Если спросить немцев моего поколения, в каком десятилетии они бы хотели жить, то немцы как из восточной, так и из западной Германии, наверное, назвали бы 1970-е.
Фото: Shutterstock
Если спросить немцев моего поколения, в каком десятилетии они бы хотели жить, то немцы как из восточной, так и из западной Германии, наверное, назвали бы 1970-е. Для обеих частей страны это воспоминания об утерянной социальной защищенности, об ожидании будущего, об обществе, в котором главенствовали ассоциации и единение. Разница лишь в том, что Восток не только имеет преимущество в том, что он предлагает все эти качества более отчетливо, он также имеет четко узнаваемые символы и продукты в супермаркетах, через покупку которых можно выразить эти симпатии.
На западе страны вам придется раздобыть майку футбольной команды 1974 года, чтобы достаточно ясно дать понять, что вам нравится тот крошечный отрезок времени между культивируемым Аденауэром нацизмом и началом движения в сторону мании величия и непунктуальных поездов. Это было десятилетие краткого расцвета демократии в стране, несмотря на запреты определенных профессий.
Но это не поддается чёткой идентификации, в то время как достаточно потянуться к флагу ГДР, чтобы отвергнуть все, что распространилось там после недружественного захвата власти. В целом, жители второй республики настроены более скептически и в меньшей степени готовы подчиняться; и каждый, кто думает, что это можно обосновать «опытом пережитой диктатуры», никогда не заглядывал в учебник по обществоведению ГДР. Ведь если на Западе даже выпускнику средней школы посчастливилось узнать, что Бундестаг избирается каждые четыре года и что основные права содержатся в Основном законе, то здесь в предмет изучения входили не только государственное финансирование и политическая система, но и глобальные экономические и политические взаимосвязи.
Вообще, частичная американизация Запада заставляет скучать по исконно немецкому. Взять, к примеру, телесериалы, в которых нам предлагают политически активных ангажированных персонажей, но для которых сценаристы не могут написать интересные диалоги. Да и вообще, сюжет в них скорее вязкий, не считая того, что действие всегда происходит где-то в скучно-буржуазном окружении. И насколько более точными и правдивыми являются старые криминальные фильмы времён ГДР. Или взять политику, в которой доминируют фотогеничные ничтожества.
Люди с обеих сторон однозначно остались в проигрыше. Пока существовала конкуренция между двумя государствами, между яркой упаковкой с дешёвым содержимым и серой упаковкой с дорогим содержимым, даже в яркой упаковке должно было оставаться хоть что-то ценное. Сейчас, спустя 30 лет после насильственного присоединения, осталась только пёстрая упаковка, внутри которой ничего нет, да опаздывающие поезда.
И, наконец, откат назад в понимании истории во времена намного позже Аденауэра, который в свое время позаботился о том, чтобы Западная республика оставалась в руках нацистской элиты. В этом отношении ГДР намного опередила ФРГ. Как писал в том числе Герман Кант (Hermann Kant) в своём автобиографическом романе «Остановка в пути» («Der Aufenthalt»), страна, восстановленная противниками нацистов, была готова допустить даже боль по поводу фактически оскорбленного мужества немецких солдат, то есть открыла двери той части скорби по немецкой стороне во Второй мировой войне, которая возможна только тогда, когда о преступлении и ответственности уже всё проговорено.
Это точка, которой западная, оставшаяся республика, возможно, была почти готова достичь, когда тенденция изменилась на противоположную, потому что русская военная кампания снова вошла в моду. И именно те, кто декларирует принципиальное неприятие всего немецкого, обнаружили свою горячую привязанность к носителям свастики, одновременно предавая реальные интересы в пользу США.
Это придает воспоминаниям о ГДР политическую эффективность, которой она долгое время была лишена. Как противоположность сильно загорелому Западу, где в кажущейся демократии результат выборов всегда один и тот же, и где потребности народа уже совсем не имеют никакого значения. Начиная с детских песен, как, например, «Маленький белый голубь мира» („Kleine weiße Friedenstaube“) и до воспоминаний о совершенно другой армии – именно ужасающий образ западногерманской реальности придает свежий блеск всему, что связано с ГДР. Например, каждый раз, когда проходишь мимо спальных мест у входов в подъезды. Или когда слышишь речи Анналены Бербок.
Это прозвучит цинично, но можно сказать, что сегодняшнее федеральное правительство, особенно в лице Бербок и Хабека, делает всё возможное, чтобы отсылка к ГДР стала отправной точкой для обновления и оздоровления Германии. И не только потому, что их раболепие способно изгнать привязанность к США, а их высокомерные тирады наводят на мысль, что образ дружбы народов противоположен своей сути. Последствия их действий настолько разрушительны, что если бы страна вновь обрела себя, то снова подошёл бы даже гимн ГДР: «Возрожденная из руин и обращенная к будущему…»