Академик РАН Владимир Фортов: «Бюрократия — раковая болезнь нашей науки»

- Владимир Евгеньевич, в конце 1990-х вы были министром науки и технологий. Радость ощущаете накануне своего профессионального праздника?

- Праздник — это всегда повод для подведения итогов и шанс, чтобы заглянуть в будущее. Мне кажется, что в последнее время ситуация с наукой начала несколько выправляться. В науку пошли деньги, они увеличены по сравнению с тем, что было раньше. Но сегодня важно, чтобы все направления науки — академическая, вузовская, прикладная — начали работать вместе с четким разделением и пониманием места каждого из этих секторов в большом общем деле. Надеюсь, что нас ждет улучшение ситуации.

Мы хорошо помним, что в прошлом наша наука получила серьезные перестроечные удары, что привело к печальным известным эффектам: снижается эффективность, стареет приборная база, не удалось остановить «утечку мозгов». Обострились и проблемы с зарплатой, жильем, пенсиями. От всех этих проблем надо избавляться в самое ближайшее время. Чтобы не потерять то ценное, то действительно первоклассное, чем обладает наука России сегодня.

- А что ценное осталось, на ваш взгляд?

Владимир Евгеньевич ФОРТОВ

- Остались научные школы, люди, которые работают вполне на международном уровне. Они должны свои знания передавать молодежи. Я считаю, что этот процесс необходимо хорошо организовать. И сделать труд ученого эффективным.

Есть внешние факторы: одни связаны с недостатком финансирования, другие с тем, что не всегда власть понимает мотивацию, характер и анатомию научных исследований. Но это задача ученых — объяснить все это власти. А есть другой дефект, который, как мне кажется, можно легко исправить, если бы на то была политическая воля — это усиливающаяся бюрократизация науки.

Сегодня трудно работать не только потому, что у нас есть объективные трудности. Но и потому, что нам все время навязывают бессмысленные бюрократические идеи, «новации», которые только тормозят настоящую работу, а на пользу делу не идут. Бюрократия — серьезная раковая болезнь нашей науки. Пока-что мы живем по Жванецкому: "Бюрократы думают, что мы без них не можем. А мы-то знаем, что с ними у нас ничего не получится".

- Какие бюрократы мешают — те, что на государственном уровне, или те, что живут внутри науки?

- Они везде.

- Какой выход из положения вы видите?

- У меня нет сомнений, что власть хотела бы наладить первоклассную науку в стране и ее развивать. Но тут надо очень тесно работать с учеными мирового класса, а не с чиновниками. Рецепт простой: надо повернуться лицом к работающему ученому. А их в РАН большинство. И меньше слушать бюрократов-головотяпов.

- А Сколково поможет поднять нашу науку?

- Конечно. Я убежден, что это шаг в правильном направлении.

- Но многие ученые создание Сколково критикуют, говорят, что лучше бы эти деньги отдали в уже давно работающие научные центра — Пущино, Дубну, Черноголовку.

- Одно другому не мешает.

- Почему в отличие от нас, в Америке и Европе ученые так быстро работают и самое главное интересно? У них что ни открытие — так «ах».

- В том числе, опять же - из-за нашей бюрократии. И законов, которые она сочиняет. Например, пресловутый 94 федеральный закон - это "притча во языцах". («Федеральный закон №94 о госзакупках в его применении к научной сфере», по мнению большинства ученых, этот закон не пригоден для конкурсов, закупок оборудования и материалов для научных исследований. Он накладывает парализующие ограничения на научную работу. - Ред.). Я не раз участвовал в дискуссиях с руководством и видел, что все (ученые Академии наук, Министерства наук, ВУЗов) понимают, что этот закон вреден, что его можно отменить. Но проходят годы, а отмену закона тормозят, и он лежит, как бревно поперек нашей науки.

А как вам нравится, например, такой шедевр бюрократического идиотизма как введение у нас в России нового названия "Государственное бюджетное учреждение науки Институт высоких температур" вместо ясного и понятного "Институт высоких температур"? И так для всех научных институтов России! До какой же степени надо не любить и не понимать родной язык, чтобы додуматься до такого маразма?

- Вы верите, что когда зарплату поднимут всем ученым, то наука расцветет?

- Научный сотрудник должен получать достойную зарплату. Не дело, когда аспиранты живут впроголодь, а им заявляют: «Вы идите работайте, разгружайте вагоны, а не учитесь». Это не очень глубокое понимание природы научного творчества. В молодые, аспирантские годы на науку надо работать сутки напролет и не отвлекаться ни на что. На западе говорят, когда хотят похвалить условия работв в НИИ: «seven twenty four», что означает - «семь дней в неделю, 24 часа в день». Именно столько человек должен заниматься только наукой. Это дорогого стоит.

- А вам не обидно, что физики Новоселов и Гейм стали нобелевскими лауреатами, уехав из России в Англию? Кстати, возвращаться они не собираются.

- Это наша проблема, а не их. Обоих я знаю. Это прекрасные ученые, к которым надо прислушиваться. Уж они-то знают, о чем говорят. Их не деньги привлекли в науку, а интерес. Это одаренные творческие люди. А не вернулись, потому что здесь условия для работы пока-что хуже. Создать конкурентные условия — наша задача.

Нобелевским лауреатам Андрею Гейму и Константину Новоселову комфортнее работать в Англии, чем на Родине.

- Вы сказали, что у нас из особо ценного в науке остались кадры. Но ведь они в основном — пенсионного возраста.

- Нет, есть и молодые толковые ребята.

- Лично вы чем можете гордиться из того, что создано в России, СССР?

- В нашей стране была сделанапрекрасная передовая наука высокого уровня. Она всегда пользовалась поддержкой государства. Была приоритетом, визитной карточкой. Можно перечислять без конца наши достижения. Но не буду говорить тривиальные вещи. Их все знают.

- Мы должны сегодня стремиться к уровню той прежней советской науки или дотягиваться еще выше - до американской?

- Настоящая наука - это постоянное соревнование, жесткая и безкомпромиссная конкуренция. И приз здесь - первоклассный результат. Мировой приоритет. Что касается советской науки, то там было много полезного и ценного, что очень важно проанализировать и использовать сегодня.

- Что можно было бы взять оттуда и применить сейчас?

- Многое, например, бережное отношение к Российской академии наук, в то время — академии СССР. Это была элита.

- В чем вы разочарованы в российской науке сегодня?

- Речь не о разочаровании, мне разочаровываться поздно. Я думаю, что ученые сегодня должны более активно отстаивать свои интересы, а значит и интересы своей страны. Они должны предлагать новые подходы к организации науки, активнее бороться за свое дело. К сожалению, сегодня очень мало конструктивных предложений, новых идей.

- Вам стыдно за провал программы «Фобос-Грунт»?

- Не стыдно. Когда речь идет о новых и сложных вещах, то ошибки неизбежны. А ведь задача была очень трудной, сложнейшей. Ни одна страна, ни один человек не может сделать что-то новое не ошибившись. Есть такое высказывание у академика Льва Андреевича Арцимовича: «Человека можно оценивать не потому, что он ни разу не ошибся, а потому, когда он начинает делать ошибки. Дело в том, что что если он делает ошибки, значит он приближается к пределу своих возможностей». Нельзя научиться кататься на мотоцикле или на лыжах, ни разу не упав. Если человек ни разу не упал, значит он плохо учится, ленится, значит, он боится, бережет силы и не стремится вперед.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Академик РАН Владимир Евгеньевич Фортов с 1996-го по 2001 год был вице-президентом РАН. В августе 1996 г. был назначен председателем Государственного комитета РФ по науке и технологиям, затем — министром науки и технологий. Одновременно являлся заместителем Председателя Правительства РФ. В марте 1998 года вышел в отставку в составе кабинета В. С. Черномырдина. С 2010 года — член Консультативного научного Совета Фонда «Сколково». С 1992 года и по настоящее время — директор Объединенного института высоких температур (ОИВТ) РАН.