Игорь Старыгин: «Я всегда мысленно со своими друзьями-мушкетерами!»

Игорь Владимирович по жизни был скромным человеком. Мемуаров после себя не оставил. Только по просьбе своего товарища - режиссера «Мушкетеров» Георгия Юнгвальда-Хилькевича - в 2000-м написал о себе главу для его книги «За кадром» (речь там идет о съемках первых «Мушкетеров»).

«Не понимаю, почему Мише Боярскому не понравились мои стихи. Я удивлен. По-моему, они прекрасны. Слушайте, я прочту. Вот они: Заводь спит, так тихо и печально.

Но шептались камыши.

Лебедь пел все тише и печальней.

И опять шептались камыши...

Разве так уж плохо? А то, что я своего текста во время съемок не знал? Ну и что?

Разве это было обязательно? Все мы на площадке импровизировали.

Импровизировал и я. Там ведь четко было написано: «по мотивам». Это были мои мотивы. А то, что я был несколько рассеян, углублен в себя, так это ведь способствовало созданию образа Арамиса. Не правда ли?

Гюрзой меня назвали тоже несправедливо. Ну и что, что я девушку увел от всех?.. Так ведь у нас с ней взаимные чувства были. Она в меня влюбилась... Утром прихожу завтракать. Нас кормили в ресторане. А эти на меня все как волки смотрят.

Сидят и молчат. Обиделись, видите ли. А потом кто-то из мушкетеров мне говорит:

- Ну, ты гаденыш!

Это был Валя Смирнитский, кажется. А потом:

- Настоящая змея.

- Гюрза, - подхватил Боярский. Так и осталась за мной эта кличка.

Так что мы были настоящими «праведниками». А самым главным из нас - Володя Балон. Когда снимались «Мушкетеры», я работал в Театре имени Моссовета и мотался между Москвой и Одессой. Между фильмом и спектаклем. В театре тогда выпускалась «Версия», я там играл Андрея Белого. Это был очень тяжелый период. После репетиции я вылетал в Одессу или во Львов, где съемки были в разгаре. Потом возвращался обратно. Когда сдавали спектакль, в Управлении по культуре мне сказали:

- Андрей Белый таким не был.

Может быть, и не был. И Арамис таким не был. А фильм смотрят десятилетия. Там дух мушкетерский заложен. Ведь в творчестве важно именно это. А номенклатурные работники таких вещей не понимают. Я боролся за образ Белого до последнего. Он был неординарным, не похожим на то, что делалось раньше. Когда я вернулся на съемки после сдачи спектакля, весь вымотанный, я даже не зашел в свой номер. Направился туда, где были мои друзья. Черпать силы из этого источника. И мне стало легче.

Я всегда сразу шел к ним. Там был мой дом.

Что осталось со мной с тех времен? Я не могу не позвонить, например, Володе Балону, не могу не позвонить Мише Боярскому. Я всегда мысленно с ними. И знаю, если мне будет не очень хорошо, они мне всегда помогут. У меня ощущение, что рядом всегда есть четыре плеча».

ЗВОНОК РЕЖИССЕРУ

Георгий ЮНГВАЛЬД-ХИЛЬКЕВИЧ:

- Игорек в этой главе рассказывает реальную историю про барышню-поклонницу, произошедшую на съемках «Мушкетеров», - объяснил нам режиссер. - У Старыгина, Боярского и Смирнитского был уговор - либо с поклонницей флиртуют все, либо никто. А Старыгин нарушил этот своеобразный пакт о ненападении. На съемках фильма актеры так сроднились со своими персонажами, что вели себя в точности как мушкетеры. Ничего подобного в обычной жизни Старыгин себе не позволял. Он вообще запомнился мне как исключительный актер. Когда кто-то из остальных «мушкетеров» в день съемки принимал лишнего на грудь, я понимал, что сделать уже ничего нельзя. И просто снимал другой эпизод, без участия провинившегося. А со Старыгиным этих проблем не было.