Эдуард Лимонов: «Вокруг все горело, а какой-то гармонист играл «В лесу прифронтовом»

О том, что происходило внутри Верховного Совета и не только там вместе с «КП» вспомнил один из защитников Белого дома, писатель и политик Эдуард Лимонов

Фото: РИА Новости

20 лет назад страна испытала шок и оторопь. Сначала, когда Верховный Совет (ВС) России не уступил президенту Ельцину, все казалось похожим на события двухлетней давности, такое же противостояние Ельцина с ГКЧП, только было ощущение, что на этот раз стороны поменялись местами. Потом стало ясно, что Ельцин настроен куда решительнее ГКЧПистов. А 4-го октября 1993-го знакомые англичане спрашивали меня, видя в телевизоре палящие по Белому дому танки: «Саша, что это? Как можно из танков – по парламенту?» О том, что происходило внутри Верховного Совета и не только там вместе с «КП» вспомнил один из защитников Белого дома, писатель и политик Эдуард Лимонов.

- Эдуард Вениаминович, вы когда пошли на защиту ВС?

- В первый же день. Вечером Ельцин на экране телевизора, ужасно противный зачитывает свой указ №1400. Я, не дожидаясь, когда он закончит, взял свой рюкзачок, положил туда бульонные кубики, шоколад, смену белья, тетрадки, позвонил своему приятелю, военному корреспонденту газеты «День» Владиславу Шурыгину и сказал: «Я готов ехать. Вы уже готовы?» Он говорит: «Да. Мы собрались в редакции, подъезжай, тут уже на две машины людей набралось». И мы оттуда на двух машинах прямиком к Верховному Совету. Нас было 9 человек.

Впустили нас неохотно (видимо, не очень понимали, что с нами делать). А мы говорим: приехали защищать Белый дом. Мы были действительно первыми добровольцами защиты Верховного Совета. Нам в ответ: составьте список. Составили список и, наконец, через некоторое время нас расставили по постам и назначили разводящих, двух генералов. Мне достался пост номер один. Это та сторона, целая стеклянная стена на первом этаже, которая выходит на Москву-реку. Развели меня и еще одного хромого парня. Спрашивают: вы служили в армии? Парень служил. Я говорю: да я в нескольких служил, типа. А звание имеете? Я говорю: формального звания нет. Меня назначают главным по этому посту. Я получаю в свое распоряжение, кроме хромого парня, еще двух ментов. А напротив прямо оружейная комната. Я осведомился: «Когда стволы-то дадите?» Говорят: «Как начнется, так и дадим». Я говорю: «А успеете? Тут 100 метров». А внизу стоят уже солдаты со щитами, в этих касках.

- Вам стрелять хотелось так?

- Что значит стрелять? Нам хотелось, чтобы в нашей стране был порядок.

- У вас к тому времени уже ведь был опыт участия в боевых действиях?

- Я не выдаю себя за очень продвинутого военного. У меня отец был офицер, и надо сказать, что я все детство провел с солдатами, с военными. Отца переводили из одного военного городка в другой, мать работала, меня бросали на руки этим солдатам, и я с ними бегал. Но к тому времени я был в трех югославских войнах. Первая , 91-й год, конец – начало 92-го. Потом в 92-м, а потом я уже был добровольцем в Сербской Книнской республике на территории Хорватии. Это весна и кусок лета 93-го. В Приднестровье я был в 92-м. Я знал, как и что делать, сколько раз стрелять из одного укрытия, куда падать, где ползти и т.д.

- Что вам бросилось в глаза, пока вы были в Белом доме?

- Там стало понятно, кто есть кто. Например, сказали: зовите всех ваших сторонников сюда. Там был генерал Стерлигов. И мы все считали его мощной фигурой, как же – сопредседатель Славянского Собора. И вдруг позвонили Стерлигову с КПП и сказали: тут пришли ваши сторонники. Оказалось, надо выписать всего два пропуска. Конечно, там рушились репутации. Те люди, которые годами говорили, что за ними идут люди, а оказалось, никого нет.

Все внутри ходили беспрестанно по всем этажам туда-сюда, все беспокоились, все что-то говорили. Вдруг прямо в штабе у Ачалова, которого назначили министром обороны, разносилась весть, что идет какой-то военный корпус, какое-то подразделение. Потом оказывалось, что не корпус, потом – рота, потом никто не приходил.

- Идет к вам на помощь?

- Ну да. Но оказалось, что вместо того, чтобы агитировать простых солдат, руководители этого мятежа почему-то верили обещаниям командиров, данных, может быть, на дружеской попойке. Не надо было этого делать. Надо было идти к солдатам и объяснять, что вот у нас сейчас критический момент, когда власть может перейти окончательно в руки богатых. Вот я бы подавал это так. Но я не был ведущим действующим лицом в этой драме, я был один из заметных уже людей, но все равно эмигрант, пусть и печатавшийся много лет в «Советской России». Вообще, там многие были или приезжали - Проханов, Невзоров (тележурналист), Баркашов, командир Вильнюсского ОМОНа. Совершенно разные люди.

- А вот интеллигенция творческая вас не поддержала.

- Мне передавали почти анекдотическую историю о том, как где-то у мэрии московской разъяренная толпа интеллигентов поймала художника Шемякина (который чем-то на меня неуловимо похож, но и не похож, в очках таких же) и собралась его избить. Все кричали «Лимонов», а он доказал, что вроде он Шемякин. Да, мы знали об этих настроениях, и это нисколько нас не смущало.

- Ахмадулина, Быков, Окуджава, Астафьев, Приставкин и многие другие подписали воззвание в поддержку Ельцина. Правда, многие потом признали ошибочность этого поступка. А Басилашвили и Ахеджакова напрямую требовали «задушить гадину» или что-то вроде того...

- Меня это никогда не впечатляло. Это люди, на мой взгляд, другого поколения, люди не умные. Литераторы чуть умнее музыкантов в среднем, а музыканты – болваны жуткие. У меня был тот же взгляд на вещи, что и сегодня. Я считал, что это буржуазная революция, она не удалась в 1917 году, и вот она настигла, эти люди рвутся к власти. Как сейчас. Вот выступает Макаревич. Что же ты молчал несколько лет? А теперь он выступил в защиту узников Болотной. Или Гребенщиков. Возникает вопрос. Ребята, а вы не спекулянты, которые пытаются прислониться к популярному настроению? Может быть, спекулянты. Вот я охотно допускаю. У нас почему-то все считают, что люди такого полета, они все умные, правильно все делают. Да ни фига. Я не видел умных музыкантов.

- Было что-то, что вас покоробило в Белом доме?

- Тактика смущала, руководителей, нерешительность. Когда отключили телефонную связь, я предложил отобрать у журналистов радиотелефоны. Все на меня так посмотрели: как можно отобрать? Я говорю: это же восстание, конфронтация жуткая, надо отобрать. Нет, так нельзя. Я говорю: давайте я спущусь, там комната для прессы, и попрошу их. Ну хорошо. Я спустился, увидел такого долговязого парня, явно англичанина или американца. И я ему говорю по-английски: «Слушай, у тебя радиотелефон есть?» Он говорит: «Да». Я говорю: «Хочешь взять интервью у Ачалова? Идем со мной, нам нужен радиотелефон». Он был дико счастлив, потому что это было событие мирового значения. И он пошел со мной. Оказался корреспондентом BBC. Ачалов сдержал обещание, он дал интервью на несколько минут.

Вот это характеризует. Я трезво мыслящий человек. Я бы просто конфисковал и стал бы этим пользоваться. А они там развели… Журналист был бы только счастлив, если бы у него конфисковали телефон. А BBC такая богатая корпорация, что немедленно прислала бы ему 10 телефонов. Собрались на большое дело, а не продумано ничего. Депутаты сидели в зале, отстраняли от должности разных министров, назначали своих, все это транслировалось, и мы это слышали. Как каждый вновь назначенный наш вызывал бурю аплодисментов... А время шло. Изменилось только с приходом Макашова.

- Что именно?

- Макашов, один из первых, который пришел и сказал: «Генерал Ачалов, что вы тут сидите, вас же назначили министром, надо идти в Министерство обороны и занимать места». Снимает телефонную трубку, набирает номер и говорит: «Это Минобороны? Я генерал Макашов. Сейчас с вами будет говорить военный министр Ачалов. Вы знаете, что ваш министр отстранен от должности? Сейчас к вам прибудет новый министр». Ачалов так поморщился. А Макашов грозно так говорит: кто у аппарата, это ты, полковник такой-то?

- С матом?

- Почти, а может быть, и матом. Я сейчас не помню. А там какой-то писк в ответ. Все-таки аура своя между военными действует. И все поняли, что эта тактика сидения на одном месте и ожидания, пока у тебя в это время уже успели отключить электричество, начались все эти походы привидений со свечками - это одна из огромнейших ошибок. Надо было не готовиться к обороне, а идти в наступление самим.

Известный политик и писатель вспомнил те дни, когда пришел защищать Верховный Совет РФ от Ельцина

Фото: РИА Новости

- А куда наступать-то?

- Можно было взять какое-нибудь радио, то же радио «Эхо Москвы», оно в то время уже было на Арбате. Да простит меня радио, которое меня приглашает, но в тех условиях это был естественный, нормальный шаг – обратиться к народу, сказать: «Приходите!»

- Так ведь и пошли потом, мэрию захватили на Новом Арбате, в Останкино рванули...

- Вот с этим помедлили, и когда уже 3-го октября поехали в «Останкино» автобусы наши (и я в том числе) и захватили мэрию, после этого поехали захватывать «Останкино», было уже поздно. За 12 дней власть приготовилась.

- Когда в Останкино поехали, оружия много у вас было?

- Надо сразу навсегда растоптать эту гипотезу, что якобы столкнулись две вооруженные банды. Да ничего такого. Оружия было очень мало, в основном это были пистолеты, которые выдавались милиции. Оружейная комната от моего поста находилась метрах в 100. Нам несколько раз раздавали. Было какое-то количество автоматов, по-моему, 11 или 13, не более того. Было несколько пулеметов. Один из них потом пропал.

А в Останкино мы ехали вообще без оружия. В автобусе сняли окна от счастья и удовольствия, кричали «Советский Союз» в окна. Дорожные менты прижимались к своим машинкам. Мы доехали до проспекта Мира, и там посередине стоял отряд, который потом был идентифицирован как вот этот отряд «Витязь», где больше 80 бойцов на 8 БТРах было.

- И они вас не отрезвили?

- Они производили, конечно, впечатление. Вооружение БТР, какие-то усики антенн торчат на шлемах, навороченные автоматы. Но они не были в этот момент враждебными, кое-кто из них даже махал нам рукой. Видимо, не было еще решения. Так как теперь мы знаем, что это было единственное на тот момент воинское соединение, которое удалось мобилизовать Ельцину, то понятно, что они ожидали момента, когда они поймут, куда направляется основная наша сила. И когда они увидели, что мы по дороге с проспекта Мира по прямой к «Останкино», они вдруг куда-то исчезли и уже встретили нас там.

Мы пытались вооружиться. Даже заехали в отделение милиции, но там нам сказали, что у них забрали все оружие до нас. Проверили оружейку - и точно, пустая. Все люди, сплошь и рядом, кто пришел к «Останкино», не были вооружены. Позднее прибыл Макашов с отрядом, в котором было не то 11, не то 13 автоматов. Это было всё вооружение. У Белого дома еще ничего не происходило, все были у «Останкино».

- А потом вы начали таранить двери в телецентре, да?

- Там совершили еще одну ошибку. Вместо того чтобы просто войти туда всей толпой, зачем-то вступили в переговоры: пропустите нас, восставший народ хочет сказать. Пока это все происходило, часть «Витязя» вошла в этот корпус и заняла там позиции. Когда толпа не смогла взять основной корпус, вот тогда появился грузовик, который начал таранить стеклянные двери. Люди пытались прорваться там, не предполагая, что там уже сидят бойцы отряда «Витязь».

- Вы в это время где находились?

- Я стоял прямо у этого грузовика, в одном из первых рядов, вместе с известным теперь Ильей Константиновым. Там же рядом где-то был Александр Дугин. Мы бы были вообще в первом ряду, но через нас просочились вперед иностранные и отечественные корреспонденты. Я бы, наверное, остался там навеки и сейчас бы не разговаривал с вами, то есть был бы сражен первой же очередью, если бы не этот заслон , образовавшийся из трех или больше рядов журналистов. Потому что вдруг внезапно сверху стали стрелять.

Я, как человек, уже бывавший под огнем, немедленно грохнулся и стал отползать. А что еще можно было делать? Я отполз к такой клумбе с цветами с гранитным парапетом. И вот за этот гранитный парапет я упал – он хорошо защищал. Самое смешное, что я тотчас же начал что-то царапать в блокноте.

- Так там сначала выстрел же был из гранатомета.

- Не знаю, по-моему, взрывпакет был. Такое огненное пламя, чтобы все испугались. Все и испугались. И «Витязь», мне кажется, тоже. Я оглянулся, смотрю, а там телами устлано все это пространство, только одни уже не двигаются, а другие еще шевелятся. Стоны, крики, и всё это поливается обильно. И потом они стали по нам, по этому парапету стрелять. Пришлось отползать глубже. Там стояла и до сих пор стоит трансформаторная будка. За эту будку набилась, наверное, сотня людей. И вдруг сверху, совершенно подлым образом, уже из основного корпуса стал стрелять пулемет трассирующими. Но нас они тоже не доставали поначалу. А потом они решили сменить позицию. И я вдруг вижу, на своем морском бушлате темно-синем красную точку, которая ползет по моему рукаву. Я сразу перекатился куда-то в кусты.

- Там же настильный огонь был, судя по телесъемке?

- Да нет, сверху стреляли. Это вообще мне запомнилось как сюр какой-то. Подбили бензовоз, он пылает (откуда он там оказался - неизвестно). В этом аду среди пламени и трассеров ездит совершенно безумные велосипедист. В кустах всякие бабки, дедки бегают, не очень даже и пугаются. Мальцы какие-то выкачали из машин бензин в бутылки и идут за алюминиевым щитом с целью бросить свои бутылки в технический корпус. И какой-то гармонист играет «В лесу прифронтовом». Бред же.

И тут как раз появился Макашов с отрядом. Я его взял за пуговицу, поскольку мы были знакомы с 92-го года: «Альберт Михайлович, дайте автомат». Он говорит: «Эдуард, у нас у самих нет. Ты лучше интеллигенцию поднимай». Я говорю: «Если бы она была, я бы ее поднял».

Дальше началось хуже - БТР выехали на Королева, и один из их командиров начал через громкую связь объявлять: «Расходитесь в сторону метро, иначе будет открыть огонь на поражение». А там тысячи людей в этой зелени, шевелятся, прячутся, не понимают. И действительно, они немедленно открыли огонь на поражение.

Самые разумные поняли, что тут делать нечего с голыми руками. Вышел Макашов с отрядом, снял черный берет, вытер пот, сказал: «Мы не смогли пробиться на второй этаж, но мы перепортили им все машины. Телевидение, эта империя зла, за двое суток не восстановится». Но и это оказалось неверно, они восстановились чуть ли не через сутки.

- И вы вернулись к Белому дому?

- Хотели, но уже не смогли. А дальше оппозиция приняла решение: скрыться – идут аресты. Мне позвонил Проханов и сказал: «Эдик, у тебя есть, где спрятаться? Прячься, из Москвы уходи». Они добивали еще Белый дом 4-го, а люди, которые оказались вне Белого дома, стали уходить. И я помню, что где-то часа в четыре дня на Ленинградском, кажется, вокзале, пытаясь уехать в Тверь, мы увидели не просто военных, мы увидели гражданских с автоматами. Это самое неприятное зрелище, которое можно испытать. Они искали, кого-то время от времени выволакивали. Мы нырнули под перрон и уже в самый момент отхода электрички, с риском для жизни прыгнули. Так еще и по вагонам потом ходили. Но мы сумели все-таки доехать, сменяя поезда, до Твери.

- А вы что, на победу надеялись?

- А кто не надеется на победу? Всегда все надеются на победу. Даже если бы это было безнадежно, то все равно надо было.

- Я вот не пойму, вы что верили Хасбулатову и Руцкому? Вы думали, что они лучше Ельцина?

- Я против Руцкого в то время уже, что называется, воевал своим пером. То есть в «Советской России» были статьи, которые так никогда и не опубликовали, потому что они были настолько резкие, направленные против Руцкого. Но когда это все началось… Вы поймите меня, я человек, сын советского офицера, прошедший через эмиграцию, тем более озверевший как бы против того, что они пытались установить здесь. Я автор тех еще «Известий» 90-го года, потом три года автор «Советской России», газеты «День». Вот представьте меня во всех моих, так сказать, этих регалиях. Для меня не было вообще проблемы, даже мысли не было поступить как-то по-иному. Это вот у Навального есть интервью, где он вспоминает, что стоял на мосту, смотрел, как из пушек стреляют по Белому дому, и кричал вместе со всеми «Раздавите гадину».

- Тогда что, Ельцина больше ненавидели?

- Ну конечно. У меня не было никогда даже грамма сомнений. Когда он расчленил СССР, я в те годы писал, что надо осиновый кол в его могилу, когда он умрет, вогнать. Я и сегодня считаю, что во времена Французской революции отправил бы его на гильотину без проблем. Он заслуживает этого. Это самая негативная фигура в истории России. Он отдал все, что мы 500 лет кровью народа, солдат наших завоевывали. Никаких сомнений тут у меня нет, я в своей правоте абсолютно убежден.

Я знаю, и тогда знал, что на самом деле это было противостояние между исполнительной властью Ельцина и законодательной властью, которая тоже была проельцинская. Если мы вспомним, что Хасбулатов стал председателем Верховного Совета в результате 7 туров голосования. Потому что все время побеждал Бабурин, а Ельцин очень хотел, чтобы стал председателем Верховного Совета его ставленник Хасбулатов. Когда нам сегодня говорят, что это была конфронтация между красно-коричневыми и Ельциным, это в корне неверно. Изначально это было противостояние между двумя ветвями власти. Другое дело, что люди, те, кто стекался туда, превратили это действительно в конфронтацию с уже всё схватившей буржуазной властью. Вот чем это стало.

- Последний вопрос. А если бы еще раз, вот так же?

- Пошел бы опять, не раздумывая.

- Ну, например, в подобном противостоянии болотной оппозиции с Путиным.

- У меня свои счеты к власти. Свое собственное заключение тюремное я могу простить. Ну, отсидел. Но что за это время погибли 13 моих товарищей, 250 отсидели в тюрьмах - не прощу. И мне не надо ни к кому примыкать. У нас есть своя сторона, и она достаточно многочисленная.