Как я была санитаркой в Чечне

(Окончание. Начало в номерах за 12, 13, 15, 18 мая) Работа Ярославы в травматологическом отделении военного госпиталя Ханкалы подходит к концу. Работая на сутках третью неделю она на все сто процентов успела прочувствовать, как тяжело быть военной санитаркой. Уже давно привыкла мыть по 1500 квадратных метров пола в день и успокаивать бойцов, плачущих из-за гибели друзей. Привыкла к запаху крови и стонам. Научилась не бояться открытых ран в перевязочной и держать раненых за руку, чтобы им не было так больно. Натренировалась усмирять буйных от обезболивающего наркотика солдат и не брезговать даже самой грязной работой. И еще она смертельно устала. Настолько, что не смогла рассчитать оставшиеся силы... Петрову медкарта уже не нужна К нам спустили еще одного раненого. Сразу после операции. На ноге ампутированы пальцы - подорвался на мине. Мальчишку колотило из-за отходящего наркоза. Чтобы поставить капельницу, руку пришлось привязывать. Он постоянно сдергивал ногу с шины. Изо рта шла пена. Я принесла салфетку и тазик воды, чтобы его умыть, и тут заметила, какие грязные у него руки. Стала оттирать. А он мне шепчет: - Светочка, спасибо. - Меня зовут Ярослава. Яся. - Спасибо тебе, моя хорошая. Светочка. Ты ведь не уйдешь? - Не уйду, успокойся, - отвечаю я, понимая, что парень в бреду. - Я так тебя хочу, Светочка, ты только не уходи... - Ты успокойся и спи. Все хорошо. Но его бред не прекращается, а только становится откровеннее. Я стараюсь скорее завершить помывку и молюсь только о том, чтобы никто не зашел. Крыша едет. Выхожу в коридор. - Слушай, а Петров у нас медицинскую карту забыл и уехал! - кричит одна медсестра другой. - Может, ему в часть переслать? - Не, она вообще не нужна. Я выясняла, он уже погиб. О том, что лучше умереть, они потом понимают В Ханкале ночь. Я только что до-драила «взлетку». Мы сидим на крыльце с медсестрой Аней, курим и слушаем нежную песню лягушек с минных полей. Вокруг госпиталя абсолютно непроглядная темнота. Слышен взрыв. Люди там не ходят. - Собака полетела, - комментирует Анька. Вообще-то я не курю. Но иногда выпадают дни, как этот. Сплошные эмоции. Сегодня у одного из больных, принятых мной, обнаружили сифилис. Я в ужасе смотрела на свои руки в ранках от хлорки (для заражения достаточно капли крови) и с благодарностью вспоминала муштру перевязочной сестры. Она категорически запрещала снимать резиновые перчатки, что бы ни случилось. Помню, как поступил обожженный мальчик. Лицо все в серых лохмотья кожи и мутных волдырях вперемежку с проплешинами нежно-розового обнаженного мяса. И все это надо отмывать, скрести в перчатках, а я через резину ничего не чувствую. Ему же больно будет. Начала стягивать перчатки, но тут зашла перевязочная сестра: «Перчатки не снимай! Потерпит. Над всеми не наплачешься. Я тоже поначалу жалела... Привыкнешь». - Сегодня ампутантам спины меновазином от пролежней мазала. - Я не выдерживаю и начинаю выплескивать на сестричку Аню впечатления. - Так наш ходячий «чех» возмутился, мол, он сто раз просил ему массаж сделать, а повезло этим. Представляешь? Я ему говорю: «Ты еще им позавидуй!» Анька понимающе усмехается, а я продолжаю: - Знаешь, у меня такое ощущение, что эти ребята безногие еще просто не поняли, что произошло. Спокойные они слишком... - Так оно и есть, - подтверждает Аня. - Они потом понимают. И начинают жалеть, что выжили. И обозляются. Аня говорит со знанием дела. До Ханкалы она несколько лет работала медсестрой в Ростовском военном госпитале. Ведь здесь, в Ханкале, бойцов от первой крови отмывают и все лишнее отрезают. А как в себя немного придут, в стационарные госпитали отправляют. В Москву, в Ростов... - Представляешь, ты ему из задницы руками говно выковыриваешь, потому что он парализован ниже пояса - сам не может, а он в тебя «уткой» швыряется. Или матом кроет. Просто потому, что у него жизнь сломана, а у тебя нет. Анька много знает. Оказывается, после ранения в лобную долю головного мозга у мужиков сексуальная активность превышает все нормы. - Когда такие к женам возвращаются, бабы от них, наверное, плачут, - говорит Анна, потом, подумав, добавляет: - Или наоборот. А вот кого действительно жаль, что выжили, так это парней с серьезными ранениями в голову. Их там много лежит. Мозг не работает - только сердце. Пролежни громадные на затылке, на попе, на лопатках. Мясо сгнивает целиком, до кости. Но их держат на аппарате. Не дают умереть, потому что эвтаназия у нас запрещена. Перед «дедовщиной» бессильны даже медсестры Здесь постоянно кого-то заклевывают. И медсестры беспомощны перед дедовщиной. Потому что вступишься за кого-нибудь, а его потом еще сильнее побьют. Кстати, в нашем отделении такого нет. Но к нам, например, постоянно спускаются мыться «лорики» - так ласково мы называем лор-отделение. У них ванна протекает, поэтому бойцы ходят в наш санпропускник. Но пол за собой не моют. Наконец мы с Иришкой поймали двоих: - Так, осточертело за вами подтирать! Чтобы полы были чистые. Через минуту они притащили щуплого пацаненка с послеоперационной повязкой на глазу и всучили ему швабру. - Вам не стыдно? Уроды! - А вам-то что? Главное, что мы помыли, а чьими руками - не важно. Мне еще стоило сил уговорить это забитое лопоухое существо, чтобы отдал мне швабру. Мальчишка явно боялся, что его побьют за неисполнение. А еще как-то в магазине подошел громила и распихал всех мальчишек, «чтобы очередь поменьше была». Я хотела спросить у мальчишек, что именно им надо, и купить. Но санитарочка, которая была со мной, остановила: «Не вмешивайся. У них же потом будут проблемы». Вступиться удалось только раз. Когда ночью я услышала, что какой-то дембель методично и сильно бьет по голове молодого паренька, стоящего в карауле у офицерской бани. Мальчишка сначала пытался отбрехаться, потом поднял арматурину, чтобы напугать обидчика. Но громила свалил его с ног и начал забивать ногами. Мы позвонили с сестринского поста в штаб, и уже через пару минут их разняли. «Чехи» наступают! На посту разрывается телефон. Медсестричка куда-то отошла. Подлетаю, хватаю трубку: - Травматология, младшая сестра Танькова. - Эвакуация. Готовьте больных. Говорят, однажды неопытная медсестра, устроившаяся работать в травме, услышала такое по телефону и испугалась. Кинулась бегать по палатам и кричать: «Срочно эвакуируемся! «Чехи» наступают!» Один больной тогда прямо на костылях на «взлетку» к приземлившемуся вертолету убежал. На самом же деле эвакуация - это когда тяжелых больных увозят в стационарный госпиталь «на земле». Медсестры и санитарки воспринимают эвакуацию как счастье и избавление. Все-таки лежачие больные требуют очень много ухода. И местными небольшими силами справляться тяжело. А «на земле» в сменах и санитарок гораздо больше. На улице туман и вонь от пущенного аэрозоля. Это правило ввели после сбитых «вертушек». Вертолет же при посадке и при взлете - прекрасная мишень. Вот и напускают эту искусственную пелену. Итак, все надо делать очень быстро. Носилки уже в коридоре. Мы переодеваем раненых в их одежду и спальники. Одних уносят, возвращаются, мы к тому времени уже подготавливаем других. Как хорошему журналисту, мне желательно бы все это заснять. Фотоаппарат болтается в кармане. Я уже сто раз собиралась его вытащить. Но останавливалась. Переодеваю бойца, с которым пришлось много повозиться. Очередной раз думаю о фотоаппарате. - Спасибо, Ясь, пусть тебя Бог хранит! - Мальчишка смотрит на меня с такой благодарностью и доверием. Как санитарка - я счастлива. Но как у журналиста - руки опускаются. Ну не могу я вот так вытащить камеру и начать щелкать его окровавленные культи! Простите. Чеченец-ампутант вкладывает мне в руку четки: «Дела реза хюлда хуна - дика йо» («спасибо, хорошая девочка» - как мне перевели с чеченского). Я смотрю вслед носилкам и ловлю себя на том, что переживаю: а вдруг их там не будут любить?

Заправляю кровати новым бельем, смываю с пола следы бойцов, таскавших носилки. Мусульманские четки кладу к другим памятным подаркам от мальчишек. Там уже есть сушеный цветочек, пластмассовый бегемотик и осколок от гранаты, который достали из тела моего подопечного. Я помню каждого из вас График санитарок - сутки через двое. У меня уже две недели, почитай, суточных дежурств. Я только не сплю на посту. Но с утра и до ночи ежедневно при исполнении. И вот мой организм воспротивился. Было утро. Я забрала с приемного нового раненого, отмыла его в ванне и отправила на перевязку. Так как «взлетку» мы отдраили еще раньше, решила поприсутствовать на операции. Ничего особенного, пальцы перебиты чугунной дверью вагона. Кости, конечно, торчат и рана рваная, но и не такое видела. Как же я удивилась, когда поняла, что теряю равновесие и меня повело. Послышался голос сестрички: «Она сейчас рухнет!» И меня вывели из перевязочной. К своей гордости до кушетки я дошла сама и даже заявила, что все нормально. Но, когда девчонки померили давление, оказалось, что у меня 60 на 20. Я даже не знала, что такое бывает у живых людей. Пошла в свою комнату привести себя в порядок и тут увидела седину на висках. Первая пара десятков белых волосков в моей жизни. В двадцать пять-то лет! Все, видно, пора домой. Но я никогда не забуду тех дней. Будучи санитаркой, я могла чувствовать себя вымотанной, испереживавшейся, уставшей... Но ни разу - одинокой и всегда - нужной, необходимой. А это самое приятное чувство на свете. И еще никогда не забуду девочек-санитарок. Я вымоталась за три недели, а они тянут этот тяжеленный груз годами! Девчонки, тоненькие, пусть вам воздастся! Будте счастливы! Никогда в жизни раньше у меня не было столько братишек и сестренок. И я помню каждого из вас, моя временная, но искренне любимая семья, где я была самой младшей сестрой Таньковой. ВМЕСТО P.S. Счастье по ту сторону плаца Прощаясь с госпиталем, я наблюдала из окна построение. Вдоль плаца, перед штабом, как всегда, выстроился весь военнослужащий персонал госпиталя. Мужчины - только врачи и начальники отделений. Остальные - женщины. Мое окно выходит в тыл строю, и я вижу, что кто-то приволок на плац ребенка. Маленький цветной комочек с помпоном прячется за надежную мамину попу. Видимо, не с кем было оставить в общаге. Вдруг внимание детеныша привлекает что-то лежащее на газоне, и он на пару шагов отходит от строя. А когда собирается вернуться к маме, то застывает в недоумении. Перед ним плотный ряд абсолютно одинаковых пятнисто-зеленых поп, и вычислить, какая из них мамина, невозможно. И вот картина маслом: по одну сторону строя вышагивает строгий начмед. По другую, тыкаясь то в один, то в другой камуфляж, туда-сюда носится совершенно растерянный ребенок (но молчит - дрессировка!). А посередине - строй военных женщин. С одной стороны они - вытянувшиеся перед командованием в струнку бойцы. А с другой - обычные мамашки, тайно притаскивающие и прячущие за спинами свое маленькое, далекое от военщины счастье. Вот такая она - жизнь на войне. АВТОР ЖДЕТ ВАШИХ ОТКЛИКОВ! Вас задел этот материал за живое? Вам есть что рассказать на эту тему? Может быть, вы сами воевали в Чечне или вы родитель воевавшего там и покалеченного парня... Возможно, у вас есть свой личный, но очень действенный рецепт пережить боль утраты родного человека, погибшего в бою? А может, вы - свидетель счастливо сложившейся судьбы солдата, которого хоть и покалечила война, но он не сломался, женился, нарожал детишек и любим семьей? Или - еще лучше - вы - член такой семьи? Ярослава Танькова будет ждать ваших звонков и рассказов. Звоните в четверг - 20 мая, с 13 до 18 часов по телефону 789-43-30. Или пишите в любое время на e-mail: Tankova@kp.ru. Кроме того, в Интернете проводится конференция, в рамках которой автор готов ответить на любые ваши вопросы и побеседовать на предложенную тему вместе с другими читателями: www.kp.ru/tankovaonline/ Письма и звонки, полученные нами до 26 мая, мы непременно используем в подготовке материала по откликам читателей и напечатаем в одном из последующих выпусков. (Имена медсестер и бойцов изменены из этических соображений.)