Как писатель Моэм был шпионом и пытался оставить Россию в войне

150 лет назад родился английский писатель Уильям Сомерсет Моэм

Фото: EAST NEWS

Если человек прожил в ясном уме и твердой памяти 91 год, то рассказывать о нем сложно. Почти век – от 25 января 1874 года до 16 декабря 1965 года. То есть, он родился тогда, когда возникло слово «импрессионизм» (который он полюбит по-настоящему и навсегда), а умер уже после двух мировых войн, полета Гагарина, в год, когда Михаилу Шолохову присудили Нобелевскую премию по литературе.

Примечательно, что родился он в Париже, в семье юриста британского консульства и на территории этого консульства. Таким образом можно было считать, что Сомерсет – британский подданный и не подлежит мобилизации на фронт, как рожденный во Франции.

У Моэма был дедушка адвокат и три старших брата-юриста, но с этим направлением в карьере не сложилось: слишком рано умерли родители, в 10 лет мальчик остался круглым сиротой. Говорящим только по-французски.

Мальчика отправили в Англию, к родственникам. Он заикался и учил английский. И вообще учился. В Королевской школе Кентерберри, в Гейдельбергском университете, в медицинской школе при больнице Святого Фомы в Лондоне. Тогда ему было 18 лет. Вскоре он начинает писать, успех не приходит сразу, но приходит с пьесками. Именно так – с пьесками, фарсами, которые прекрасно ставятся в Лондоне и за рубежом. А потом была Первая мировая война.

Миссия невыполнима

Сначала Моэм был одним из сотен волонтеров Красного Креста. Спасал раненых во Фландрии. А потом на сына бывшего юриста-дипломата вышли британские спецслужбы. И Моэм связал несколько следующих лет своей жизни с МИ-5.

Начал с Швейцарии, к 1917 году добрался до России. Миссия была непроста. И оказалась невозможной в итоге. Моэм должен был проехать по России под видом корреспондента английской газеты от Владивостока до Петрограда. В пункте назначения Моэму нужно было прощупать почву и попытаться не допустить выхода России из войны. Вот что он пишет об этом пути через всю страну:

«Однажды, когда мы ехали по Сибири, поезд остановился на каком-то полустанке, и пассажиры, как это обычно бывает, вышли на платформу – одни за водой для чая, другие – запастись съестным, третьи – просто размять ноги. На лавке, в окружении двадцати-тридцати однополчан в рваных, грязных гимнастерках, сидел слепой солдат – высокий, сильный, еще совсем молодой парень».

Моэм был популярен в 20-м веке. И в СССР тоже.

Фото: EAST NEWS

Что было дальше? Солдат запел, подыгрывая себе на аккордеоне. «Слов я не понимал», - пишет Моэм, - но в этом диком и печальном пении мне слышался крик угнетенных; мне виделись голые степи и бескрайние леса, медленные, величавые русские реки и тяжкий крестьянский труд – пахота, жнивье, вздохи ветра в березах».

А в Петрограде он встречался с Керенским, отвозил его письмо в Англию соответствующим людям. Адресовано письмо было Ллойд-Джорджу. Но Моэм видел за всей этой «миссией» только бесполезную болтовню. Он написал про это докладную: про то, что все увязнет, а потом придут иные решительные силы. Керенского же он считал безвольным.

Наблюдения для сюжета

Про все события на службе в МИ-5 Моэм написал сборник рассказов – «Эшенден, или Британский агент». Моэм вообще часто писал рассказы, основываясь на пережитом и увиденном. Для него был важен сюжет, а к сюжету уже прилагались его наблюдения. Он много путешествовал, был удачлив финансово, купил себе виллу близ Ниццы и коллекционировал импрессионистов. На вилле у него перебывали и политики, и писатели. Иногда даже без его присутствия, пока сам Моэм переплывал моря и океаны. Можно упомянуть Уинстона Черчилля, Герберта Уэллса, Жана Кокто, Вирджинию Вульф… Посещал Моэма и Ян Флеминг – литературный «отец» агента 007 Джеймса Бонда.

Моэм был женат, у него была дочь, потом была любовница... Он был замкнутым и светским одновременно. Замкнутости способствовало еще и то самое, детское, заикание.

«Второстепенный»

Моэм был популярен в 20-м веке. И в СССР тоже. Хотя сам называл себя «второстепенным» писателем. В какой-то момент его прозу стали критиковать за штампы, за слишком простые диалоги. Да, он написал как-то, что «великие истины слишком важны, чтобы быть новыми».

А в диалогах он не устраивал философских диспутов, он позволял персонажам разговаривать. Без выкрутасов. Без психологического анализа страницы на две-три. «Жена пошла на концерт». «Перед обедом я всегда выпиваю бокал шерри». Или другой диалог, где обсуждается некий художник:

- На его холстах, по крайней мере, не все натурщицы выглядят на одно лицо. Когда О’Мелли пишет портрет аристократки, видно, что это аристократка, а не шлюха.

- Да, это большая редкость, - сказал Эшенден. – Интересно, а может он шлюху написать так, чтобы получилась шлюха?

Ценители современной литературы к такой ясности слога относились критично. Сам Моэм как-то произнес фразу, которая объясняет его подход к жизни:

«Хорошо одетый человек — это тот, на чью одежду не обращают внимания».

Слог Сомерсета Моэма именно таков. На него не обращаешь внимания, его воспринимаешь, как должное. По его новеллам сейчас учат английский во всем мире. Самый правильный, но не чопорный английский. Умер он от воспаления легких, прах развеян в Кентерберри, под стеной библиотеки его имени.

Цитата напоследок:

«Художник — одинокий волк. У него свой особый путь. И если стая изгоняет его, ему это во благо. Неумеренные хвалы обожающей родни начинаниям, которые, в лучшем случае, свидетельствуют лишь о задатках способностей, ему лишь во вред: если он поверит, что его работы хороши, у него не будет стимула работать лучше. Самодовольство — смерть для художника».