрудники, особенно младшие инспектора, показывали стихотворение каждому новичку, поступившему на службу. И напрасно ворчал Кирпич, что все его просто достали с этими просьбами, но, ничего не поделаешь, приходилось в очередной раз задирать рубаху…

Как в зоне боролись с ночным просмотром телевизора

Одно время «модным» нарушением режима отбывания наказания в нашей колонии был просмотр осужденными телевизора после отбоя. Вообще-то, чтобы не допустить этого, в каждом отряде телевизор был заключен в специальный деревянный или текстолитовый ящик с дужками для навесного замка. После 22-00 завхоз (старший дневальный) должен был закрывать дверцу ящика, вешать на него замок и относить ключи на вахту, чтобы забрать только утром. Но когда все жулики поголовно работали на производстве, а следовательно, по ночам хотели выспаться, ночной просмотр не имел большого распространения, и администрация колонии просто не обращала на него внимания.

Совсем иное положение сложилось в конце 1993-го года. Из-за экономических трудностей производство резко сократилось, бОльшая часть жуликов стала проводить весь день в отрядах, мучаясь от безделья. Многие (хотя, это, конечно же, запрещено Правилами внутреннего распорядка) высыпались днём, а в комнате отдыха после отбоя стали толпиться целые орды желающих поглядеть интересный фильм.

Конечно же, это надо было пресечь. Начальник колонии распорядился, замполит довёл до начальников отрядов, и по всей зоне началась битва за дисциплину.

В моём отряде это выразилось для начала в том, что в 22-00 завхоз стал запирать «ящик для телевизора» на небольшой навесной замок.

Но, может, это где-нибудь в Германии осуждённые молча приняли бы такое нововведение, а мы-то живём в России! Оперативный дежурный выговаривал мне по утрам, что ночью в моём отряде были явные признаки просмотра: сдвинутые стулья и прокуренная атмосфера в комнате отдыха, а также подозрительный шум, похожий на топот бегущих в спальную секцию телезрителей. Правда, сам телевизионный аппарат всегда оказывался при этом аккуратно запертым.

Загадка разъяснилась просто.

- Алексеич, - заговорщицким голосом поведал мне завхоз. – Так они, оказывается, вывернули шурупы, которыми ящик к подставке был прикручен. Ночью поднимают ящик вместе с замком и смотрят, а при «атасе» ставят его на место.

Пришлось завхозу доставать дрель и привёртывать ящик к каркасу подставки болтами-«шестёрками».

Несколько ночей телевизор не смотрели. Но потом дежурные вновь стали выдвигать мне претензии в плане повышения дисциплины. Каким-то образом жулики подобрали ключ к замку.

«Не удивительно», - скажете Вы, дорогой читатель. – «Ведь в зоне сидит много криминальных талантов, что им стоит подобрать ключ к простому «амбарному» замку!» – и будете неправы. На самом деле, настоящие специалисты замочного дела встречаются не так уж часто. А с нашим замком, как выяснилось недели через две, жулики поступили намного проще. На производстве для протравливания электрических соединений использовалась кислота. Завхозы, в свою очередь, использовали эту же кислоту для очистки «напольных чаш» туалетов. А нарушители режима содержания поступили с кислотой так: залили её в личинку замка и заткнули на ночь пластилином. К утру замок открывался любым ключом или даже черенком от ложки.

Не знаю, как бы развивалась эта история дальше, но поскольку подобные перипетии происходили практически во всех отрядах, руководство колонии «централизованно» закупило проводов и рубильников, и проводка была везде переделана так, чтобы электричество в комнате отдыха выключалось из каптёрки. Теперь в 22-00 завхоз щёлкал рубильник в своём помещении, запирал каптёрку и шёл спать. То же, кстати, сделали потом и с «общаковой» электроплиткой в умывальнике.

Весна, зона, паводок...

Один угол производственной зоны ИК-9 выходит прямо к берегу реки. С внешней стороны забора есть здесь и трава, и деревья, и крохотный пляж, куда посторонние практически не ходят. Из штаба это место начальственным глазам не видно – загораживает угол периметра. Сколько раз летом в хорошую погоду накрывали здесь «поляну» сотрудники, отмечавшие день рождения или очередную «звёздочку», или лычку!

Зато весной, в паводок, талая вода подтапливала этот угол и даже заливала часть контрольно-следовой полосы. В прежние годы этим пользовались граждане, желавшие перекинуть осужденным запрещённые предметы.

Средь бела дня на пульте дежурного промзоны звонил телефон, и часовой с вышки докладывал о приближении моторной лодки. И до чего же вольготно чувствовали себя сидящие в этой лодке негодяи! Они ведь прекрасно знали, что часовой не имеет права даже в воздух выстрелить из автомата и вынужден ограничиться только бессмысленно-грозными криками да показыванием кулака. А как-либо задержать их тоже было невозможно – ни у колонии, ни у городской милиции не было на балансе моторных лодок. Числилась, правда, в колонии одна деревянная лодка (без мотора), но и она уже долгие годы в совершенно рассохшемся виде мирно лежала на складе, дожидаясь списания.

Так что неустановленные гражданские лица совершенно открыто средь бела дня подплывали к подтопленному забору и с залихватским «эх!» начинали перебрасывать через периметр пластиковые бутылки с перелитой в них водкой и прочие нужные в тюремном хозяйстве вещи.

Жулики, которым предназначался «привет с воли», уже заранее поджидали с внутренней стороны забора, и как ни торопился дежурный наряд отдела безопасности, а большая часть переброшенных вещей попадала по назначению.

И прекратилась эта напасть только в девяностые. Работы для спецконтингента стало настолько мало, что те, кому удавалось устроиться в промзону, не хотели терять место (а ведь для многих неоднократно судимых бедолаг, к которым и родственники-то давно перестали ездить, это была единственная возможность заработать на чай и сигареты из тюремного ларька).

И проблема перебросов в промзону сама собою сошла на нет.

Немного о составляющих колонию отделах и службах

Чувствую, пришла пора немного рассказать о составляющих колонию отделах и службах. Некоторые из них в дополнительных объяснениях не нуждаются: понятно, что отдел интендантского и хозяйственного обеспечения занимается капустой-морковкой, вениками-табуретками и вещевым довольствием (формой) осужденных. Понятно, что санчасть лечит, а «производство» командует на промышленном предприятии при колонии. А про остальные структурные подразделения неплохо бы и уточнить. Например, чем отличается отдел охраны от отдела безопасности?

Отдел охраны охраняет зону снаружи. Именно его сотрудники стоят с автоматами на вышках. В зону они не заходят. А вот отдел безопасности (по-старому – режимный отдел) – те, наоборот, работают внутри зоны. Огнестрельного оружия ни у кого из сотрудников, находящихся внутри зоны, нет (чтоб зеки не отобрали). В отделе безопасности есть четыре дежурных смены, человек по 12 в каждой, которые круглый год сменяют друг друга по никогда не нарушаемому графику. Возглавляет смену оперативный дежурный, а в подчинении у него помощник, инспектор и младшие инспекторы, они же по-старому контролёры, они же по ещё более старому - надзиратели. Интересно, что в зоне «дубаками» называют именно младших инспекторов отдела безопасности, а за зоной обычные граждане, не вдаваясь в тонкости, называют «дубаками» вообще всех сотрудников колонии.

Отдел воспитательной работы – формально чуть ли не самый главный. Состоит он из начальников отрядов (по числу отрядов в зоне, то есть человек 10-15), старшего инструктора и начальника отдела. Именно на плечи сотрудников этого отдела (звания у них от младшего лейтенанта до майора) возлагается задача поставить каждого зека на путь исправления. Такую формулировку «не встал, встал или твёрдо встал на путь исправления» пишут в заключительном абзаце характеристики на осужденного. А от этой формулировки зависит, между прочим, предоставят ли зеку УДО или оставят досиживать «от звонка до звонка». Так что с начальником отряда осужденному лучше не ссориться.

Нет в колонии должности, более близкой к осужденным, к их нуждам и чаяниям, чем начальник отряда! Помню, когда я входил в отряд, кто-нибудь из окна замечал в локальном дворе фуражку и погоны и что есть мочи орал: «Контора!!!» Но уже через несколько секунд другой зек кричал: «Не бойтесь, это батяня!», а после этого встречал меня на лестничной площадке и просил закурить. По-хорошему, такую фамильярность мне следовало бы пресекать, но по складу характера… В общем, время от времени, придя в нужное настроение (иногда этому «помогало» начальство), я начинал «закручивать гайки», наводил идеальную дисциплину и порядок, но потом мне это надоедало, и зеки снова слегка распускались.

Ну и оперативный отдел. Оперативников на тюремном жаргоне называют «кумовьями», поэтому другие ("неофициальные") названия оперотдела – «кумотдел», «кумтрест» и т.д. Он должен как помогать раскрывать преступления, совершённые осуждёнными ранее («раскручивать» их на новый срок), так и выявлять и пресекать подготовку к побегам, массовым беспорядкам и т.д., а также не допускать внеслужебных связей осужденных с сотрудниками колонии (например, чтобы контролёры не проносили осужденным запрещенные предметы за вознаграждение, или даже просто не заказывали у них что-нибудь нужное в домашнем хозяйстве в обмен на пачку чая). Поскольку, как вы поняли, оперотдел следит за другими сотрудниками колонии, кумовьёв опасаются все, а не только зеки. Именно из оперотдела исходит атмосфера стукачества, характерная для мест лишения свободы. Но можно ли ставить это «кумовьям» в вину? Работа такая…

ШИЗО и ПКТ

Есть в каждой колонии отдельный блок, именуемый ШИЗО-ПКТ. Это «тюрьма в тюрьме», предназначенная для зеков, грубо или неоднократно нарушающих режим отбывания наказания. ШИЗО расшифровывается как «штрафной изолятор», сажают туда на срок от 1 до 15 суток. Зекам нельзя брать с собой практически ничего, курить – тоже запрещено. Сидят там нарушители в двух- или четырёхместных камерах, небольшое окошко зарешёчено, вентиляция так себе, под потолком закрытая металлической сеткой тусклая лампочка. Нары откидные, на день запираются на ригельный замок. Посреди камеры небольшой металлический, прикрученный к полу стол, рядом с ним такого же типа «табуретки». В углу камеры – слегка отгороженный низенькой металлической переборкой туалет: «напольная чаша» унитаза и над ней – кран с холодной водой. Полы деревянные. В общем, ничего весёлого, но, если не придираться, не особо и ужасно. Не в Америке живём.

В старые времена для ШИЗО полагалась уменьшенная норма питания («день – лётный, день – пролётный», как говорили зеки), но в моё время эту негуманную практику уже отменили, и хулиганам давали такую же пайку, как и обычным осуждённым. А раньше, говорят, попавшему в ШИЗО приходилось туго!..

В соседнем коридоре примерно в таких же камерах расположилось ПКТ – помещение камерного типа. В него водворяют за более тяжкие провинности на срок от 1 до 6 месяцев. Но зато в ПКТ можно курить, читать книги (по графику приходит зек-библиотекарь и приносит из зоновской библиотеки заказанные книги), даже получать посылки (хотя и реже, чем это могут обычные осуждённые).

Раз в неделю (у нас это был вторник) для нарушителей в большом кубе грели воду и выводили в расположенную тут же камеру-баню с кранами и шайками.

Кстати, как-то раз я посетил сидящего в ПКТ осуждённого из своего отряда, и он напомнил мне о каком-то моём обещании. «Когда у нас был разговор?» - уточнил я. Он подумал и ответил: «Две бани назад».

А вот ещё история про баню в ПКТ. Горячей воды в кубе не так уж много, и когда ПКТ заполнен нарушителями под завязку, на всех может не хватить (а греется она долго - с вечера всю ночь и всё утро). А однажды и вовсе получилось так, что воды к началу помывки было в кубе совсем мало. Наверное, накануне кто-то из младших инспекторов умывался в бане и неплотно закрыл кран…

Камеры выводили в баню по очереди. Зеков предупредили, что воды мало, и что нужно только мыться, а стираться, как все обычно делали, не нужно. Но они, конечно же, пропустили эти слова мимо ушей. И вот, когда была помыта только половина камер, горячая вода кончилась.

Слышали бы вы, как возмущался из-за закрытой банной двери зек Валентин Калугин!

«Заморозили! Как генерала Карбышева!!!»

В это время у контролёров в литровой кружке как раз вскипела вода для чая, и я (в тот день я был в опергруппе и как раз дежурил по ШИЗО-ПКТ) отнёс этот кипяток бедолагам, чтобы они смешали его в шайке с холодной водой и хотя бы смыли с себя мыло.

Стояла зима, и на прогулку Валентин и вся его продрогшая камера не пошли. Зато остальные зеки, проходя мимо их «хаты», улыбались и громко, чтобы было лучше слышно через толстую дверь, говорили: «Валентин! C лёгким паром!»

В ПКТ так мало развлечений…

Как проносили в ШИЗО чай и сигареты

Раз уж в прошлой главе зашла речь о штрафном изоляторе, расскажу о разных ухищрениях, применяемых зеками для доставки туда запрещённых предметов.

Итак, в ШИЗО запрещено курить, а также получать посылки или передачи. Брать с собой полученные ранее продукты тоже нельзя.

Когда-то каждый нарушитель шёл в ШИЗО со своим матрасом. Поскольку процедура помещения в штрафной изолятор (кроме каких-то экстренных случаев, требующих немедленного реагирования) – процедура не особо быстрая, нарушитель имеет несколько дней, чтобы подготовиться. Матрас аккуратно распарывается в нескольких местах. Берутся сигареты без фильтра. Каждая по отдельности аккуратненько заворачивается в вату, взятую из этого же матраса. То же самое делается со спичками – каждая спичка оборачивается ватой по отдельности. Спички перед этим укорачивают наполовину, сигареты обычно тоже режут пополам (для чего, сейчас поймёте). После этого все подготовленные таким образом курительные принадлежности аккуратненько засовывают в матрас и тщательно распределяют по его объёму так, что при прощупывании они абсолютно необнаруживаемы.

Ещё традиционное место, чтобы что-то спрятать – стельки тапочек. Берутся две тоненькие стельки, между ними насыпается махорка, и стельки аккуратно сшиваются по краям. Получается одна большая толстая стелька.

С чаем ещё интереснее. В отряде на электроплитке заранее варится крепчайший чифир, причём вываривается он до тех пор, пока не получится масса, напоминающая пластилин. После этого из него лепят… пуговицы. Когда пуговицы затвердеют, их пришивают на одежду. Теперь каторжанин может во время приёма пищи в ШИЗО оторвать с робы пуговку, бросить её в слабенький изоляторский чай, и получить полную кружку первосортного напитка!

Зимой немного того-сего можно зашить в телогрейку (главное, не жадничать, а то при обыске легко обнаружат).

Ну, есть ещё способы проноса, но я о них писать не буду, нас женщины (а может быть, и дети тоже) читают!

При водворении в ШИЗО контролёры, конечно же, первым делом проверяли матрас и стельки. Из матраса выгребали много сигарет и спичек, но они так ловко были укутаны, и так много их было рассовано по всем углам матраса, что что-то, конечно же, и жуликам потом оставалось. А в стельках можно было пронести совсем мало. Если контролёры видели, что стелька не толстая, то они обычно ленились раздирать ее по шву – вдруг это и вправду обычная стелька, в которой ничего нет. Хотя как-то раз видел я хулиганов, явно пожадничавших. Стельки у них были настолько толсты, что напоминали пирожки.

Все добытые таким образом трофеи шли обычно на поощрение шныря (зека-уборщика) помещений ШИЗО-ПКТ – работа у него не особо приятная, а зарплата небольшая.

Пятнадцатиметровая полоса

По всему периметру колонии, отделяя заборы локальных участков от забора запретки, проходит так называемая пятнадцатиметровая полоса. Она не вспахивается, как КСП, и не заасфальтирована, как внутреннее пространство зоны. На ней растёт трава, которую время от времени скашивают. По сути дела, это ближайшая к осуждённым природная зелень, заходить на которую им, однако, нельзя.

Однажды, когда о DVD-проигрывателях ещё и не слышали, и даже видеомагнитофоны были не в каждом отряде, мой завхоз договорился с завхозом третьего отряда о платных (за чай) «видеопросмотрах». В третьем отряде был «видак», а у нас – только телевизор и кусок добытого Бог знает где и как антенного кабеля. Чтобы протянуть его из отряда в отряд, завхозу потребовалось попасть на пятнадцатиметровую полосу.

Дежурный разрешил при условии, что я буду находиться рядом. Мы вышли на пятнадцатиметровую, завхоз довольно быстро перекинул кабель, а потом, стоя у калитки, ведущей в зону, в последний раз втянул носом воздух и задумчиво произнёс: «Эх, словно на природе побывал!»

Эти видеопросмотры, кстати, просуществовали недолго. Как-то в вечернее время контролёры зашли в комнату отдыха моего отряда, и успели увидеть на экране кадры порнофильма. Потом экран погас (то ли у моих жульманов «атас» вовремя не сработал, то ли в третьем отряде долго чухались, отключая…) В общем, оперативный дежурный устроил в третьем отряде внеплановый шмон, видеокассеты, а заодно и кабель, конфисковали, а мои подопечные долго потом мыкались без видеомагнитофона.

Другой случай. Как-то раз меня поставили на пятнадцатиметровую полосу присматривать за тремя осуждёнными, рывшими траншею под кабель. Земля на этом участке, куда ни глянь, вся была в каком-то гравии, остатках цемента. Трава едва-едва пробивалась сквозь этот строительный мусор. Кроме неё, готов поклясться, ничего путного там не росло. И, тем не менее, зеки буквально за пять минут набрали несколько горстей тощеньких грибочков. «О, да это луговые опята! С картошечкой сегодня пожарим!» - радовались они.

Вообще, поражает способность осужденных разнообразить своё меню при любом удобном случае. Однажды, когда я оставался за начальника первого отряда (туда входят хоз. обслуга и бесконвойники), меня вызвал к себе зам. по БОР (зам. начальника колонии по безопасности и оперативной работе).

– Так, давай, прямо сейчас забирай пропуска у вот этих шестерых (он назвал фамилии). Тем, кто ездили лес валить, выписывай пропуска грузчиками на склад, а кто были грузчиками – тех в лес.

– Но зачем? – возопил я, поражённый бессмысленностью подобной перестановки. – Мне же теперь полдня бегать, пока все бумаги оформлю?!

– Да ни зачем! – рявкнул зам. по БОР. – Собаку охотничью они у егеря съели! Подманили, ну ты сам знаешь, как они это ловко умеют, и на мясо пустили! Егерь сказал: увижу, из ружья пристрелю, гадов!

Зам. по БОР помолчал:

– Породистая, говорят, собака была, - и, тяжко вздохнув, добавил. – Сволочи!

(Продолжение следует)

УСЛОВИЯ конкурса «ТАК БЫЛО!».

1. Рассматриваются литературно-документальные произведения. Целый год мы пишем историю нашей страны через истории отдельных людей, семей, родов. У каждого за душой есть «перепахавшее» его событие, или просто заветное воспоминание.

Это могут быть и совсем маленькие рассказы о том, что довелось увидеть или пережить, и солидные вещи максимальным объемом 30 000 знаков, разделенные на главы размером не более 3 000 тысяч знаков. Все изложенное должно быть связано с Россией (или СССР, или Российской империей) и каким-то образом касаться автора. Подойдут даже интересные биографии, изыскания о предках. Лишь бы написано было ярко и талантливо.

2. Принимаются работы только от зарегистрированных в Соцсети КП, поскольку свои произведения, предназначенные для конкурса, авторы самостоятельно публикуют (выкладывают) в нашем сетевом Сообществе «Ни дня без строчки», пометив сверху: «Для ТАК БЫЛО!». Адрес: http://my.kp.ru/main.do?id=c1181014

Размер каждой публикации — не более 3 000 знаков (крупные произведения выставляются главами по 3 000 знаков). Редакция выбирает для конкурса лучшее и представляет на сайте КП в еженедельных выпусках. Количество работ от одного участника не ограничиваеся.

С вопросами можно обращаться по адресам grat@kp.ru , или var@kp.ru (только на эти два адреса и отправлять фото, если мы объявим, что произведение отобрано для публикации), а можно и напрямую, сообщениями в Сети КП.

Ведущие конкурса имеют право на сокращения и редактирование.

Рецензирование и гонорары не предусмотрены, только призы победителям в конце года.

3.Именем автора будет считаться то, под которым работа выставлена в Сети. Желающим изменить его в случае публикации нужно написать нам об этом отдельно.

4.Иллюстрации/фото желательны, но они должны быть собственностью автора (или у автора должно быть разрешение на публикацию фотоматериалов).