Александр Гамов: «Я видел, как вяжут платки в Оренбуржье...»
Фамилию этого журналиста мы привыкли видеть чаще всего под политическими репортажами и интервью с сильными мира сего.
В его новой книге «Где-то-звенит капель...» (Печатный дом «ДИМУР», Оренбург) собраны лирические очерки, рассказы, новеллы, а также повесть, где автор, влюбленный в Оренбуржье, откуда он родом, делится с читателями самым сокровенным...
А это - воспоминания о юности, об удивительных земляках, на встречи с которыми, как пишет Александр, он успел: «Мне так на них везло...»
Книга Гамова (в ней более 40 рисунков оренбургского художника Виктора Манахова) представлена на стенде Печатного дома «ДИМУР» на XXIV Московской международной книжной выставке-ярмарке, которая проходит с 7 по 12 сентября во Всероссийском выставочном центре.
А пока - несколько страничек из этого лирического сборника...
РАССКАЖИ, ПАУТИНКА...
Село Пряхино да Пуховое
...По весне тут море ромашек. Может, потому и село – Желтое? Или оттого, что стоит оно на залежах глины, которой испокон веку здесь избы мажут.
Но точней было бы назвать село Пряхино. Или Пуховое. Зимой, когда окрест запуржит-заметет, в каждом доме весело гудит печь. А возле печки этаким сверчком – бабушкина прялка: «Скрип-скрип»… И тают под руками мастерицы-пряхи сугробы козьего пуха.
По этому пуховому селу, откуда берут свое начало крепкие нити народно-художественного промысла, прошел однажды удивительный слух. Знающие люди говорили, будто платок Ольги Федоровой – тот самый, трехцветный - из белой, серой и бело-серой пряжи, что она еще в девчонках вязала, вывесили в музее аж в самом Ленинграде.
У колодца, где по утрам, позвякивая ведрами, здоровкались пуховницы, только и слышно было:
- А сколь туда, в музей-то, билет будет?
- Да говорят, с каждого полтинник…
- Да ну! Дорогая, видать, паутинка, коль ее, как диво, людям за деньги через стекло показывают.
- А что? Федоровы – мастерицы хоть куда. Их рукоделие завсегда во всей округе славилось, - говорили те, что постарше. - Вот и до Ленинграда дошел черед, - и с благодарностью поглядывали на старенький деревянный дом, построенный еще до войны, где жила семья здешнего заведующего заготсеном Александра Степановича Федорова. В селе его до сих пор поминают добром – работящий, говорят, был мужик.
А Ольга-то отца почти не знала. Ей о нем напоминали только слезы, которые не просыхали на глазах у матери. Война его забрала и не вернула.
С детства врезалось в память: «Пусть земля будет пухом…» Так и запомнилось: мелькают спицы в маминых руках. И прямо на платок – крупные капли. Не было иного времени у солдатской вдовы выплакаться, на руках трое ребятишек, вязала и днем и ночью. Только платки и кормили. Одевали.
До сих пор в семье Федоровых как реликвию берегут «заборную книгу». В ней все записано – и сколько мать за войну сдала в пухартель платков, и какую за них получила «натуру» – одежду ребятишкам, сахар, мыло.
Платки согревали душу, истерзанную горем. Оля, бывало, разматывает клубок, а сама, прикусив губу, украдкой поглядывает, какие такие узоры из их горестной жизни выплакались на материнском платке? И удивлялась: мама плачет... А какая радость в узоре! В чистом поле меж «деревчиков» вывязана «змейкой» дорожка (сколько раз представляла – это для отца с фронта к родимому дому). Растянуты пуховые меха «гармошек», радуют глаз «снежинки» да «бантики». А вот «самовар». И полны меду натянутые «соты»…
До конца дней своих мать не переставала вязать платки надежды и ожидания…
А стальные спицы и деревянное веретенце Дарьи Федоровны, с которыми еще бабка Настасья коротала желтые лунные ночи, достались по наследству старшей из дочерей, Ольге…
...А узоры выстраданы
Когда Ольга Александровна бывала в Питере, она первым делом шла в Государственный Русский музей проведать свое детище. А как-то раз зашла в знакомый павильон, и…сердце у нее екнуло: платка на привычном месте как не бывало. Всякие мысли полезли в голову: «Может быть, отвисел свое, вот и сняли. А если что-то случилось?» Чуть было не расплакалась тогда.
- Здесь вот оренбургский платочек висел, трехцветный. Не знаете, почему его сняли? – осторожно поинтересовалась у смотрительницы.
- Ой, вам не повезло, - сказала та. – Платочек отправили на реставрацию. Приходите в следующий раз, тогда и посмотрите. Это такое чудо!
Так вяжут платки в Оренбуржье
У Федоровой от души отлегло.
Как-то мне пришлось побывать на Оренбургской фабрике пуховых платков, где с каждого автомата, начиненного электроникой, ежечасно сходят сразу несколько платков. Глядя, как ловко и сноровисто работают железные пальцы механических «пуховниц», я невольно подумал: чем же эти платки отличаются от тех, что с таким трудом создают руки живых вязальщиц?
И тут я вспомни, как однажды в День Победы (это было в моем родном Новотроицке) сухонькая старушка положила у Вечного огня вместо букета ярких цветов такой же седой, как и она сама, пуховый платок, на котором было вывязано: «Возвращайся, сынок!» И я подумал, что «ручной» платок от «автоматического» отличается не только пухом или узорами, а и своей выстраданностью, идущей из глубин более чем двухвековой истории художественного народного промысла, от времен еще пугачевской вольницы.
У старшего поколений оренбургских пуховниц, которые застали лихолетье войн, хлебнули на своем веку немало горя, выстраданность связана с верой в светлое, вечное – в любовь и надежду, в мир и добро. Именно эта удивительная черта была свойственна и для творчества потомственной пуховницы Ольги Федоровой.
Если бы мне пришлось писать рецензию на ее платки, я бы прежде всего отметил сдержанность и скромность их «мотивов», ясность и доступность узоров. Эти черты были подстать и характеру самой пуховницы. Какой характер – такой и платок.
Как жила - так и вязала
Среди ее платков, что она оставила нам, нет похожих. У каждого – свой рисунок, неповторимый сюжет. Некоторые имеют названия. Легкая, почти невидимая и невесомая серебристо-серая вуаль, лоскуток бабьего лета – «Паутина». А эти кружева, похоже, вместе с отблесками заката сняли прямо с замороженного окна – «Снежинка».
- Сюжеты рождадись как-то сами собой, - делилась со мной Ольга Александровна. – Однажды зимой поехала в родное село и по дороге увидела белую-белую полянку, расшитую по краям елочками, а вокруг заплетались петли заячьих следов. Так хорошо стало на душе. Захотелось все это вывязать и поделиться своим настроением с людьми. Вроде бы получилось. Платок тот назвали «Зимушка-зима».
Вспоминаю рассказы Федоровой – все у нее было просто: увидела – связала. Но это, конечно, не так. Сперва на чистом листе бумаги карандашом она набрасывала несколько вариантов будущего платка. Каждый такой образец оформляла узорами. Потом выбирала лучший и из простых ниток начинала вывязывать эскиз – ажурную паутинку величиною с салфетку. Да не одну.
Только когда узоры оживали и начинали дышать, а сам рисунок приближался к замыслу мастерицы, она, наконец-то, брала в руки пух и веретено, а потом и спицы.
Я и сейчас представляю себе эту картину: еще мгновение – и руки Федоровой коснутся вязальных спиц. Петля-накид, петля-накид… И так, на весь платок, - 300 тысяч раз!
Бывало, понаблюдаешь за пуховницей минут десять – ее работа покажется тебе однообразной. Посидишь рядом часок – изнурительной… Сколько бы ни придумывали для творений таких мастериц ярких поэтических эпитетов, но рождается он, оренбургский пуховый, именно так – в великом терпении.
Словно мать дитя, лелеет его мастерица, не спускает с рук неделями. А то и месяцами. А как закончит платок, отдаст людям – руки по нему долго потом тоскуют, и глаза все ищут: куда же я его положила?
Когда в 80-е годы Ольгу Александровну приняли в Союз художников СССР, а потом отметили почетным дипломом Академии художеств страны, она говорила об этом, немного стесняясь:
- Не привычные мы до высоких-то званий…
Хотя и в художественном училище преподавала, и в США ее звали - в 11 штатах проводила занятия, мастер-классы.
В 2010-м, уже после смерти Ольги Александровны, в оренбургском издательстве Печатный дом «ДИМУР» вышла ее книга "Так вяжут платки в Оренбурге". Произведения самой художницы и сейчас хранятся в музеях Москвы, Питера, Сергиева Посада, Томска, Оренбурга... А в ящиках своего рабочего стола она долгие годы берегла несколько тысяч писем (они лежали аккуратными стопками), которые слетались к ней со всего мира, и в каждом: «Спасибо Вам за красоту!»
Вот так она и жила-вязала, немного стесняясь...