Человечеству нет смысла жить на Марсе. А вот заселять его роботами - да
Человечество мечтает покорить Марс
Арсюхин:
- С нами Александр Родин. Александр, вот проще всего сказать, что вы физик. Еще вы занимаетесь планетами. Я сейчас назову ваши регалии. Вы заведующий лабораторией прикладной инфракрасной спектроскопии МФТИ. И вы директор школы аэрокосмических технологий при МФТИ.
Родин:
- Не при, а МФТИ.
Арсюхин:
- Короче, космос и все, что с ним связано.
Константинов:
- Космос и особенно Марс.
Арсюхин:
- Да, потому что Александр у нас участвовал в разработке оборудования для одной из марсианских миссий.
Родин:
- Мы продолжаем разрабатывать эту аппаратуру и я надеюсь, что она полетит и в том числе в составе миссии ЭкзоМарс.
Константинов:
- Начать, конечно, хочется с события, которое встревожило очень сильно всех любителей космоса.
Родин:
- На самом деле, там было два события. Одно прошло немножко незаметно, но на самом деле оно гораздо более важное и эта новость хорошая. Хорошая новость состоит в том, что орбитальный аппарат, то есть, спутник для исследования газа в малых концентрациях, вот он вышел на опорную орбиту вокруг Марса. Это техническое событие, но оно очень важное, это значит, что аппарат мы не потеряли, слава богу, и очень надеемся, что этот аппарат продолжит работу и выполнит свою масштабную научную программу на марсианской орбите.
Арсюхин:
- И будет исследовать эти самые газы?
Родин:
- Да. Но об этом мы поговорим подробнее, потому что вот там как раз наша страна сделала очень важный вклад именно в разработку научной аппаратуры, постановку научных экспериментов.
Константинов:
- А что же стряслось со спускаемым модулем?
Арсюхин:
- А это должен был быть марсоход, да?
Родин:
- Нет, нет. Давайте про Скиапарелли. Во-первых, кто такой Скиапарелли, наверное, слушателям тоже будет интересно узнать. Это итальянский астроном, который наблюдал так называемые каналы на Марсе. Он, наблюдая это мутное пятнышко, вглядываясь в темноту, он увидел там какие-то ниточки тоненькие, какие-то черточки и решил, что это каналы. А потом, когда он увидел, что они меняются от сезона к сезону, он решил, что там живут марсиане, занимаются какой-то ирригацией, там какая-то растительность. И об этом написал. И вот это взбудоражило умы действительно…
Константинов:
- Когда я был маленьким, все смеялись над ним и говорили, что, конечно, таких каналов нет, а все-таки…
Арсюхин:
- Ну, смеялся Антониади. Еще вот был у Скиапарелли Антониади. Это как Моцарт и Сальери. Антониади говорил – там нет каналов. Я правильно говорю?
Родин:
- Я вам могу сказать, что я эти каналы видел собственными глазами, это вообще были довольно тяжелые времена, это была середина 90-х годов, мы наблюдали на Северном Кавказе, на 6-метровом телескопе, БТА, наблюдали Марс, Венеру, Юпитер. Там система наведения этого телескопа и удержания объекта, она такая ручная, как вот подъемный кран. Два таких манипулятора с кнопочками и монитор. Монитор черно-белый. И вот вокруг собачий холод, практически 30-градусный мороз. Мы сидим и сменяемся примерно по часу, копим эти данные. И вот когда вглядываешься в этот монитор, пытаешься поле зрения спектрометра удержать на объекте, а вокруг 30 градусов мороза, то видишь эти самые каналы. Это не шутка. Это физиология. Скорее, даже психология, особенность нашего зрения, когда мы вглядываемся в какой-то объект и пытаемся выделить, наше сознание выделяет какие-то черточки, вот это совершенно естественно.
Арсюхин:
- То есть, что-то осмысленное увидеть в случайном, да?
Родин:
- Да.
Арсюхин:
- Хорошо. И модульский аппарат.
Родин:
- Теперь про модульский аппарат… Значит, примарситься, совершить мягкую посадку, но самое смешное состоит в том, что никакой научной цели у этого модуля на самом деле не было. Это железка.
Арсюхин:
- А зачем?
Родин:
- Среди профессионалов такой вопрос тоже задают. Ну, как бы официально заявляется, что это отработка технологии посадки на Марс. Потому что действительно вот сейчас фактически этой технологией владеет только НАСА. Европейское космическое агентство, несмотря на очень успешную миссию по посадке на Титан, спутник Сатурна, в общем-то, опытом посадки на Марс не обладает. Советский Союз садился на Марс в последний раз, если не ошибаюсь, 45 лет назад. Воды утекло с тех пор довольно много. И то, что в этой миссии предусмотрена посадка марсохода на российской посадочной платформе, это очень серьезный вызов…
Арсюхин:
- То есть, марсоход там все-таки есть?
Родин:
- Марсоход есть, но не сейчас. Он будет запущен в 2020 году. Он запланирован. Он фактически создан. Полным ходом идет разработка посадочной платформы. Это вообще самостоятельный посадочный аппарат со своей научной нагрузкой, там будут российские приборы, но вот сама технология посадки – управление, динамика – это все очень сложный, рискованный процесс и понятно желание ЕКА попробовать, дабы есть такая возможность. Потому что, видимо, миссия была устроена таким образом, что у них был некий запас…
Константинов:
- А почему так сложно? Ну, большой парашют опускается…
Родин:
- Посадка на Марс действительно очень сложная, очень рискованная, она гораздо сложнее, чем посадка на Венеру, например. Садиться на Венеру это все равно, что садиться на дно аквариума. Плотность там всего лишь в 10 раз меньше, чем плотность поверхности воды.
Арсюхин:
- То есть, не надо ничего делать, ты опустишься постепенно, да?
Родин:
- Да. Главное – выдержать это страшное давление и огромную температуру. А на Марсе атмосфера очень разреженная, всего лишь 1% от земной атмосферы. И вот сойти с космической скоростью с орбиты и аккуратно посадить аппарат на поверхность такой планеты – это очень непростая задача. Напомню, кстати, что сейчас только две страны в мире владеют технологией посадки людей на Землю. Это Россия и Китай. Китай только недавно достиг этого, США пока что эту технологию потеряли и пока не восстановили.
Арсюхин:
- Это из-за Шаттлов они потеряли?
Родин:
- Да, после отказа от программы Шаттл, она оказалась неприемлемо опасной, неприемлемо большие жертвы среди людей, и новый аппарат пока еще в стадии разработки. Пока что «Союз» – это единственное средство, на котором космонавты и астронавты с международной космической станции возвращаются. Поэтому это на самом деле непростое дело и надо понимать, что любые нештатные ситуации здесь абсолютно предсказуемы, ожидаемы и ничего страшного в этом нет.
Константинов:
- А что же случилось на Марсе? Судя по всему, он просто врезался в землю?
Родин:
- Совершенно не обязательно. Факты мы имеем такие. Был установлен прием прямого сигнала. Дело в том, что у самого посадочного модуля передатчик довольно слабенький, поймать его с Земли довольно сложно. И среди довольно большого количества антенн, которые пытались установить связь, прямую связь осуществлялась только единственная антенна, расположенная в Индии. Это довольно такой большой радиотелескоп и предполагали, что, если он этот сигнал увидит и будет наблюдать в течение 15 минут, значит, аппарат сел и продолжает излучать этот сигнал. Все остальное, в том числе, данные телеметрии, данные камеры служебной уже предполагалось получить через спутники-ретрансляторы, через Марс-экспресс и МРО – это два аппарата, которые работают на орбите Марса. Они должны были эти данные ретранслировать. А уже на Земле 5-6 антенн эти данные принимают, в том числе, две в России. В Медвежьих озерах под Москвой и в Калязине. Так вот, насколько я знаю, через несколько минут после начала установления канала связи уже после раскрытия парашюта сигнал был потерян. И с тех пор ни слуху, ни духу. Почему сигнал потерян, мы не знаем. Может, что-то случилось и аппарат погиб механически. Вот примерно что-то подобное случилось в начале 2000-х годов с американским аппаратом, который раскрыл парашют, а потом он решил, что он уже приземлился и на довольно большой высоте этот парашют отстегнул.
Арсюхин:
- И рухнул.
Константинов:
- Так что же было на этом аппарате? Хороший фотоаппарат там был?
Родин:
- Там была камера, причем, она бэушная, это такой технологический образец камеры служебной, которая разрабатывалась для орбитальных телескопов, которые должны были вот технологические операции, в момент выведения этих телескопов, фиксировать. Никаких картинок, которые мы уже, вот НАСА нас избаловала, - там панорамы Марса и т.д., ничего этого не было предусмотрено. Какие-то достаточно простенькие метеорологические датчики давления, температуры…
Арсюхин:
- Опять же Куриосити это все делает не хуже.
Родин:
- Намного лучше. Здесь вообще никакого публичного эффекта не предусматривалось и не предусматривалось практически никаких научных задач. Это был чисто демонстрационный модуль для отработки посадки.
Арсюхин:
- В общем, невелика и потеря, да?
Константинов:
- А что узнали, благодаря вот всем этим экспедициям на Марс важного за последнее время? Потому что в основном мы видим разные красивые картинки, но вполне похожие на земную пустыню…
Арсюхин:
- Да, в Австралии очень похоже то, что мы видим на Марсе.
Родин:
- Это очень резонный вопрос. Я бы так сказал. Наверное, самое главное, что мы узнали, что там очень неуютно. Когда в 70-х годах после первых и советских, и американских аппаратов была реализована такая очень масштабная миссия «Викинг» - это два орбитальных аппарата, два посадочных аппарата, которые там по два марсианских года прожили, вот с тех пор была надежда, что, если сейчас Марс непригоден для жизни и там нет жизни, скорее всего, то, возможно, она была в каком геологическом прошлом. Видели вот эти масштабные каналы какие-то…
Арсюхин:
- От текущей воды? Вот уже не те каналы придуманные, а от текущей воды?
Родин:
- Да, совершенно реальные вот эти каньоны, гигантские, огромные, очень глубокие. И получила очень большое распространение гипотеза о том, что когда-то в геологическом прошлом у Марса был очень мягкий климат, там было тепло, была плотная атмосфера, возможно, была какая-то жизнь, а потом что-то произошло и Марс стал той пустыней, которой он является на сегодняшний день. Сейчас мы знаем, что да, действительно, вода на поверхности Марса была, но была не повсеместно, не везде, и была вот самый ранний его период.
Арсюхин:
- Но это не годы, это все-таки тысячелетия?
Родин:
- Нет, я думаю, что в современных представлениях, в современной шкале это все-таки десятки, может быть, сотни миллионов лет, тем не менее, это не миллиарды лет. Вот считается, что Солнечная система существует примерно 4 миллиарда лет и вот большую часть из этого периода на Земле, например, существует живая материя. На Марсе за последние 2-3 миллиарда лет мы не видим признаков, при которых живая материя могла бы комфортно существовать. Тем не менее, мы до сих пор не можем исключить, есть ли там какие-то живые организмы, были ли они когда-то… Понятно, что это умы очень будоражит и вот, наверное, одна из самых главных загадок, одно из самых интересных открытий последнего десятилетия, это открытие метана. Вот обычный наш природный газ. Правда, он находится там в совершенно ничтожных количествах. Для примера, в обычном воздухе, которым мы дышим, этого метана примерно 1,5-2 миллионные части. Это торфяники, болота, помойки, канализация – все это выделяет в каком-то виде метан. Даже мы с вами выделяем метан.
Арсюхин:
- А откуда он мог взяться на Марсе?
Родин:
- А вот на Марсе он совершенно в ничтожных количествах. Там примерно одна миллиардная доля. При том, что атмосфера метана – это одна сотая от атмосферы Земли по массе. То есть, это вообще совершенно какие-то копейки. Тем не менее, он откуда-то должен браться. Потому что предположить, что он с момента сотворения там находится, нельзя. Дело в том, что молекула метана неустойчива и под действием солнечного света она разваливается. Значит, мы должны предположить, что какие-то источники есть.
Арсюхин:
- Это не обязательно бактерии, правда?
Родин:
- Я говорю, метан разваливается примерно за тысячу лет. Значит, он есть сейчас. Вот что это за источники, непонятно.
Арсюхин:
- Анабиозные источники могут же быть?
Родин:
- Абиогенные говорят.
Арсюхин:
- Да, вот, еще более умное слово. Ну, то есть, не связанные с жизнью, да?
Родин:
- Естественно, как бы любой ученый должен сначала предполагать что-то простое, а потом уже переходить к каким-то гипотезам, да. Из очевидного мы объяснения не видим. Вулканизма на Марсе мы не видим. Вот вулканы действительно выделяют метан, какое-то количество. Мы не видим вулканов. В принципе, метан и другая органика есть в кометах. Могло бы нападать с астероидами, с кометами. Не хватает. Делали оценки, вот, кстати, человек, который открыл, собственно, метан, наш российский ученый Владимир Краснопольский, который в то время в Штатах работал, с наземного телескопа, кстати, его обнаружил, а не с космического аппарата, вот он эти оценки очень тщательно делал. И из этого следует, что в принципе мы не можем сейчас разумно объяснить источник вот этого метана. Поэтому исключить, что там есть какие-то колонии бактерий, где-то глубоко под поверхностью, мы на самом деле не можем.
Константинов:
- То есть, жизнь на Марсе не только была в прошлом, но, возможно, есть и сейчас?
Родин:
- Мы не можем этого исключать, но и утверждать мы тоже не можем.
Константинов:
- Экзо-Марс как раз и направлен на поиски жизни, да?
Родин:
- Да, вот эта приставочка «экзо», это на самом деле приставка от названия науки экзобиология, которая изучает если не саму внеземную жизнь, потому что там нечего изучать, мы ее не знаем, но хотя бы возможность существования жизни вне земной биосферы.
Арсюхин:
- А ведь при Сталине существовала наука астроботаника и астроном Тихов был такой, советский, он с помощью светофильтров видел намного четче каналы, четче, чем Скиапарелли, и он говорил, что это точно все-таки растения, но он ошибался…
Мы собираем всегда перед этой программой вопросы детей, которые учатся в лаборатории имени кота Шредингера и вот Настя Михайличенко из 9 класса спрашивает: а может быть жизнь на Марсе не на поверхности, а где-то в глубине?
Родин:
- Если она там есть, то она совершенно точно в глубине.
Константинов:
- Что значит в глубине?
Родин:
- Это могут быть километры. Ну, про десятки километров не могу сказать, я не геолог, но, полагаю, что все-таки нет. Во всяком случае, на Земле на километровых глубинах вот эти примитивные анаэробные бактерии существуют.
Арсюхин:
- Но это именно бактерии? Это не какие-то с ножками, которые ползают, ни насекомые?
Родин:
- Нет, именно бактерии. Вот на Земле мы их знаем великое множество, они называются анаэробными, потому что они не потребляют кислород.
Константинов:
- На Земле же есть анаэробная жизнь в виде червей каких-то, которые живут вот …
Родин:
- Все многоклеточные животные на Земли так или иначе в кислороде нуждаются. А вот есть большое разнообразие бактерий, которые перерабатывают неорганическую материю, то есть, буквально едят камни, и выделяют примитивные органические вещества, в том числе, метан. Практически весь метан, который в нашем воздухе, он является продуктом жизнедеятельности таких бактерий.
Константинов:
- Расскажите немного о том, как должна искать их миссия Экзо-Марс и, насколько я знаю, вы тоже отношение к ней имеете?
Родин:
- На первом этапе я не участвую в этой миссии, здесь основная заслуга с российской стороны принадлежит команде института космических исследований под руководством Олега Кораблева, которая разработала комплекс из трех спектрометров. Спектрометр – это прибор, который изучает оптические свойства газов, способность поглощать свет на разных длинах волн, на разных частотах. Если совсем просто объяснить, то молекулы они как камертончики, каждая колеблется на своей частоте.
Арсюхин:
- У каждой своя радуга.
Родин:
- Да. И вот эти частоты отличаются друг от друга и их можно очень точно определять. Спектрометр может показать состав атмосферы и там есть три спектрометра, один направлен на исследования паров воды, другой на исследования метана и каких-то других газов, которые могут находиться вот в совсем ничтожных количествах. Очень изящный метод при этом применяется, который впервые, кстати, был на советском еще аппарате Фобос применен для исследования атмосферы Марса, когда мы наблюдаем спектр излучения Солнца, прошедший сквозь атмосферу. По мере того, как аппарат заходит за орбиту планеты, мы строим вертикальный разрез. И наконец третий спектрометр изучает уходящее тепловое излучение планеты и в основном предназначен для исследования температуры.
Константинов:
- Скажите, и чем же нас порадует этот модуль, который, собственно, остался на орбите?
Арсюхин:
- Газы какие-то найдет?
Родин:
- Он будет методично систематически исследовать атмосферу Марса в течение достаточно длительного периода. Вот сейчас прогнозировать сложно, но, если все пойдет штатно, я думаю, что десяток лет он проработает. Сейчас приборы на орбите живут примерно столько.
Константинов:
- А зачем исследовать 10 лет? Вот он выяснит состав атмосферы – да это и так, наверное, известно – а что же такого можно узнать за 10 лет?
Родин:
- Уже последние полтора десятка лет, наверное, на Марсе не было ни одного момента времени, когда бы там ни работало ни одного космического аппарата. То есть, это сейчас, по сути дела, планета, населенная роботами. И нас интересует не просто вот прилетел – померил – так было в 60-70-е годы прошлого века. Эпоха великих географических открытий она в ближайшем космосе завершена. Сейчас нас интересует климат, его динамика, изменения. Вот сегодня более влажная погода, завтра более сухая. Сегодня потепление, завтра похолодание. Вот все эти вещи мониторятся очень долго, тщательно, с высокой детализацией и потом очень тщательно анализируются и сравниваются с довольно сложными теоретическими моделями.
Константинов:
- Я слышал о том, что не только у нас, но и на Марсе какое-то глобальное потепление?
Родин:
- Скорее, речь шла о похолодании. Да, вот наш коллега, кстати, один из моих учителей, известный американский астроном Тод Клэнси, в свое время выдвинул теорию о том, что на Марсе случилось глобальное похолодание. Но потом эти данные были еще раз проанализированы и выяснилось, что были некие систематические ошибки в обработке и интерпретации данных прошлых миссий. В общем, климат на Марсе удивительно стабилен.
Константинов:
- Стабильно плохо!
Родин:
- Нет, почему. Кому как. Человеку там было бы крайне неуютно, но марсоходам там замечательно. Нет, климат Марса очень интересен тем, что он практически без сюрпризов. Вот он как часы ходит по кругу и мы можем наблюдать, как сменяются времена года, как круговорот воды на Марсе функционирует. Действительно, он чрезвычайно стабилен.
Константинов:
- А там есть времена года?
Родин:
- Да.
Арсюхин:
- Там полевая буря будет скоро, да?
Родин:
- Там как бы есть два типа сезона, два типа времен года. Один тип сезона точно такой же, как у нас на Земле. За счет того, что наклон оси почти такой же, 25 градусов, и вот зима-лето, в зависимости от того, какой полюс обращен к Солнцу. Но есть и другой тип сезонов. Дело в том, что орбита Марса довольно сильно вытянута и солнечный поток солнечной энергии, который попадает на Марс, она меняется в течение марсианского года примерно на 40%. Это довольно существенно. И вот есть сезоны зима-лето, а есть сезоны афелия-перигелия. То есть, когда Марс находится на максимальном, либо на минимальном расстоянии от Солнца.
Константинов:
- Марсианский год долго длится?
Родин:
- Он длится 668 дней. Примерно два земных. И сейчас ось наклонена таким образом, что на севере лето, тогда, когда Марс на максимальном расстоянии. Поэтому северное лето такое длинное и холодное. Зато на юге лето короткое и жаркое. Как раз в этот сезон бывают полевые бури. Но, например, зима на юге уж зима так зима. Поэтому полярная шапка, южная, она содержит открытый сухой лед, он не успевает испариться за летний сезон, в то время как северная полярная шапка это просто вот обычный водяной лед, сухой лед там в летний сезон полностью уходит.
Арсюхин:
- На самом деле, даже жаркое и короткое лето, по-моему, максимум там 10 градусов по Цельсию, да?
Родин:
- Бывает 10, бывает 20. В общем, марсианский климат, конечно, экстремальный, он такой еще иногда его называют суперконтинентальным, потому что очень большие разбросы. День-ночь может на сто градусов меняться температура.
Арсюхин:
- Я бы еще хотел спросить про жизнь. Вот когда в 70-е годы американцы туда прилетели и провели этот знаменитый, по-моему, на сегодня единственный анализ грунта на содержание там жизни, они обнаружили какую-то реакцию, но решили, что она не связана с жизнью.
Родин:
- Я бы сказал так. Вот этот подход на самом деле был признан неэффективным и некорректным. Нельзя поставить эксперимент, который однозначно бы свидетельствовал о наличии, либо об отсутствии жизни. Вот есть по этому поводу как раз довольно известная легенда о том, что когда-то вот перед запуском одного из советских Марсов Королев вызвал всех руководителей приборов и спросил – что это за прибор? Руководитель говорит – для обнаружения жизни. Вот отнеси, говорит он, в степь и обнаружь там жизнь. Задача потерпела фиаско. Не смог. Поэтому однозначно судить, была ли это жизнь или не жизнь, конечно, мы не можем. Это слишком сложные проявления, это очень тонкие вещи и судить об этом можно только по совокупности различных измерений. Пока у нас есть загадка метана неразрешенная и больше никаких данных, которые свидетельствовали бы о том, что на Марсе какая-то живая материя есть.
Константинов:
- Хорошо, а что же дальше. Вот орбитальный модуль будет нам показывать информацию о марсианской погоде, но через несколько лет отправится новая экспедиция… и что?
Родин:
- Второй этап миссии Экзо-Марс, он вообще очень интересный. Это марсоход, но в отличие от марсоходов НАСА, которые сейчас уже четвертое поколение, если не ошибаюсь, он такой довольно тяжелый, довольно неповоротливый, но он снабжен буровой установкой. Вот это его принципиальное отличие. Он примерно на 2 метра может пробурить слой чехоло-осадочных пород и, возможно, добурится до тех самых бактерий, которые, возможно, там существуют. Это всего лишь одна из задач, но есть огромный комплекс задач, которые перед ним стоят и в первую очередь это восстановление геологической истории, истории климата Марса.
Арсюхин:
- Вот Алеся из седьмого класса спрашивает: «Александр, нет ли в планах послать на Марс животных, например, хомячков?»
Родин:
- Мне о таких планах неизвестно. Возможно, когда всерьез будет реализовываться миссия по отправке пилотируемой экспедиции на Марс, я думаю, что один раз в истории такая экспедиция состоится, я, честно говоря, противник планов колонизации Марса людьми…
Арсюхин:
- Почему?
Родин:
- А смысла нет. Площадь у Марса не такая большая. Предположить, что здесь у нас на Земле жить будет негде и мы на Марсе какое-то дополнительное пристанище найдем, я думаю, что это очень наивно. На поверхности человеку там жить невозможно из-за радиации, придется куда-то зарываться. И я действительно просто не вижу в этом смысла. Кроме того, коммуникация будет очень дорогая и опыт колонизации земель на Земле свидетельствует, что колония развивается только тогда, когда есть постоянный канал коммуникации с метрополией. Вот Маск там нам обещают какую-то ракету на сто человек, но пока что это разговоры.
Константинов:
- Маск слов на ветер не бросает, как известно.
Родин:
- Посмотрим.
Арсюхин:
- А правда ли, что из-за высокого уровня радиации у космонавтов, которые полетят на Марс, начнутся психические отклонения?
Родин:
- Честно говоря, я не медик, я не могу никак связать какие-то радиационные факторы опасности с психическими отклонениями, я думаю, что это просто неправда. Радиационная опасность при перелете действительно существует, потому что вот на околоземной орбите наши космонавты защищены мощной магнитосферой Земли, магнитным полем, которое отклоняет потоки заряженных частиц. А здесь нас уже защищает очень плотная атмосфера, которая примерно соответствует 2-3 метра бетона. А вот в космическом открытом пространстве, в момент перелета, а лететь придется порядка года или 6-9 месяцев, космонавт будет фактически незащищен. Более того, когда он попадет на поверхность Марса, вот довольно дохленькая марсианская атмосфера тоже его не защитит. Поэтому если уж планировать там жить всерьез и долго, то придется строить какие-то укрытия, либо зарываться под поверхность. Ну а стоило ли вообще лететь на Марс, чтобы жить под землей?
Константинов:
- Ну а как, по-вашему, вот если колонизация Марса это не лучший план, то на чем бы нам следовало сосредоточиться в освоении космоса? Куда вкладывать ресурсы?
Родин:
- Ну, во-первых, я считаю абсолютно разумной и правильной задачу колонизации Марса роботами. Вообще говоря, освоение каких-то пространств это совершенно не обязательно освоение людьми. Физически человеку совершенно не обязательно там находиться для того, чтобы этим пространством владеть. Я думаю, что идея постоянного нахождения каких-то аппаратов на Марсе, коммуникаций их друг с другом, снабжение друг друга, построение какой-то вот такой сети, - это вполне реальная задача. И вот если говорить о практическом использовании планеты Марс, я думаю, что одна из первых задач она опять же связана с климатом Марса. Это реальный такой полигон, на котором мы можем ставить эксперименты по управлению глобальным климатом. Вот точно так же, как в советские времена термоядерную бомбу испытывали на Новой земле, вот у нас такая Новая земля, только размером с планету. И мы сильно ей не навредим на самом деле. Это будет безопасно для человечества и мы действительно сможем отрабатывать вот эти технологии. А то, что климатом там придется как-то управлять, я в этом не сомневаюсь.
Арсюхин:
- Александр, у нас вот мелькнула Венера в самом начале нашего разговора. Венера это вообще как бы русская планета, да?
Родин:
- Да, есть такое выражение.
Арсюхин:
- Советский Союз очень много чего сделал.
Константинов:
- И лететь к ней недалеко.
Арсюхин:
- Да, недалеко. Там Ксанфомалити руководил этими полетами и вот он не так давно в журнале «Астрономический вестник», это журнал не для школьников и для простого народа, это серьезный журнал, написал, что, дескать, когда в 1982 году космический советский аппарат стоял на этой планете, какие-то животные там перемещались. Это как-то осталось вне научного обсуждения. Написали мелким шрифтом в конце этой статьи, что мнение принадлежит этому академику и оно, дескать, может быть подвергнуто дискуссии, переосмыслению, но дискуссии никакой не было. Вот что это было на самом деле?
Константинов:
- Что там плескалось в серной кислоте?
Родин:
- Я не хочу бросать камень в Леонида Васильевича, который мой близкий коллега, я очень тепло, с большим уважением к нему отношусь, хотя он на самом деле не был руководителем проектов, он был руководителем научных экспериментов и за ним числятся, кстати, важнейшие открытия в исследовании Венеры – это открытие гроз. Это вообще первое в истории открытие грозовой активности на другой планете. И вот это та нетленка, то, что он сделал в науке. Вот эти его изыскания, которые были опубликованы в «Астрономическом вестнике», ну, я считаю, что это ошибка редактора журнала. Эту статью не надо было публиковать. Вот и все.
Арсюхин:
- Ему показалось?
Родин:
- Поймите, что Леонид Васильевич все-таки человек немного другого поколения, сейчас технологиями обработки изображения владеет если не школьник, то очень многие студенты…
Арсюхин:
- То есть, это помехи на изображении, да?
Родин:
- Это помехи на изображении, которые количественно оценить и доказать, что это помехи, на мой взгляд, не так трудно. Поэтому, я думаю, что тут нет предмета для обсуждения.
Арсюхин:
- Мы только что поняли, что осваивать Марс человеком бессмысленно и, наверное, лететь в один конец, как многие вот у нас школьники спрашивают, наверное, тоже бессмысленно. Получается, что Венеру тоже бессмысленно осваивать? Давление, 300 градусов жара, серная кислота, получается, тоже деться-то особо некуда.
Родин:
- Это вообще утверждение довольно спорное. Потому что совершенно не обязательно мы должны садиться на поверхность и сидеть там. Там, на поверхности, действительно, довольно неуютно. Но на высоте облачного слоя, порядка 60-70 километров, там условия практически земные и вот, скажем, НАСА обсуждает планы посылки туда беспилотника, который на солнечных панелях должен поддерживать полет в течение достаточно длительного времени. Вот эта идея, мне кажется, очень интересная. И опять же населить Венеру роботами, пусть не нижнюю атмосферу, где даже электроника современная не может работать, а вот на тех высотах, где условия более-менее благоприятные, мне кажется, задача вполне достойная.
Константинов:
- Я начинаю завидовать роботам. Людям останется одна Земля, а всюду буду цивилизации роботов…
Родин:
- К сожалению, оно так и идет. Мы вот сидим, нажимаем кнопки и живем в виртуальном мире. Наверное, это тоже не самый правильный путь развития, да. Я убежден, что человек хоть один раз, но на Марсе все-таки, конечно, будет. Ну, просто потому, что человек это может, а все, что может, человек должен попробовать.
Арсюхин:
- Да, один раз надо. Хорошо. На Луну тоже бессмысленно лететь, чтобы там строить лунную базу? Кстати, тут на днях Украина сказала, что могла бы построить лунную базу на Луне, но у нее нет денег.
Родин:
- Опять же, понимаете, смеяться над Украиной – дело несложное, но мне не хотелось бы…
Арсюхин:
- Кстати, там сильная наука, а денег у них действительно нет, так что, может быть, они и не блефуют?
Родин:
- К сожалению, там и науки-то не осталось как таковой. Действительно, вся эта ситуация с Украиной ничего, кроме боли, не вызывает и, дай бог, вот эта история с Новороссией разрешится как-то, и Украина прекратит это безумие, в которое впала эта страна. Тогда можно будет говорить о какой-то науке и о чем-то серьезном. Если говорить не об Украине, а о Луне, то на самом деле тут вопрос неоднозначный и довольно спорный. Периодически возникает в прессе, у политиков, что вот, мы сейчас там базу построим, будем контролировать оттуда мир. А когда доходит до реализации, люди начинают считать деньги, считать ресурсы… может, не надо, думают, может, проще с околоземной орбиты делать все то же самое? Поэтому, я думаю, что жизнь покажет. На Луну летать, конечно же, мы будем. Может быть, мы действительно что-то там найдем с точки зрения полезных ископаемых, кстати, на мой взгляд, это более перспективно, чем искать их на Марсе. Потому что геологическая история Луны очень необычна, мы на самом деле до сих пор не знаем, как Луна возникла. Сейчас доминирует гипотеза о том, что это было какое-то столкновение Земли с телом размера порядка Марса и вот эти брызги, которые вылетели из земной мантии, они собрались и образовали Луну.
Арсюхин:
- Вы верите в эту гипотезу?
Родин:
- Все-таки в науке не принято во что-то верить или не верить, а скажем так, - эта гипотеза на данный момент пока что наименее уязвима. Все остальные гипотезы легче бить. Но это не значит, что эта гипотеза абсолютно истинна и совершенно не значит .что еще через десяток лет не появятся какие-то новые аргументы и она будет отброшена. Но пока что это так. Во всяком случае, мы можем ожидать, что геология на Луне действительно интересна и необычна. Кроме того, это тело безатмосферное, которое подвергается воздействию солнечного ветра и вот есть энтузиасты, в том числе академик Галимов, которые считают, что мы там должны собирать гелий-3, который может быть использован в термоядерных реакциях. Ну, во-первых, еще до термоядерных реакций надо дожить, но, кроме гелия, я думаю, что действительно там могут быть достаточно интересные полезные ископаемые.
Арсюхин:
- Говорили, что там на южном полюсе есть лед, но то, что последнее я читал, что микрочастицы льда перемешанные с лунным грунтом, с реголитом, это не те залежи льда, которые у всех в голове.
Родин:
- Во-первых, я думаю, что у разных людей в голове разные залежи льда – это дело индивидуальное, но о чем там речь? Дело в том, что действительно на Луне видят водород. И это может быть водород, который содержится в молекулах воды, а может быть водород, который как раз прилетел с солнечным ветром и был, что называется, имплантирован в лунные породы. И вот отличить один от другого на самом деле не очень просто, поэтому здесь действительно специалисты спорят. Но полагают, что и свободный лед в каком-то количестве может быть на дне тех кратеров, куда никогда не попадет свет солнца.
Арсюхин:
- То есть, как раз вот на полюс, да.
Константинов:
- Кстати, вот обо льде. Мне все-таки кажется, что самое интересное, что можно найти в космосе, это какая-то жизнь. Более сложная, чем бактерии. А насколько я понимаю, наибольшая вероятность сейчас найти где-то жизнь, это спутники планет-гигантов, покрытые льдом, под которым есть какой-то океан. Может быть, нам бы стоило сосредоточиться на таких экспедициях?
Родин:
- Во-первых, я не согласен с тем, что в космосе мы должны искать только жизнь, а если там жизни нет, так и вообще там искать нечего. На мой взгляд, наоборот, вообще осмыслить, если действительно вдруг получится, что мы одни, что жизни негде больше нет, вот философски это осмыслить и осознать, мне кажется, это тоже очень здорово и очень важно.
Константинов:
- Очень странно. Значит, наше место совершенно особенное…
Родин:
- Ну, не знаю, я человек верующий, например, мне как раз комфортнее предполагать, что мы уникальны. Вот люди, которые верят в случайное происхождение жизни, это как раз вот… Ну, поскольку у нас нет научного знания, это вопрос исключительно веры. У нас пока нет однозначного ответа – ни такого, ни такого.