Последние советские отцы и дети

Те, кто родился в семидесятых - восьмидесятых, помнят 1984 год, в светлой дымке сплошного детства: пионерский галстук, да Алиса, убегающая от космических пиратов

Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

И можно даже сказать, что «поздний Путин» - сам того не желая, конечно, - оказался не на стороне своих ровесников, а на стороне их потомков.

Каждое поколение живет своей травмой - и его можно определить через ту драму, ту катастрофу, которая своим большим колесом проехалась именно по нему.

Те, кто родился в пятидесятых - шестидесятых (не все, не все, обязательно нужно сделать это тупое примечание, но и все же) - получили в качестве главного кошмара вечный, как им тогда казалось, 1984 год, с его унылым диалектическим материализмом и невозможностью добраться даже до Болгарии.

И с тех пор они - всю свою жизнь - несут как знамя страх возвращения туда, к синей курице и колхозному полю под дождем, и переживают все нынешнее - как крах надежд на новую жизнь в стране с другим именем.

Те, кто родился в семидесятых - восьмидесятых, напротив, если и помнят 1984 год, то в светлой дымке сплошного детства: пионерский галстук, который ты наконец научился завязывать, да Алиса, убегающая от космических пиратов. И, спрашивается, что было плохого в Советском Союзе, если тебе в нем было лет семь?

Зато следующая эпоха, с ее красными глазами на плохих фотографиях, блевотными винами из ларька, трупами тех, кто не смог откосить от подавления сепаратизма, и трупами тех, кто не выдержал утюга, паяльника и экономической свободы, оставила у бывших пионеров чувство, что они в конце века попали куда-то в Африку

И они, бывшие пионеры, обратно к Борису Николаевичу Мобуту - не хотят.

Возвращение Крыма, роковой четырнадцатый год, помимо всего прочего, стало границей и в этом смысле: из мира, который жил нежеланием вернуться в СССР, мы перешли в мир, живущий нежеланием возвращаться в Африку девяностых.

Жизнь решительно качнулась от шестидесятилетних - к сорокалетним, и наше новое предвыборное «не дай Бог!» - это не «реванш империи зла», а ее трагическое отсутствие.

Но всякое поколенческое торжество никогда не бывает окончательным.

Придут двадцатые годы, придут те, кому двадцать, - и опрокинут все то, чего мы боимся сейчас. У них будут другие страхи.

И что с этим делать?

Есть только один путь.

Каждое поколение должно увидеть, как жизнь ушла не туда.

И его подлинная победа состоит в том, чтобы не сдать сразу все, быстро и бездарно.

Чтобы медленно, постепенно, бережно передав в наследство все ценное, - все-таки проиграть.