А поутру они проснулись...

Варсегов

Решил я, Грачева, рассказать сегодня свою давнюю предновогоднюю историю. Назовем её

НОЧНОЙ КОШМАР В ПОЕЗДЕ «ВЯТКА»

Надо сказать, что очень мне не везет на женщин с именем Света (а вот на Наташ и Оль очень даже везет - и в деловых, и не только планах. Но это к слову).

Однажды под Новый год с моей коллегою и кровной землячкой Светланой К. отправились мы на нашу историческую родину Вятку фирменным поездом «Вятка».

Еще в Москве к нам в купе подсели два солидных товарища. Один - директор некого предприятия. Этакий человек-костюм в самом восхитительном смысле. Ехал он на коммерческие переговоры с вятским деловым миром. Другой назвался хирургом.

С вечера, понятно, побаловались коньячком, поточили лясы, да и легли спать. Мужики влезли на верхние полки, мы же со Светой устроились на нижних. Едва я лег, как сразу почуял неприятный сквозняк прямо в голову из-под глухого оконного занавеса. Что делать? Подвязался я полотенцем — и вроде нормально. Прошло какое-то время, и чувствую сквозь дрему, что с краю на диване моем кто-то сидит и ласково так через одеяло меня поглаживает по ляжке. Открываю глаза - тьма кромешная, только слышно, как мужики-соседи на своих верхних полках наперебой храпят. Тогда с удивлением соображаю, что это Светка! Девушка она озорная, конечно, но как-то у нас с ней прежде до подобных игрищ не доходило, и вот на тебе! Очень уж вызывающе с ее стороны. Видимо, так коньяк ошарашил девушку? Между тем её действия становились все решительней и откровенней. Я же лежал бревном в полной тупости, в груди нарастали и колотились волнения. Вот она уж склоняется надо мной. Я резко сорвал с лица полотенце, подставив губы для знойного поцелуя, и в этот чудесный миг… вдруг унюхиваю, мягко скажем, не очень свежий и явно не Светкин запах. Нервозно нащупываю светильник, включаю лампу... О-о-о, какой кошмар! Омерзительная пьяная рожа, к тому же очень мужская, шарахнулась от меня, перекосилась испуганно и недоуменно.

- А-а, где она, Нюрка-та? - утробно выдавило чудище.

- Я что-то ответил совсем неприличное, и этот красавчик сообразил-таки, наконец, что перепутал спьяну купе. Тут же, судорожно цапая ботинки - он уж и разулся гад! - на полусогнутых ногах и задом наперед выперся за дверь.

Это ж надо?! Такая рожа! А я уж было губу раскатал в прямом смысле слова! Встал я, заперся на все запоры. Посмотрел на Светланку - она целомудренно почивала, слегка обнаживши ножку - и с грустью отметил, что жизнь моя не столь уж и романтична, как это порою в потемках грезится. А ведь тот гад уж добрался небось до Нюрки, если опять купе не спутал, и теперь исправляет с ней свой досадный промах. Я же, юный и разогретый, снова бухаюсь под сквозняк, унимая свои волнения...

На этом история не закончилась.

Проснулся я от странных ворчаний господина директора, который не мог отыскать свой правый ботинок. Зато в купе невесть откуда появился какой-то раздолбанный правый башмак. Тут я и понял: ночное шоу продолжается!

Проводница - дородная деревенская баба - сонно и равнодушно внимала паническим стенаниям босого директора, трясшего перед ней своим ботинком и презрительно указующим на инородный башмак. По долгу службы проводница как бы сочувствующе мотала головой, но было видно, что сей инцидент волнует ее не больше чем… прошлогодний прогноз погоды. И новенький «Саламандер» (очень модный в те времена), и драный колхозный башмак с пробежкой в тысячи километров по грязи и навозу, воспринимались проводницей как близнецы-братья. В подтвержденье моих догадок она очень кстати спросила:

- Дак которой из них ваш-от ботинок-от?

Этот простой, казалось бы, вопрос убил директора так, что он подавился собственным многословием и начал соображать, что дело совсем уж худо.

Далее проводница стала вяло припоминать:

- Дак выходила тут ночью какая-то пьянь в Шахунье, дак ботинки-ти, на нем, пожалуй, такие жо были, как и у вас... Я ведь еще подумала: чо это, думаю, мужик-от в разных ботинках сходит? Дак это поди ваш товарищ и был?

- Чего?! - совсем очумел директор.

- Дак я говорю, поди вы с ним выпивали вчера-то вместе, вот ботинки-ти и перепутали?

У меня, у Светланочки и хирурга рвались животы от смеха, а директор был близок к панике.

- Меня же сейчас в Кирове встречать будут! - убивался он. - Сам Куклин сейчас приедет!

- Дак че уж теперь, - успокаивала проводница, - так уж и выйдите, раз такое дело, а в городе потом какую-нибудь обувку-то купите. Правда, магазины еще не работают, рано исшо, а днем-то все равно, если деньги есть, дак че-нибудь купите...

Директор, нервно покусывая фалангу большого пальца, вдруг с робкой надеждой стал разглядывать нашу с хирургом обувку:

- Ребята, продайте, а? – он стал предлагать модные в те времена доллары в каких-то больших количествах.

Понятно, что его репутация в глазах новых партнеров стоит недешево, но мы не стали наживаться на чужом горе, и у нас нашлись веские причины отказаться от столь выгодной сделки. А до Кирова оставалось минут десять-пятнадцать ходу. И тут хирург предложил гениальное решение:

- А вы ее обвяжите ногу-то полотенцем, будто у вас сильный вывих - полезли, мол, ночью на полку да оступились...

Директор со словами «А-а-а!» - резво намотал на ступню полотенце, натянул носок, разрезал и подвязал на «покалеченную» ногу дорожный тапок... Так мы с хирургом подхватили его, болезного, под руки, вывели и передали в руки встречающих. А как уж он - симулянт - дальше выкручивался, про то я не знаю.

Вот так из-за какой-то порочной пьяни пострадал культурный и образованный человек.

…..

Наверняка, Грачева, и в твоей бурной жизни приключались истории под Новый год. Поделись!

Грачева

История мне вспомнилась не столь веселая, под нынешнее настроение. Хотя и поучительная, и тоже стопроцентная быль:

КАК Я БЫЛА КОЗОЙ, НО ВЫЛА ВОЛКОМ

Вообще-то Новый год - немножко обманный праздник. Самый лучший в году, но… Настрой на чудо, на то, что пробьют часы — и ах... А утром грустно — ничего, по сути, не изменилось. Но однажды у меня все-таки случилось небольшое личное чудо.

Я занималась диалектологией, ездила в экспедиции — чаще летом. Но это совсем не то, что фольклор собирать. Сидишь с бабкой, слова за ней записываешь — и всего делов.

«Как, бабушка, называется вот такой гриб, как на картинке?» - «Этот-то? Эт суровега!»

«А этот?» - «Коровий гриб, как еще?»

«А как называете ребенка, рожденного вне брака?» - «Ой, девка, сама не знаш? Как ты сама называш, так и мы. Вы...» Записываешь транскрипцией — после «Л`» - «JA» Ну, и так далее.

Идешь в соседнюю деревню. Повторяешь те же вопросы по тематическому индексу. Ни тебе песен, ни частушек. А у меня мечта была посмотреть, как ходят ряжеными — не на Рождество (там уже к сессии подготовка), а именно на Новый год. Двое моих сокурсников согласились на авантюру, переругавшись с родителями. Набрали московских продуктов, поехали в известную по летней работе деревню к одной бабке. Заранее и письмо ей отправили.

О том, как мы добирались, я рассказывать не буду, поскольку зимой дороги там, оказывается, засыпает сугробами в человеческий рост. В кромешной темноте вышли на огоньки, дом отыскали. А нас ждут! Да как ждут-то! Человек пятнадцать в дом набилось, все возбужденные, подвыпившие уже. «А-а-а, - говорят, - привет, наука! Ща пойдем!» Мы вытряхнули свои дефицитные припасы ко всеобщему ликованию (у них и тушенка-то редкостью была), закусили, встретили Новый год. Я — как цербер на своих ребят: «Ничего не пить, а то накроется наше шествие!»

А маски какие нам выложили! Сон! Из настоящей бересты цельной, полукруглые (по форме ствола), изнутри фланелькой мягкой подклеены, сами на лицо ложатся. Рожи усатые-бородатые, звериные морды.

Собираемся. Дают мне тулуп огромный чуть не до пола — идти в соседнюю деревню далеко, хоть и не мороз: около минуса четырех и метелька небольшая. Но тулуп с меня просто сваливается и стоит колом. Тогда под него напяливают еще ватник небольшой, детский, а потом заматывают платком накрест, и доха эта клокастая на мне, вроде, держится. Сверху натягивают еще и гигантский красный сарафан, сзади на завязочках. Валенки, конечно, на сколько-то пар носков. Маску козью. Ушанку.

Стою - кулема кулемой, бородой трясу. Даже идти тяжело. В руки, в рукавицы, дали жестяную стиральную доску и деревянную болванку — звуки издавать оригинальные. Выползаю на крыльцо, там мужик всем подносит по чарочке на дорогу. Я объясняю, что не пью водку совсем. Он говорит: «И не надо водку! Но совсем ничего нельзя, тогда ты петь на холоде не сможешь». Достает откуда-то другую бутылку — и в ней что-то непрозрачное, как ликер. Говорит: «Настоечка, открывай рот». И прямо в дыру для рта в маске мне потихоньку это вливает.

Гадость — не передать. Это я еще фиксирую. Последнее, что из памяти моей удалось потом выдавить, когда меня допрашивали — это что я в пути решила присесть отдохнуть. То есть я шла-шла, пела очень хорошо совершенно мне не знакомые охальные песни, которые без маски и той настойки, разумеется, и слушать бы конфузилась, а потом вспомнила Шурика из «Кавказской пленницы», и разобрало меня жуткое веселье.

Я малость даже отстала, притормозив посреди дороги, чтобы отсмеяться. Вижу — навстречу идет мужик, то есть, по-нашему, «носитель языка». Как кинусь к нему, как давай его с радостью допрашивать: «Я - Коза-Дереза, дай мне наименование части избы, отделенной перегородкой! А как называются грабли для уборки сена?» Но на все мои вопросы мужик отвечал странно — одними и теми же тремя словами, хоть и восторженно. На следующий день он даже припомнил милиционерам, что встретил на пути пьяную козу, но пальцем ее не тронул, только интеллигентно поговорил. Короче, поняв, что кроме этих кратких лексем мне ничего из селянина не выудить, я его отпустила, однако еще пуще развеселилась.

Тогда, умирая от хохота, присела я на обочине между двух огромных елок, и сугроб меня в себя немножко затянул. Как в колыбельку сухонькую, мягонькую, рассыпчатую. Глубоко! Лапа еловая, на которую я плюхнулась, надо мною оказалась. Сбоку доска стиральная. Я еще посмеялась, прилегла, притулилась и стала ждать, пока кто-нибудь руку подаст и вытащит.

Но отсутствие мое обнаружили лишь под утро — все же гуляли веселые, в масках, с палками, с трещотками. Перекличку, понятно, не делали. Потом искали-искали по избам, на дороге. Поехали на грузовике в район за милицией. Но снег сильно шел ночью — ни следов, ничего. Бабка наша догадалась, говорит: «Бейте железками, половником в кастрюли, кричите». Ребята мои пошли по обе стороны дороги.

От этого я, наверное, и проснулась. Понять сразу ничего не могла, даже где верх, где низ. Стала шевелиться немного — а что делать? Тело вялое, ничего не болит, уши словно заложены ватой, но общее состояние — словно я сию минуту родилась. Ленивое бездумное счастье, просто эйфория. Улыбка судьбы, безмятежность. Ни мыслей, ни тревог.

И вот оно, чудо, о котором я говорила: жива, здорова, даже без насморка! Выдрыхлась, можно сказать, пьяная в сугробе, а потом была обнаружена по шевелению снега и вою — кричать почему-то не могла, выла только. Маска малость примерзла к челке и к верхней губе. Ноги и руки растирали мне спиртом, потом - жиром. Но — хотите верьте, хотите нет — если спросят, где мне лучше всего в жизни спалось, так я скажу: под теми елками в сугробе. Осталось только чувство полного покоя, чистоты и неземного уюта.

Правда, уже следующая ночь вернула меня на землю: мало того, что в доме дымила печь, так еще и водились клопы, и я, нещадно ими терзаемая, готова была возвратиться в свою берлогу.

Тут бы мне историю и закончить — но не могу не добавить «кстати».

Лет шестнадцать-семнадцать назад я оказалась в протестантско-католическое Рождество в шведском городке Пайяла за полярным кругом. Места те — бывший «красный угол», в котором все почти когда-то считали себя коммунистами и очень восхищались СССР.

В городе два кабака, через дорогу. Стены в одном, когда я туда зашла, были еще со старых времен обклеены газетами. Среди всей этой макулатуры я смогла прочесть выцветшую передовицу «Правды» - на русском, естественно, языке. К русским, кстати, там до сих пор хорошо относятся. Мы сидели и разговаривали далеко за полночь. И вдруг вбежал парень и закричал: «Волки!» Один человек ушел и возвратился с ружьем, мужчины стали одеваться. Мне объяснили, что волки забегают редко, и не опасны, но... Сейчас же праздник, и многие подростки на улице...

Пошли к реке, и такое на всех вдруг напало веселье - просто колбасит людей. Оказывается, не волки там были, а немецкие романтики-туристы, которые решили самое необычное Рождество отпраздновать. Вышли из гостиницы со шнапсом — и вперед. Так и ухнули в снег, столбиками, по уши. Потом — и поглубже. Часок прождали, песни пели. Потом покричали. Ну и... завыли! И лишь на эти звуки суровые северяне обратили внимание.

Варсегов, Грачева. А какие чудеса случались с нашими читателями под Новый год и Рождество?