Александр Гамов: «Я видел, как вяжут платки в Оренбуржье...»

Фамилию этого журналиста мы привыкли видеть чаще всего под политическими репортажами и интервью с сильными мира сего.

В его новой книге «Где-то-звенит капель...» (Печатный дом «ДИМУР», Оренбург) собраны лирические очерки, рассказы, новеллы, а также повесть, где автор, влюбленный в Оренбуржье, откуда он родом, делится с читателями самым сокровенным...

А это - воспоминания о юности, об удивительных земляках, на встречи с которыми, как пишет Александр, он успел: «Мне так на них везло...»

Книга Гамова (в ней более 40 рисунков оренбургского художника Виктора Манахова) представлена на стенде Печатного дома «ДИМУР» на XXIV Московской международной книжной выставке-ярмарке, которая проходит с 7 по 12 сентября во Всероссийском выставочном центре.

А пока - несколько страничек из этого лирического сборника...

РАССКАЖИ, ПАУТИНКА...

Село Пряхино да Пуховое

...По весне тут море ромашек. Может, потому и село – Желтое? Или оттого, что стоит оно на залежах глины, которой испокон веку здесь избы мажут.

Но точней было бы назвать село Пряхино. Или Пуховое. Зимой, когда окрест запуржит-заметет, в каждом доме весело гудит печь. А возле печки этаким сверчком – бабушкина прялка: «Скрип-скрип»… И тают под руками мастерицы-пряхи сугробы козьего пуха.

По этому пуховому селу, откуда берут свое начало крепкие нити народно-художественного промысла, прошел однажды удивительный слух. Знающие люди говорили, будто платок Ольги Федоровой – тот самый, трехцветный - из белой, серой и бело-серой пряжи, что она еще в девчонках вязала, вывесили в музее аж в самом Ленинграде.

У колодца, где по утрам, позвякивая ведрами, здоровкались пуховницы, только и слышно было:

- А сколь туда, в музей-то, билет будет?

- Да говорят, с каждого полтинник…

- Да ну! Дорогая, видать, паутинка, коль ее, как диво, людям за деньги через стекло показывают.

- А что? Федоровы – мастерицы хоть куда. Их рукоделие завсегда во всей округе славилось, - говорили те, что постарше. - Вот и до Ленинграда дошел черед, - и с благодарностью поглядывали на старенький деревянный дом, построенный еще до войны, где жила семья здешнего заведующего заготсеном Александра Степановича Федорова. В селе его до сих пор поминают добром – работящий, говорят, был мужик.

А Ольга-то отца почти не знала. Ей о нем напоминали только слезы, которые не просыхали на глазах у матери. Война его забрала и не вернула.

С детства врезалось в память: «Пусть земля будет пухом…» Так и запомнилось: мелькают спицы в маминых руках. И прямо на платок – крупные капли. Не было иного времени у солдатской вдовы выплакаться, на руках трое ребятишек, вязала и днем и ночью. Только платки и кормили. Одевали.

До сих пор в семье Федоровых как реликвию берегут «заборную книгу». В ней все записано – и сколько мать за войну сдала в пухартель платков, и какую за них получила «натуру» – одежду ребятишкам, сахар, мыло.

Платки согревали душу, истерзанную горем. Оля, бывало, разматывает клубок, а сама, прикусив губу, украдкой поглядывает, какие такие узоры из их горестной жизни выплакались на материнском платке? И удивлялась: мама плачет... А какая радость в узоре! В чистом поле меж «деревчиков» вывязана «змейкой» дорожка (сколько раз представляла – это для отца с фронта к родимому дому). Растянуты пуховые меха «гармошек», радуют глаз «снежинки» да «бантики». А вот «самовар». И полны меду натянутые «соты»…

До конца дней своих мать не переставала вязать платки надежды и ожидания…

А стальные спицы и деревянное веретенце Дарьи Федоровны, с которыми еще бабка Настасья коротала желтые лунные ночи, достались по наследству старшей из дочерей, Ольге…

...А узоры выстраданы

Когда Ольга Александровна бывала в Питере, она первым делом шла в Государственный Русский музей проведать свое детище. А как-то раз зашла в знакомый павильон, и…сердце у нее екнуло: платка на привычном месте как не бывало. Всякие мысли полезли в голову: «Может быть, отвисел свое, вот и сняли. А если что-то случилось?» Чуть было не расплакалась тогда.

- Здесь вот оренбургский платочек висел, трехцветный. Не знаете, почему его сняли? – осторожно поинтересовалась у смотрительницы.

- Ой, вам не повезло, - сказала та. – Платочек отправили на реставрацию. Приходите в следующий раз, тогда и посмотрите. Это такое чудо!

Так вяжут платки в Оренбуржье

У Федоровой от души отлегло.

Как-то мне пришлось побывать на Оренбургской фабрике пуховых платков, где с каждого автомата, начиненного электроникой, ежечасно сходят сразу несколько платков. Глядя, как ловко и сноровисто работают железные пальцы механических «пуховниц», я невольно подумал: чем же эти платки отличаются от тех, что с таким трудом создают руки живых вязальщиц?

И тут я вспомни, как однажды в День Победы (это было в моем родном Новотроицке) сухонькая старушка положила у Вечного огня вместо букета ярких цветов такой же седой, как и она сама, пуховый платок, на котором было вывязано: «Возвращайся, сынок!» И я подумал, что «ручной» платок от «автоматического» отличается не только пухом или узорами, а и своей выстраданностью, идущей из глубин более чем двухвековой истории художественного народного промысла, от времен еще пугачевской вольницы.

У старшего поколений оренбургских пуховниц, которые застали лихолетье войн, хлебнули на своем веку немало горя, выстраданность связана с верой в светлое, вечное – в любовь и надежду, в мир и добро. Именно эта удивительная черта была свойственна и для творчества потомственной пуховницы Ольги Федоровой.

Если бы мне пришлось писать рецензию на ее платки, я бы прежде всего отметил сдержанность и скромность их «мотивов», ясность и доступность узоров. Эти черты были подстать и характеру самой пуховницы. Какой характер – такой и платок.

Как жила - так и вязала

Среди ее платков, что она оставила нам, нет похожих. У каждого – свой рисунок, неповторимый сюжет. Некоторые имеют названия. Легкая, почти невидимая и невесомая серебристо-серая вуаль, лоскуток бабьего лета – «Паутина». А эти кружева, похоже, вместе с отблесками заката сняли прямо с замороженного окна – «Снежинка».

- Сюжеты рождадись как-то сами собой, - делилась со мной Ольга Александровна. – Однажды зимой поехала в родное село и по дороге увидела белую-белую полянку, расшитую по краям елочками, а вокруг заплетались петли заячьих следов. Так хорошо стало на душе. Захотелось все это вывязать и поделиться своим настроением с людьми. Вроде бы получилось. Платок тот назвали «Зимушка-зима».

Вспоминаю рассказы Федоровой – все у нее было просто: увидела – связала. Но это, конечно, не так. Сперва на чистом листе бумаги карандашом она набрасывала несколько вариантов будущего платка. Каждый такой образец оформляла узорами. Потом выбирала лучший и из простых ниток начинала вывязывать эскиз – ажурную паутинку величиною с салфетку. Да не одну.

Только когда узоры оживали и начинали дышать, а сам рисунок приближался к замыслу мастерицы, она, наконец-то, брала в руки пух и веретено, а потом и спицы.

Я и сейчас представляю себе эту картину: еще мгновение – и руки Федоровой коснутся вязальных спиц. Петля-накид, петля-накид… И так, на весь платок, - 300 тысяч раз!

Бывало, понаблюдаешь за пуховницей минут десять – ее работа покажется тебе однообразной. Посидишь рядом часок – изнурительной… Сколько бы ни придумывали для творений таких мастериц ярких поэтических эпитетов, но рождается он, оренбургский пуховый, именно так – в великом терпении.

Словно мать дитя, лелеет его мастерица, не спускает с рук неделями. А то и месяцами. А как закончит платок, отдаст людям – руки по нему долго потом тоскуют, и глаза все ищут: куда же я его положила?

Когда в 80-е годы Ольгу Александровну приняли в Союз художников СССР, а потом отметили почетным дипломом Академии художеств страны, она говорила об этом, немного стесняясь:

- Не привычные мы до высоких-то званий…

Хотя и в художественном училище преподавала, и в США ее звали - в 11 штатах проводила занятия, мастер-классы.

В 2010-м, уже после смерти Ольги Александровны, в оренбургском издательстве Печатный дом «ДИМУР» вышла ее книга "Так вяжут платки в Оренбурге". Произведения самой художницы и сейчас хранятся в музеях Москвы, Питера, Сергиева Посада, Томска, Оренбурга... А в ящиках своего рабочего стола она долгие годы берегла несколько тысяч писем (они лежали аккуратными стопками), которые слетались к ней со всего мира, и в каждом: «Спасибо Вам за красоту!»

Вот так она и жила-вязала, немного стесняясь...