Художник Михаил Шемякин: Запад ведет себя безобразно по отношению к русским. Я ругаю французов: «Забыли, гады, кто вас освобождал!»

На пресс-конференции в ТАСС Шемякин рассказал о своей биографии

Фото: Денис КОРСАКОВ

Эта толстая книга, вышедшая в издательстве АСТ (Редакция Елены Шубиной) посвящена первым 28 годам жизни Михаила Шемякина - от рождения в 1943-м до отъезда на Запад в 1971 году. На пресс-конференции в ТАСС Шемякин рассказал о своей биографии.

О ЛЕНИНГРАДСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ И КАРАТЕЛЬНОЙ ПСИХИАТРИИ

- Мне хотелось, чтобы эту книгу было интересно читать людям, у которых нет большого опыта в изобразительном искусства. Разводить искусствоведческие теории, развивать взгляды на мир и на живопись мне бы в этой книге не хотелось. В основном эта книжка посвящена той ленинградской левацкой интеллигенции, к которой я принадлежал. Она отличалась от московской интеллигенции, поскольку мы все-таки жили в городе, который именовался колыбелью русской революции. И там отношение к идеологическим противникам, которыми мы, в общем, не являлись, потому что не занимались политикой, было более строгим, чем в Москве. В Москве, если Оскара Рабина вызывали на беседу в милицию или на Лубянку, мгновенно в западной прессе появлялись публикации, что художник-диссидент арестован и допрашивается. И Оскара выпускали через час. В Москве не очень сильно буйствовала карательная медицина, как в других городах и особенно в Ленинграде. Мы все, тамошние леваки, прошли или лагеря, или принудительное лечение. Кому не повезло, проходил трехлетнее лечение, после которого человек превращался в овоща. Плюс у нас не было возможности ни выставляться, ни продавать свои работы. Мы об этом даже не думали, мы были чернорабочими, и это было принципиально: никто из на не хотел никаких тесных соприкосновений с официозом. Подчиняться кому-то не входило в нашу идеологию. Поэтому кто-то работал грузчиком, кто- то ночным сторожем, и благодаря этому освобождалось время для творчества. Об этом я и пишу.

И довольно солидный кусок в этой книге посвящен специальной психиатрической больнице, в которой я проходил принудлечение. Полгода. Точнее, я был посажен на три года, но мама меня выкарабкала оттуда. А так бы мы с вами, конечно, не беседовали. Это была больница при КГБ, у профессора Случевского, там как раз проводились эксперименты с психотропными препаратами, это было сложное лечение, после которого ты превращался в овощ…

ПРО РОДИТЕЛЕЙ

- Много страниц в этой книге посвящено моим родителям. Некоторые не любят о них говорить, но наши родители оказали на каждого из нас громадное влияние, снабдили нас и хорошим и плохим. И я анализирую в этой книге, что хорошего досталось мне от моего отца, совершенно необычного человека. Пьющего, большого бузотера, который мог явиться на банкет в кальсонах и танцевать там лезгинку. Плевать ему было на все. Он был одно время адъютантом у Махно, в период, когда тот служил у красных. И это гуляй-поле оказало огромное влияние на молодого Михаила Шемякина, - мой отец был тоже Михаил, хотя настоящее его имя было Мухаммед, он был мусульманином, хотя об Аллахе вспоминал, только когда во время пьянки хватался за шашку и кричал «Клянусь Аллахом, я отрублю тебе башку!»

Очень важный для любого уважающего себя мужчины пофигизм (на самом деле Шемякин употребил более грубое слово. - Ред.) достался мне от отца. Хорошее наследие! Мне приходилось много раз получать солидные тычки под ребра, и мое пренебрежительное отношение к этому, как и к начальству, - ко всему, в общем, я отношусь довольно спокойно и безразлично, - это подарок мне от отца. А из дурного досталось в наследство пристрастие в свое время к зеленому змию и много мелочей по мужской линии.

Мама у меня актриса, работала в театре у Акимова, потом два с половиной года служила в кавалерии, в дивизии у отца. Она из старой дворянской семьи, полная интеллигентка, но, как ни странно, оказала на меня гораздо меньшее влияние, чем отец, который не имел никакого отношения к искусству.

О ВЫСТАВКАХ И САНКЦИЯХ

- С выставками сейчас сложно, - санкции. Запад ведет себя по отношению к русской интеллигенции безобразно. И не только к интеллигенции, но и к простому народу. Вы знаете, что многие люди сейчас лишены нужных медикаментов, потому что фармацевтические компании из-за санкций перестали работать [в России]. И это безобразно, я крою неприличными словами французов, говорю «Забыли, гады, кто вас освобождал!» Вы знаете, что и Елисейские поля уже были переименованы [во время фашистской оккупации на немецкий манер], и улицы в Париже, - все было по-немецки. Если бы не русские солдаты, пролившие столько крови, они бы сегодня жрали немецкую колбасу и говорили бы по-немецки. И вся Европа тоже!

И вот это отношение к интеллигенции… Вспомните, как унижали российскую женщину, когда чуть ли не нижнее белье с нее собирались снимать и конфисковать. Мобильники [собирались отбирать на въезде в Европу] - к счастью, сейчас разумные люди уже отменили эту санкцию. Это недопустимые моменты для меня. Но я считаю, что мы, интеллигенция, должны отстаивать свои позиции. Они же теряют очень много.

Французская интеллигенция, я уж не говорю об американской, с симпатией относится ко всему, что творится в России в области искусства. Но командуют парадом политики и чиновники. Я дружу с послом России во Франции, он несколько раз обращался к министру культуры, и она сказала: «Я запретила все культурные связи между нашими странами, пока не разберутся с Украиной». У Эрика Булатова, замечательного художника, накануне 90-летия сняли картины, висевшие в основной экспозиции Центра современного искусства Жоржа Помпиду. Он гордился тем, что они там находятся, как гордился бы любой художник, чьи работы берут в Помпиду, - это важнейшая точка в европейском культурном мире. Но их сняли, ни из-за чего - просто потому, что он русский. Вот так поздравили его с 90-летием… Так что быть русским в Европе сейчас немножко сложновато. Но - выстоим, не такое выстаивали. А выставки в России я буду делать, но они в основном будут касаться печатной продукции, потому что перевоз картин на сегодняшний день просто невозможен.