В Минске подруга Фурцевой и Пикассо звонила Шагалу и хотела за свой счет украсить фасад Дворца спорта

Надя Леже в 1967-м много времени провела в нынешнем Национальном художественном музее. На снимке она с тогда замминистра культуры БССР Юрием Михневичем, директором сокровищницы Еленой Аладовой, скульптором Андреем Бембелем в окружении сотрудников музея. Фото: artmuseum.by

Скоро в Национальном художественном покажут дары, которые в разное время получал музей. Будут там и подарки известной французской художницы Нади Леже, сделанные в 1960-е. Внимание мировой знаменитости к Беларуси не случайно, ведь она появилась на свет в 1904-м в деревне Осетищи на Витебщине. Оттуда многодетная семья сидельца (торговца водкой в казенной лавке) Ходасевича вскоре переехала в недалекий от Борисова Зембин, который художница и считала малой родиной. Причем в отличие от многих творцов - выходцев из Беларуси не скрывала такую связь, а гордилась ею.

Заработок отца - 5 рублей. Неудивительно, что девочка не имела образования. Зато у нее была мечта. Борис Крепак, который тогда работал в Минкультуры БССР, отыскал в своих блокнотах запись воспоминаний гостьи из Франции: «Не думайте, что я была скромная девочка - меня звали Надька-казак. С детства была приучена к работе... Но в мыслях одно: хочу быть художницей! Наверное, судьба...»

Искусствовед, заслуженный деятель искусств Беларуси Борис Крепак (слева) давно стал летописцем белорусского искусства ХХ века. На фото он с народным художником страны Леонидом Щемелевым.

Фото: Татьяна МАТУСЕВИЧ

В начале Первой мировой войны семья подалась в беженцы в Тульскую губернию. Какое-то время Надя занималась там в художественной и балетной студии. Тогда же в старом журнале она прочла, что столицей прогрессивного искусства стал Париж. Впечатленная, даже попробовала рвануть туда, вот только девчонку снял с поезда узнавший ее милиционер. Родители же устроили ее в какую-то канцелярию. Правда, и там, как вспоминала Надя Леже, она умудрялась что-то рисовать. Но по дороге эти бумажки выбрасывала, чтобы избежать семейных сцен.

А в 1919-м Надя увидела в газете, что в Смоленске организуют студию художники-авангардисты, супруги Владислав Стреминский и Екатерина Кобро. Тайком от родителей девушка рванула туда и выдержала экзамен. Поначалу жила в заброшенном вагоне, пока Стреминский не узнал об этом и не выделил ей место за занавеской в своей мастерской. Правда, когда у него гостил Казимир Малевич, гостя укладывали в этом самом уголке, а Стреминский и Кобро забирали Надю себе в комнату спать на полу.

Смоленская студия была филиалом УНОВИСа - объединения «Утвердители нового искусства», которое создал в Витебске как раз Малевич. Кстати, Борис Крепак записал из первых уст историю знакомства с автором «Черного квадрата»: «Я не знала про его существование. Как-то сидела в классе, готовилась к занятиям. Входит человек - и почему-то сразу ко мне. Я выдавила краски на палитру, а он (это был Казимир Северинович) соскреб краску мастихином: «Бросьте вашу розовую, голубую - у вас есть охра, красная, черная, белая. Никому не нужны картинки и душистые розы - это мертвячина. Я открою вам новые пути!»

И Надя по-своему прониклась учением Малевича. Его мысли о движении светил и спутников, конусах и прямоугольниках на полотнах она преломляла через знакомые с детства орнаменты и цвета белорусских ручников - благо Надина мама была ткачихой. А потом создатель «Черного квадрата» провозгласил отказ от живописи, призвав укоренять искусство в промышленность, архитектуру, быт. Спас Надю от такого удара случайно попавшийся на глаза французский журнал с репродукциями картин Фернана Леже. Студентка уточнила у Стреминского, жив ли этот мастер, а с помощью словаря прочла текст о том, как художник расширяет границы живописи.

- Перед глазами у Нади снова встал призрак Парижа, куда она решила обязательно добраться и познакомиться с Леже, - говорит Борис Крепак.

В таких композициях, написанных под влиянием Казимира Малевича и его супрематизма (конкретно эта - в коллекции Национального художественного музея), Надежда, как она признавалась, искала сходство с белорусскими орнаментами на ручниках. Фото: artmuseum.by

Развлекала мужа игрой на балалайке и белорусскими песнями

Вырваться за границу удалось в 1921-м, когда по Рижскому мирному договору беженцам разрешили репатриироваться в Польшу. Наде помогло знание польского и новые документы на имя Ванда, ради которых она перешла из православия в католичество. Сначала остановилась в приюте, потом стала нянькой в богатом доме, создавала шляпки в ателье. Параллельно Надя устроилась еще и на курсы рисования, а затем поступила в Академию художеств. Там она встретила своего первого мужа Станислава Грабовского. Он из высшего общества, она - крестьянка, так что родители супруга, в доме которых они поселились, не приняли ее. Свекор называл невестку «монголкой» и «большевичкой», а свекровь приносила ей на завтрак хлеб с картошкой вместо булки с сыром, как сыну.

Доучившись, в 1924-м Надежда убедила Станислава ехать в Париж. На ломаном французском она написала Фернану Леже, мол, с мужем-художником хотим к вам на учебу. Леже пригласил их. В 1927-м, уже в Париже, у супругов родилась дочь Ванда, но брак это не спасло. Одна из причин - самолюбие менее успешного в творчестве Станислава.

- Надежда Петровна рассказала, как продала первую картину известной парижской коллекционерке, - вспоминает Борис Крепак. - Сперва подумала, что мадам в дорогой шубе шутит, потому и заявила, что ее картина стоит 5 тысяч франков (при красной цене для молодого художника - 50 франков). Она поняла, что все всерьез, когда покупательница попросила уступить ей тысячу...

Станислав уехал от семьи в Испанию, а Надя с дочерью осталась в Париже. Работала уборщицей, пока приехавший к внучке свекор не дал ей денег на жизнь. И на шубку. Правда, последние Надежда потратила на выпуск двух номеров журнала об искусстве. Тем временем Фернан Леже оценил талант Нади. Ассистент показал художнику самостоятельные работы белоруски. Мастер пригласил ее быть помощницей и даже доверил проводить занятия в его школе. Вскоре Надежда поучаствовала и в первой коллективной выставке.

Надя и Фернан в мастерской Леже с молодыми коллегами. Фото: Книга "Художники Парижской школы из Беларуси"

Устоявшаяся жизнь рухнула с началом Второй мировой войны. Школа Леже закрылась, он, внесенный нацистами в черный список, с женой уехал в США. Приглашал с собой и Надежду, но та осталась во Франции.

- Я спрашивал у Надежды Петровны, почему она не уехала, - вспоминает Борис Крепак. - Но она не ответила чего-то конкретного. А еще добавила, что в годы оккупации не писала картин, зато активничала под именем Жоржетты Пено в коммунистическом подполье. Этим идеям она стала сочувствовать еще до прихода немцев. Такие убеждения, кстати, помогли ей позже переписываться с матерью, жившей в СССР. А после войны, собрав работы Пикассо, Брака, Матисса, Надя провела большой аукцион. Деньги от продажи полутора сотен картин пошли в пользу советских военнопленных.

После освобождения Франции в страну вернулся Фернан Леже с супругой, которая вскоре умерла. Рядом с ним - снова Надя. Она рассказывала в Минске, как развлекала вдового художника игрой на балалайке и белорусскими песнями. Эта балалайка, кстати, есть и на известном натюрморте Леже. А 21 февраля 1952 года художники женились: ей было 48 лет, ему - 71.

- Пара поселилась под Парижем в домике с двумя мастерскими, - рассказывает Борис Крепак. - Надежда Петровна рассказывала о нем, вспоминая поговорку «Тры калы ўбіты, бараной пакрыты - вось і хата». А чтобы хата напоминала родину, «что-то кровное», как говорила она, посадила у дома подсолнух. Когда Фернан случайно его срезал, нарисовал аж 20 подсолнухов взамен.

Пабло Пикассо в гостях у Фернана и Нади Леже был своим, хоть в молодые годы дама нещадно критиковала испанца за вторичность тем.

Машеров не дал добро на мурал Леже, а музей принял тарелки от Пикассо

Их счастье длилось три с небольшим года - Фернан Леже неожиданно умер от инфаркта. На деньги мужа ставшая его наследницей Надя открыла два музея Фернана во Франции. Кстати, это были первые персональные музеи художников в мире. Ну а для души белоруска начала покупать себе шикарные шубы.

- Благодаря мехам сразу выше оценивали и полотна Леже, смеялась она, - вспоминает Борис Крепак. - Чтобы подхватывать шубу, за спиной у гостьи ставили ловкого молодого человека. В Минске на это место в 1967-м, кстати, определили юного скульптора, а тогда музейного реставратора Ивана Миско (теперь он - народный художник Беларуси).

Надя Леже в мастерской со своими картинами в излюбленном жанре автопортрета. Фото: Ида Кар

Борис Крепак замечает: это был третий визит знаменитости после давней эмиграции. Прежде она заглянула в БССР в 1963-м, впервые посетила Беларусь в 1959-м. Тогда она приехала за рулем авто в компании с новым мужем Жоржем Бокье и сыновьями лидера французской компартии Мориса Тореза.

- Во время поездки в Зембин Надежда Петровна вспоминала, как впервые ехала повидаться с сестрами и братьями, побывать на могилах родителей. Вот что я записал в блокноте: «Я очень волновалась, как меня встретят. Мы взрослые, старые даже, не виделись почти 40 лет. И первые слова сестры Жени: «Как ты выросла, Надя!» Общалась она с ними то на русском, то на белорусском.

Тогда Надя Леже уже побывала в Москве, сдружилась с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой. Знакомство оказалось приятным (хоть Надя и писала ей, что не в восторге от соцреализма) и взаимовыгодным. Благодаря Наде в Москву привезли выставку Пикассо, а потом и знаменитую «Джоконду» да Винчи. В Минск шедевры не добрались. Зато в 1967-м художница приехала со щедрыми подарками. Тогда в коллекции нашего музея оказались десятки тарелок, расписанных Пикассо, коллекция из более чем 150 изготовленных в Лувре слепков произведений искусства, дюжина эстампов Фернана Леже, репродукции собственных супрематических композиций Надежды. А еще - сотни факсимильных репродукций мировых шедевров на холсте, которые объехали весь Советский Союз.

В СССР Надя Леже подружилась с министром культуры Екатериной Фурцевой и многими деятелями культуры - например, с Майей Плисецкой. Фото: Книга "Рассказывает Надя Леже..."

- Надежда Петровна потом писала: была в шоке, что в СССР не знают ни классического, ни современного искусства. Наверное, потому и придумала просветительский проект музея музеев, который мечтала открыть в Витебске, и идею с репродукциями. Кстати, многие минчане до сих пор помнят их выставку, причем они уверены, что видели тогда оригиналы! - улыбается Борис Крепак.

Искусствовед вспоминает, что сопровождал Надю Леже на встрече с сотрудниками музея, дома и в кабинете у его директора Елены Аладовой.

- В отличие от творчества Фернана Леже, я до этого приезда не знал работ Надежды Петровны и уж подавно ее связи с Беларусью. Аладова же давно дружила с ней. Однажды, рассказывала Елена Васильевна, Леже даже хотела подарить ей дорогую брошку со своими инициалами. Но музейщица не приняла украшение даже «для нужд музея», - вспоминает Борис Крепак.

На встрече в кабинете Аладовой, вспоминает собеседник «Комсомолки», были замминистра культуры Юрий Михневич, художники Владимир Стельмашонок и Андрей Бембель:

- Все прекрасно общались - благо гостья оказалась словоохотливой. И вдруг Надежда Петровна вспомнила, что ей надо позвонить своему другу Шагалу: «Я обещала позвонить Марку и напомнить: пришло время ему посетить родину - он ее покинул в возрасте Христа». Признаться, все замялись, ведь в 1967-м Шагала в СССР не жаловали, да и за звонки в Париж Аладову в КГБ не похвалили бы. Надя Леже уловила неловкость: «Про него ведь не забыли, правда?» - уточнила она. Мы все закивали, стали переводить беседу на другие темы.

По фасаду Национального музея Фернала Леже во Франции можно представить, каким мог бы стать козырек столичного Дворца спорта, появись на нем мурал Леже. Фoто: Wikipedia.org

С чиновниками и архитекторами Крепак был с Надей Леже на экскурсиях по Минску: «Запомнил ее волевое с ярко выраженными скулами лицо, затянутые в пучок гладкие волосы, черный костюм, широкий мягкий шарф через плечо, элегантную сумочку и туфли на очень высоком каблуке». А еще каждое утро он встречал гостью в холле гостиницы «Юбилейная». Наверное, смотря в окно своего номера, она и придумала шикарный подарок Минску.

- В Минкультуры БССР несколько лет вели переговоры о том, чтобы украсить козырек Дворца спорта муралом Фернана Леже. Тем самым, который в 1930-е он не отдал в Берлин, где уже заправляли фашисты. Надя привезла в Минск эскиз, который видел сам Петр Машеров, хотела оплатить все расходы по транспортировке и установке мурала. Но ей деликатно отказали. Хоть Леже и был коммунистом, но увиденное чиновники посчитали излишней абстракцией.

Такие мозаики Нади Леже есть в Дубне (на фото) и в Зембине. Фото: Wikipedia.org

...Единственная выставка самой Нади Леже в Минске прошла в фойе того самого Дворца спорта в 1972-м. Там она показала свои мозаики. Уже после ее смерти в 1982-м несколько таких произведений попали в Зембин - в том числе портреты Фернана Леже, Пикассо и Шагала. Работы передали в Беларусь из подмосковной Дубны, куда к местному НИИ определили в свое время выставку мозаик-плит (каждая - по 200 кг) Нади с ее героями эпохи - Ленин, Маяковский, Циолковский, Гагарин, Торез... Вот только в 1990-х из-за бесхозяйственности и отсутствия условий под открытым небом многие из панно осыпались. Но часть успели отреставрировать и продолжают показывать. Пару лет назад белорусские дипломаты в Швейцарии помогли Национальному художественному закупить три живописные работы Надежды Петровны. Среди них и ее автопортрет.