Евгений Петросян: Мне 70, но я в это не верю!
Народный артист РСФСР Евгений Петросян в гостях у РАДИО «Комсомольская правда»
Фото: Виктор ГУСЕЙНОВ
Арасланов:
- Меня зовут Антон Арасланов. Честно говоря, я с особым трепетом начинаю программу. С особым хотя бы потому, что человек, который прям сейчас сидит и смотрит на меня проникновенными глазами и так мило улыбается, настолько у него бэкграунд огромен и в смысле творчества, и в смысле жизни как опыта. Между прочим, знаете, с чего мне хотелось бы начать? Мне бы хотелось начать со слова «известность». А что это такое? Это не когда твой клип горячо ротируют музыкальные каналы. Это не тогда, когда многотысячными тиражами выходят твои книги. Это тогда, когда Word не подчеркивает твою фамилию, когда ты свою фамилию даришь родному языку. А уж фамилия Петросян в русском языке уж так крепко вошла. Евгений Ваганович сегодня у нас в гостях. Здравствуйте.
Петросян:
- Здравствуйте. Доброго здоровья всем. Я очень рад, что я попал к вам на встречу. И чувствую себя весьма комфортно в этой уютной студии. Нам остается эту теплоту, это взаимоуважение и эту радость передать радиослушателям.
Арасланов:
- И то верно. С прекрасных слов начали. Понятное дело, что поводом к нашей с вами встрече стало красивейшее число 70. Ну красиво же, правда?
Петросян:
- Да. Я помню, Брежневу исполнилось 70 лет, и Политбюро его поздравляло и говорило о том, что это зрелый возраст, Леонид Ильич. Уговаривали его, саблю ему подарили, он испугался. Я помню. Было большое событие в стране. А у моего друга академика Барояна, это известнейший эпидемиолог, основатель целого направления в эпидемиологии, у него тоже в этот день было 70-летие. Вот как у меня сейчас. И он очень переживал, что Брежнев заслонил его просто, никто на него не обращал внимания. Но сейчас вроде никто меня не заслонил. Я не верю в эту цифру, внутренне не вере, слава тебе, господин.
Арасланов:
- Так никто не верит.
Петросян:
- Но хочу сказать, что 1945 год дал очень много, во-первых, мальчиков. Так господу было угодно. Видимо, в этом была огромная мудрость. И, кстати, 1945 год дал немало юмористов, чтобы вы знали.
Арасланов:
- Серьезно?
Петросян:
- Да.
Арасланов:
- Никогда об этом не думал.
Петросян:
- Это и Геннадий Хазанов, и Семен Альтов, это и Леонид Якубович, это Виктор Коклюшкин. Все 1945 года.
Мы удивительные люди. Только у нас, когда ты обгоняешь по встречной, могут въехать в зад.
Нам легче изобрести вездеход, чем отремонтировать дороги.
У нас цены на алкоголь повышают, чтобы мы меньше пили, а на ЖКХ повышают, чтобы мы меньше жили.
Устаем на отдыхе, отдыхаем на работе.
Мы вялые, но эмоциональные. Думаем два раза в день, остальное время переживаем то, что надумали за эти два раза.
Плачем на свадьбах, на поминках поем частушки.
Только наши люди могут выпить перед сном пять стаканов чая, а потом полночи ворочаться и думать: сейчас встать или до утра потерпеть?
Только у нас люди летят на «Поле чудес» из Владивостока за 30 рублей, чтобы выиграть электрочайник.
Только наши мужчины сменяются над женщиной за рулем, сидя в трамвае.
У нас 8 марта и геморрой – синонимы.
Нищие, но всегда хорошо одетые.
Только наш человек, заметив на рубашке маленькое грязное пятнышко, пытается его очистить наслюнявленным пальцем, превращая в гигантское пятно.
Петросян:
- Я знал, чем я буду заниматься, и упорно шел к этому. Мой отец – математик, мать – инженер-химик. В те времена вообще к профессии артиста относились как к чему-то легкомысленному. Вот ты получи образование серьезное, а уж потом занимайся глупостями. Вот так считали. И мои тоже. Но я им очень признателен за то, что они мне не мешали. И я участвовал в многочисленной самодеятельности.
Арасланов:
- А как удалось их переубедить?
Петросян:
- А их не надо было переубеждать.
Арасланов:
- Вы как-то говорили, что отец вам говорил: будешь математиком, я тебе буду помогать диссертацию писать.
Петросян:
- Да, да.
Арасланов:
- Он серьезно вас к этому готовил?
Петросян:
- Он находил во мне какие-то математические способности. Но я так горел, глаза так горели, и они уже заметили, что в компаниях они меня просили что-то почитать, и уже смеялись. А к 12 годам у меня уже был сложившийся репертуар.
Арасланов:
- Евгений Ваганович, говорят, вы встретились со зрителем, который вас видел 12-летним?
Петросян:
- Мы нашли зрителя 1957 года. Это космонавт в фильме, который пойдет на канале «Россия-1». Этот космонавт выступит и расскажет. У нас была бригадка. В ней участвовал, кстати, молодой Муслим Магомаев.
Арасланов:
- Вам было 12, а ему сколько?
Петросян:
- Ему было 15 лет. Он старше меня на три года. Но он тоже был юн и тоже горел мечтой. Приходили зрители за кулисы к нам и умоляли нас, убеждали и строго наказывали нам: не бросайте эту профессию! Не увлекайтесь ничем другим. Это ваше, говорили они. А мы от Клуба моряков в самодеятельности выступали.
Арасланов:
- И отцу просто некуда было деваться?
Петросян:
- Они просто не мешали мне. Они тактично намекали, что надо получить образование другое – техническое, медицинское, какое угодно. Стань человеком, например, инженером. А потом уже иди, куда ты хочешь.
Арасланов:
- Вы были каким ребенком? По идее, когда отец растит мальчика, когда отец готовит его к четкому определенному пути, как правило, у парня нет шанса, что называется, отмазаться. Он - сначала как отец просит, а потом уж как жизнь распорядится. У вас не было такого?
Петросян:
- Отец не давил на меня. Но иногда ему удавалось молча делать такие вещи, которые потом для меня являлись табу. Да, если он хочет меня в чем-то убедить. Я не знаю, бог помогал ему в этом. Однажды, например, я где-то 7-8 лет от роду, может, девяти, решил тренироваться по подсаживанию на трамвай во время езды. И соскакивать с трамвая. Но я видел, как мальчишки это делают. И мне захотелось испытать себя. Но для того, чтобы меня трамвай не передавил, я запрыгивал на последнюю подножку. Думаю: упаду, но не перережет он мне ноги. Я уже научился запрыгивать, научился соскакивать. Знаете, как старушка на трамвайной линии стоит, к ней гаишник подходит и говорит: «Бабушка, с вас штраф – 3 рубля. Вы спрыгнули с трамвая». Она говорит: «Милый, я не спрыгнула, я выпала». Тогда трамваи были переполненные. Короче говоря, я научился. Потом я решил усовершенствовать это. Я видел, как другие это делают. Я сел на буфер. А трамвай шел с горки. Я сел на буфер и обнаружил, что держаться не за что. И вот-вот он должен был тронуться. Я на остановке сел на буфер. Сзади. И вот через секунду он тронется. И вдруг мне в районе уха стало так больно. Это было в два часа дня. Отец возвращался всегда к шести-семи вечера с работы. И вдруг два часа дня – он меня взял за ухо и молча отвел домой. Он мне ничего не сказал. Если бы он сказал моей строгой матери, тогда мне несдобровать было бы. Он не сказал ни мне, ни маме. И, знаете, как отрезало. Никогда я больше этого не делал.
Арасланов:
- Кстати, почему-то очень мало вы о матери говорите в интервью. В основном про отца.
Петросян:
- Мама была больше подчиненной жизни семьи. Она была мудрой женщиной. Я очень часто вспоминаю. Они просто давно ушли. Царствие им небесное.
Арасланов:
- Это было еще в 60-х.
Петросян:
- Да.
Арасланов:
- Не о грустном. В 7 лет вы увидели этот концерт. К двенадцати – собственный репертуар, собственная бригадка. Хорошее слово. И в 15 лет, если мне не изменяет память, у вас были первые гастроли.
Петросян:
- Ох, чего вы выкопали. Это правда. От Клуба моряков мы поехали на гастроли по Каспийскому морю. Мы заезжали в разные города, наш пароход заезжал. Мы там выступали.
Арасланов:
- Отпустили легко?
Петросян:
- Ой, все родственники пришли провожать. Но отпустили.
Арасланов:
- Это было большое событие, я так подозреваю.
Петросян:
- Нет, я так не расценивал это как событие. Да, артисты гастролируют. Вот и я поехал первый раз, буду изучать. И изучал. Но это все было предисловие. Как только я закончил школу, на следующий день, не дожидаясь аттестата, я уехал в Москву. Я знал, что мое место там, где центр жанра, где центр этого искусства, которому я хочу посвятить свою жизнь. И я уехал в Москву.
Арасланов:
- Знаменитый бакинский юмор. Нельзя сказать, что вы на периферии жанра и профессии жили.
Петросян:
- Все равно на периферии. Основные артисты были в Москве. Я не только их знал хорошо, я знал их репертуар. Через тридцать-сорок лет, например, я сидел на кухне у Марии Владимировны Мироновой и Александра Семеновича Менакера и пел им их песни, которые они пели в 50-х годах в своем спектакле. А они плакали. Называлась одна из песен «Когда нам будет 80 лет». «Но при таком большом житейском стаже мы многого не сможем вспомнить даже, кто с сгорблен будет, кто-то будет сед. Волос гораздо меньше, чем имелось, морщин гораздо больше, чем хотелось. И общая наступит перезрелость, когда нам будет 80 лет». Это были такие лирические куплеты. И я их помнил всю жизнь. Я вообще помнит репертуар всех артистов.
Арасланов:
- Может быть, именно поэтому говорят, что Петросян шутки тырит. А он не тырит, он архивариус юмористического жанра.
Петросян:
- Господь с вами, что значит тырит? Ребята, вы чего? Это все равно что сказать директору кондитерской фабрики, что он украл конфетку.
Арасланов:
- Хорошее сравнение. Но это уже было гораздо позднее. Давайте вернемся к моменту вашего приезда в Москву. Когда читаешь про ваш переезд, про то, как становилось все это, я себе представляю. Простой бакинский парень из интеллигентной семьи приезжает в Москву, и все у него как бы карьера по нарастающей. Что-то мне подсказывает, что наверняка было не так. Я даже где-то встретил фразу, что все было очень даже не просто. Когда вы только приехали, когда вы начинали учиться, денег настолько не хватало, что иной раз приходилось выбирать – купить пирожок и поесть или не пешком в общежитие, а поехать на трамвае.
Петросян:
- Это не в общежитие. Я знаю этот случай, о котором вы рассказываете. Я шел по Петровке. Действительно, у меня было в кармане 5 копеек. И я думал: бублик купить или поехать на метро в Театр эстрады на концерт, который я вел. Трехчасовой концерт. Дело в том, что нам ставки не сразу дали. Нам, начинающим артистам. И не выплачивали зарплату. Поэтому. Но я не люблю, когда артисты рассказывают, как им было трудно. Это всех касалось. Всем непросто было. И сейчас всем непросто. У каждого свои трудности. Зритель этого ничего не должен видеть и знать. Он должен видеть легкое, радостное искусство. А как оно дается – легко тебе или трудно? Чаще всего, если это вдумчивое дело, то трудно. Но этого ощущения не должно складываться у зрителя.
В наши домах хранятся тапочки из турецких отелей.
Только у нас фраза «нажрался!» не означает «переел». А выражение «поправить здоровье» означает «напиться еще больше, чем вчера».
Только наш человек может выпить в сорокаградусную жару сто грамм для согрева. А для аппетита может выпить так, что потом два дня на еду не в состоянии смотреть.
Арасланов:
- Трудно поверить, но Евгению Петросяну 70 лет. Но когда-то наш гость был только начинающим и подающим надежды юмористом. Евгений Ваганович, а как вашей наставницей Рина Зеленая стала?
Петросян:
- Боже мой, вы прошерстили, правда, клочками, мою жизнь. Но она очень большая. Вам не хватит одной передачи. Нам придется здесь месяц копаться.
Арасланов:
- Боюсь, что нам не хватит годового цикла.
Петросян:
- Я даже не сомневаюсь. Мне повезло, мой дорогой Антон. Моими наставниками и учителями были все выдающиеся артисты эстрады и некоторые даже театра того времени. Рина Васильевна Зеленая преподавала мне в студии. И Леонид Осипович Утесов, и Мария Владимировна Миронова ставили мне номера. И многие-многие другие. Меня называли даже сыном полка в шутку. Потому что все артисты были наставниками, не потому, что я был такой гениальный, а потому что они были очень отзывчивыми и неравнодушными людьми. И я, памятуя это, старался, вторую часть своей жизни особенно, старался походить на них в этом. Я тоже к молодым отношусь участливо. Любой молодой способный или талантливый тем более человек найдет у меня помощь.
Арасланов:
- Сколько лет уже существует ваш театр, который приютил огромное количество молодых юмористов, которым просто некуда было со своим материалом идти.
Петросян:
- Не только в театре «Кривое зеркало», но я и до этого этим занимался. И многим дал дорогу.
Арасланов:
- Вспомнили про Утесова. Это был не просто момент наставничества, вы у него конкретно работали. И занимались конферансом.
Петросян:
- Я был конферансье, начинал с этого жанра. Не только в оркестре Утесова, в котором я прослужил пять лет, но параллельно я выступал на всех центральных площадках страны и столицы тем более. Я вел многие концерты и в Большом театре, и в консерватории, и в Колонном зале. Когда построили Центральный концертный зал «Россия», который почему-то сломали, с моей точки зрения, это не только варварство, но и преступление. Очень показательный случай был, как сейчас помню, приблизительно 1974 год, я уже заканчивал в конферансе выступать, у меня уже были хорошие большие номера, которые имели большой успех, и я считал, что я должен уйти в сольные выступления. После концерта в Большом театре, где в ложе сидели Брежнев, Косыгин и все остальные, концерт был посвящен женщинам, перед 8 марта, приблизительно 5 марта. Я читал монолог, я уже выступал номером. Я сейчас без ложной скромности скажу, потому что это имеет значение для рассказа, имел большой успех. После чего очень большой начальник подозвал меня в ложу отдельную. Обычно этого не делают никогда. Максимум, что вам за правительственный концерт, за неделю нервотрепки, потому что подготовка шла, могут сказать спасибо. На этом всё всегда заканчивалось. И вдруг он мне говорит: сынок, что тебе нужно? То есть он мне хотел предоставить какие-то бытовые условия для того, чтобы я занимался своим творчеством. Он увидел в этом смысл. Он от всей души это делал. Он не хотел ничего такого подковыристого. Действительно, он мог сделать все, кроме того, что я попросил. Я ему сказал: «Репертуар». Это говорил молодой артист, у которого уже был по тому времени огромный репертуар. Я сказал: репертуар. Прошло время, и я понял, что я ему не то сказал. Он того не может сделать, во-первых. Во-вторых, он мне должен, я вспомнил. Я же лауреат 1970 года, и мне не подняли ставку. Я уже четыре года должен получать другую ставку. А мне не подняли. А уже следующему конкурсу подняли. А я же старый лауреат. И я ему звоню, говорю: вы знаете, вот… Он мгновенно это все исправил. Но в тот момент я мыслил творчески. Потому что я внутри творческого процесса. И это очень правильно.
Мы встаем в шесть утра, чтобы будильник, поставленный на семь, перевести на восемь и встать в девять.
Это мы придумали есть арбузы перед сном, чтобы встать пораньше.
Только у нас есть выражение «больно умный нашелся».
А наши женщины, по-моему, вообще не понимают, чего говорят: устала, чувствуя себя без задних ног. Где они у тебя, эти задние ноги?
Записка на ларьке: «Ушла. Приду, когда вернусь».
Только наши люди громче всех кричат «Горько!» и «Занято!».
Большинство из нас уверены, что встреча по дороге утром с траурной процессией, то есть с покойником, это к счастью. А если вечером вынести из дома мусорное ведро, в доме не будет денег. Хотя жизнь убеждала в другой примете: если не выносить на ночь мусор, в доме всю ночь будет вонять.
Арасланов:
- Читал в интервью Елены Степаненко, что есть какой-то небольшой… понятно, что вы уже 30 лет вместе, притерлись и душа в душу живете, это все очевидно. Вообще странно, откуда слухи о том, что вы разводитесь, появляются.
Петросян:
- Черный пиар, который был ни на чем не основан. Потому что мы даже и не ссорились.
Арасланов:
- Хорошо, что мы эту историю проговорили. Но я не об этом хотел сказать. О том, что по некоторым ее интервью у меня лично сложилось впечатление, что есть небольшой момент ревности к творчеству. Она говорит следующее: Женя Петросян не может не работать. Если он даже в отпуске и на отдыхе, мы куда-то едем вместе, он либо пишет книжку, либо пишет и переписывает монологи, либо занимается своими подопечными. Женя не видит смысла просто прогуляться по даче. Правда, есть такое?
Петросян:
- Это не ревность. Вывод неправильный. А факт правильный. Дело в том, что я живу в работе. Это как дышать человеку. Если я вне работы, я задыхаюсь. Вот такой я, что ж делать. Не убивать же за это. А ревности здесь никакой не было. Наоборот, наверное, ей даже где-то обидно, что в основном я женат на своей работе. Она в свое время не хотела выступать так уж сольно. Это я ее заставил. И до сих пор я ее заставляю выступать. Она же упрямится. Она считает, что она уже все, хватит ей. А я заставляю.
Арасланов:
- Если бы не выступала, что делала бы? Борщи готовила и ее знаменитую долму?
Петросян:
- Уже на пенсию хочется ей. Она уже пенсионерка давно.
Арасланов:
- Внуками заниматься?
Петросян:
- Да.
Арасланов:
- Евгений Ваганович, 70 лет наверняка концертами отметите?
Петросян:
- 10-11 октября в концертном зале «Меридиан» состоится мой юбилейный сольный концерт, где участвуют мои коллеги. В основном это мое сольное выступление с новой программой.
Арасланов:
- Что там будет?
Петросян:
- Там будет штук 10-12 моих сольных новых номеров. Очень смешных, очень веселых. Комментирующих, как всегда, современную жизнь. И там будет актерская капуста. Они потом выйдут и начнут куражиться надо мной. Часик покуражатся еще.
Арасланов:
- Вы спокойно относитесь к тому, что ваш пародируют, над вами шутят? Или вы относитесь к этому серьезно? Читал, что вам собирались вручить премию «Серебряная калоша». И кто-то из ваших друзей звонил организаторам этой премии и говорил, что вы к этому очень серьезно относитесь. Что вы человек ранимый и можете на это обидеться.
Петросян:
- Обо мне много легенд всяких ходило. Чего только не могут рассказать. Я не очень в курсе. Как-то я «Калошу» слушал. И перед тем как судить им о юморе, им бы надо научиться делать веселые представления. Они у них очень скучные. Это я вам говорю как о факте, как эстрадовед. Очень неостроумно у них. Поэтому все их премии меня совершенно не интересуют.
Арасланов:
- Ваше отношение к юмору наверняка менялось и не может не меняться. Во-первых, потому что вы сами глубоко погружены, как непосредственный участник. И во-вторых, как человек, изучающий эстраду. Это правда, что у вас огромная библиотека, и там книги чуть ли не XVII века, касающиеся юмора как такового? Врут?
Петросян:
- Не врут.
Арасланов:
- Так оно и есть?
Петросян:
- Да, у меня серьезная библиотека. В России очень ценили всегда юмора. Гораздо больше, чем сейчас. И больше, чем в советские времена. Я могу назвать, показать и перечислить сотни названий юмористических журналов дореволюционной России. Что это означает? Это означает, что народ ценил, народ покупал, народ хотел радости. Это означает, что было много писателей-юмористов. Была целая огромная структура и артистов, которые формировались в театры миниатюр, по всей стране, по всем городам, весям они ездили. И к этому относились достаточно серьезно – от и до. До царя, который обожал анекдоты. И издавалось очень много книг. С XVIII века. У меня целая полка веселых книг восемнадцатого века.
Арасланов:
- Что изменилось сейчас?
Петросян:
- В советские годы к юмору относились определенно – побаивались его. Эта тургеневская мысль о том, что «смешного бояться – правды не любить», касается тоталитарных режимов прежде всего в стране. Если в стране боятся смеяться над собой, это значит, что-то не так в ней выстроено, все взаимоотношения, все устои государственные. Значит чего-то боятся вскрыть. Мы эти годы – 25 лет, даже больше, с начала перестройки, я-то в перестройку открывал все запрещенные темы, еще до газет за два-три года, - мы научились смеяться над собой. И это хорошо.
Арасланов:
- Да это отлично.
- Только у нас есть примета, если птичка нагадила, это к деньгам. Судя по этой примете, Вексельберг и Абрамович уже много лет целыми днями специально бродят под журавлиными стаями.
Только наши умеют надеть две пары носков так, чтоб дырки на них не совпадали.
Только наш человек, залив соседей снизу, поливает свою потолок сверху, чтобы свалить свою вину на тех, кто живет над ним.
Только наш человек, когда в квартире отключился свет, первым делом бежит к окошку поглядеть и радуется, если видит, что у остальных домах тоже свет отключили.
Мы уникальный народ, мы ничего не боимся. Даже того, что нас могут завоевать. Нам даже интересно: если они нас завоюют, как они у нас выживут?
Арасланов:
- Человек, который, по сути, в своей профессии добился практически всего… И при этом человек, у которого глаз настолько горит и настолько вы живы этой профессией и тем, что вы делаете. Эти две ипостаси Петросяна к чему приведут? Что будет нового? К чему вы готовитесь? Чего бы вы хотели бы?
Петросян:
- Вперед и только вперед. Творческий процесс означает, что надо что-то новое делать, что-то искать, какие-то новые приемы, которые будут комментировать современную жизнь. Для того, чтобы оставаться современным, нельзя топтаться на месте. Надо бежать. Для того, чтобы стоять, надо бежать.
Арасланов:
- Но при этом, чтобы понимать современную жизнь, вы должны пользоваться гаджетами, соцсетями. Это про вас?
Петросян:
- Не только. Почему, пользуюсь иногда. И мои помощники помогают мне в этом, если я что-то не умею на компьютере. Но уверяю вас, это не все еще для того, чтобы быть созвучным со зрителем. Надо идти, как говорится, в жизнь. Надо знать, что в транспорте делается, надо знать, что на базаре делается, в магазине, в парикмахерской. Надо участвовать. Надо разговаривать с людьми.
Арасланов:
- Боюсь, что вас сейчас очень трудно быть неузнанным в транспорте, на рынке.
Петросян:
- Ничего страшного. Ездил недавно в метро. Очень даже хорошо. Но люди улыбались. Разве это плохо?
Арасланов:
- Вас на автографы не разорвали?
Петросян:
- Ничего, терпи, давай автографы. Люди тебе доверяют, люди тебе симпатизируют. И что, ты будешь им отказывать? Вы знаете, отдыхал в санатории, находился в санатории, вечером у меня были концерты, это было в Кисловодске, и там отдыхающие, их 350 человек в санатории. И плюс врачи – где-то 450 человек всего. Каждый со мной здоровался три раза в день. Просили сфотографироваться, просили автографы. Но три раза в день. Утром идешь на завтрак, днем – на обед и вечером на ужин. Если есть концерт, то совсем поздно появляешься, но все равно видишь многих. И один человек спрашивает у меня: я понимаю, что мы вам надоели. Я представляю, сколько вы отвечаете, сколько вы фотографируетесь, сколько вы даете автографов. Вы уж извините нас. Что я ему ответил?
Арасланов:
- Могу только догадываться.
Петросян:
- Я сказал: это счастье мое, когда столько людей идут ко мне с добром. И как я могу получать отрицательные эмоции в этот момент? Нет, не могу. Поэтому, когда актеры говорят, что они устали давать автографы, они лукавят. Ты же всю жизнь стремился, чтобы люди тебя уважали и любили. И вот ты достиг этого и сейчас ты от этого отмахиваешься. Говоришь: я устал, я не хочу. Разве это правильно? Это противоречит всему твоему существу, всему смыслу твоего выхода на сцену. Это противоречит в конце концов творчеству эстрадного артиста, у которого все существование направлено на взаимодействие с залом.
Арасланов:
- Счастливый человек Евгений Петросян сегодня был гостем программы «Культурные люди». Евгений Ваганович, дай бог и здоровья, и всего самого лучшего.
Петросян:
- Спасибо. Мне многие желают здоровья. Я всегда отвечаю: только вместе с вами. Потому что зачем оно мне одному-то? Дай бог всем.
Арасланов:
- Спасибо за этот разговор.
Ведь только наш человек на вопрос, заданный по домофону «Кто там?», отвечает: «Это я». А на вопрос «Куда ты пошел?», отвечает: «Я сейчас вернусь». Или по телефону вместо «до свидания» говорит: «Давай». А чего давай, куда давай? Давай, мол, отваливай? А на вопрос, заданный по мобильнику «Ты где?», отвечает: «Я здесь».