Премия Рунета-2020
Россия
Москва
+2°
Boom metrics
Звезды4 февраля 2023 4:00

Михаил Пришвин: «Странно думать, что Сталин в детстве мог учить меня танцевать лезгинку»

Исполняется 150 лет со дня рождения замечательного русского писателя
Писать Пришвин начал поздно, когда ему было за 30

Писать Пришвин начал поздно, когда ему было за 30

Фото: фотохроника ТАСС.

Мы со школы привыкли, что Пришвин - безобидный певец русской природы, автор рассказов «Ежик» и «Норка и Жулька». Большинство людей читают его в 10-12 лет, а потом благополучно забывают - хорошо еще, если потом не путают с Пржевальским. Между тем он был удивительно талантливым писателем, автором множества книг, а еще - феноменальных дневников, которые в опубликованном виде занимают 18 (!) томов. Сам он считал их своим главным произведением.

ГОЛУБЫЕ БОБРЫ И ВОЛЧИЙ БИЛЕТ

В автобиографическом романе «Кащеева цепь» Пришвин писал о себе: «Родился я в 1873 году в селе Хрущево, Соловьевской волости, Елецкого уезда, Орловской губернии, по старому стилю 23 января, когда прибавляется свет на земле и у разных пушных зверей начинаются свадьбы… Рядом с деревней (…) была усадьба помещика, рядом с усадьбой – церковь, рядом с церковью – «Поповка», где жили священник, дьякон и псаломщик. Одна судьба человека, родившегося в Хрущеве, родиться в самой деревне под соломенной крышей, другая – в Поповке и третья в усадьбе».

Пришвин появился на свет в помещичьем доме. Родители его в браке счастливы не были - мать выдали замуж за отца помимо ее воли, настоящей любви она к супругу не испытывала. Тот был картежником, однажды проиграл огромную сумму и «не пережил несчастья». Мише, когда умер отец, было восемь лет. Едва ли не главным впечатлением о папе остался рисунок: «он одним движением сделал на бумаге каких-то необыкновенных животных в елочках и подписал: голубые бобры». Вспоминал этих бобров Пришвин до конца жизни.

Мальчик поступил в гимназию, где географию преподавал Василий Розанов - в будущем знаменитый русский философ. Отношения у них, мягко говоря, не заладились. Однажды Пришвин не выучил урок, Розанов поставил ему неудовлетворительный балл - а Миша прямо в классе начал ему угрожать: заявил, что если из-за географии он не перейдет в следующий класс, бросит гимназию, а потом с Розановым расквитается лично. «Меня не будет, и вас не будет», — говорил он, между прочим». Поговорив с подростком, Розанов обнаружил, что тот «не считает кого бы то ни было выше себя». В результате учитель приобрел трость «ввиду вероятной необходимости защищаться от юного барича». И сделал все, чтобы Михаила из гимназии исключили, да еще с волчьим билетом - теперь у него не было права поступать в такие же учебные заведения…

Вновь встретились они много лет спустя. Уже в 20-е годы Пришвин писал: «Нанес он мне этим исключением рану такую, что носил я ее не зажитой и не зашитой до тех пор, пока Василий Васильевич, прочитав мою одну книгу, признал во мне талант и при многих свидетелях каялся и просил у меня прощения («Впрочем, - сказал, - это вам, голубчик Пришвин, на пользу пошло»)».

«УДИВЛЯЮСЬ, КАК НЕ ПОПАЛ В СУМАСШЕДШИЙ ДОМ»

В конце концов Пришвин уехал в Тюмень - в Сибири окончил реальное училище, затем переехал в Ригу, где учился на химико-агрономическом факультете и увлекся марксизмом. Оттуда поехал в Грузию бороться с филоксерой - болезнью виноградных лоз. Жил в городе Гори, на родине Иосифа Джугашвили («помню каких-то грузинских детей, которые учили меня танцевать лезгинку. Странно теперь думать, что среди этих детей рос и мог учить меня лезгинке сам Сталин»). Потом вернулся в Ригу, был пойман с нелегальной литературой и на несколько месяцев помещен в тюрьму. Алексей Варламов, автор прекрасной биографии Пришвина, писал: «Не сойти с ума - была его задача, и спасение к нему пришло - он вообразил себя путешествующим к Северному полюсу и высчитывал, сколько раз должен пройти по диагонали камеры, чтобы достичь заветной точки»… Потом уехал учиться в Лейпциг.

Исполняется 150 лет со дня рождения замечательного русского писателя

Исполняется 150 лет со дня рождения замечательного русского писателя

Фото: фотохроника ТАСС.

Но все это не имело никакого отношения к сочинению прозы. Писать Пришвин начал поздно, когда ему было за 30. И первая любовь пришла к нему лишь незадолго до этого. Он встретился с Варварой Измалковой, студенткой Сорбонны. «Я ее так полюбил, навсегда, что потом, не видя ее, не имея писем о ней, четыре года болел ею и моментами был безумным совершенно и удивляюсь, как не попал в сумасшедший дом. Я помню, что раз даже приходил к психиатру и говорил ему, что за себя не ручаюсь…» Но роман оборвался, и именно эту любовную травму Пришвин потом называл главной причиной, по которой стал писателем: «Она исчезла и на место ее в открытую рану как лекарство стали входить звуки русской речи и природы».

Успех пришел довольно быстро: Пришвин вошел в литературные круги, начал общаться с Дмитрием Мережковским, Александром Блоком, Алексеем Ремизовым (последний писал: «Появился Пришвин, вид у него гордости необычайной, как некий мышь в крупах, так смотрит»). Ремизова можно назвать его учителем, но в целом, едва ли авторы «серебряного века» воспринимали его как своего. Как писал Варламов, «сектант не сектант, поэт не поэт, этнограф не этнограф, годный разве только на то, чтобы с ним «поваландаться у хлыстов», как небрежно отмечал в записных книжках Блок» (а Пришвин действительно сошелся с сектой хлыстов и водил туда Блока, как на экскурсию).

«10 ЛЕТ РАССТРЕЛА»

Советскую власть Пришвин изначально не принял до такой степени, что трудно понять - как он вообще при ней потом выжил. И в его публикациях времен Гражданской войны, и в его дневниках - масса высказываний о большевиках, Ленине, Сталине, за которые, по словам самого писателя, полагалось бы «10 лет расстрела». (Не случайно после смерти Пришвина, в 1954 году, его вдова приготовила высокие оцинкованные ящики и паяльник - чтобы в случае обыска можно было быстро спрятать туда дневники и закопать их).

Троцкий, прочитав его повесть «Мирская чаша», объявил ее «сплошь контрреволюционной». А в конце 20-х общим местом стало обвинять Пришвина «в замкнутости и сознательной отчужденности от генерального фронта». А он писал: «так бывало не раз со мной, и вот отчего: когда приходишь в тупик, я не отчаиваюсь, а замираю на темное зимнее время и жду со страдающей тварью весны - воскресения».

От невзгод он все-таки умел уходить, словно прячась в провинции, на природе. То отправлялся в далекие путешествия по стране (особенно любил северные края), то мирно жил в почти родном Ельце, или на Смоленщине, или в Сергиевом Посаде - там он, кстати, запечатлел на фотопленку, как скидывали огромные колокола с Троице-Сергиевой Лавры, это зрелище его потрясло. Постепенно с советской властью произошло примирение: 60-летие Пришвина торжественно отмечалось, к 70-летию ему дали орден Красного знамени, он бывал в Кремле, встречался с Калининым. Вот только книги, которые были ему дороги, например, роман «Осударева дорога» или «Повесть нашего времени» не печатали. «Подумываю, не удрать ли вовсе из литературы. Можно бы дачу продать… устроиться в маленькой избушке: корова, поросенок, куры…» - писал он в конце 40-х. Без разговоров опубликовали, однако, «Кладовую солнца», написанную для детей и ставшую с тех пор классикой. И она будет классикой, пока существует русская литература. Но стоит помнить, что Пришвин гораздо больше, чем его детские книги и рассказы о природе.